(no subject)
С большим интересом посмотрел греческую версию драки в храме господнем (где я буквально неделю назад попирал нетвердой стопой старинные камни пола) в Иерусалиме. Битва была воссоздана на основе съемки пяти камер, включая камеру службы безопасности. Самое примечательное, что эта реконструкция события имеет сугубо вторичный характер, т.к. был использован монтаж, а сама драка разнесена по всему сюжету, создавая впечатление чуть ли не получасовой потасовки, необъяснимой агрессивности и подлости армян, которые то и дело нападали на ортодоксов сзади, сбоку, по двое-трое, при этом все они молоды и сильны, а противная сторона сотоит из старцев и очень неспортивного вида служителей. Особо брутальные эпизоды проигрывались дважды.
Соответственно, эту документальную фильму комментировал высокий религиозный чин, который поставил вопрос о прекращении контактов с армянской конфессией, в случае ежели католикос не осудит побоище и не отправит провинившихся в штрафбат (а Карабах?).
Таким образом, службы греческой патриархии умело нарисовали картину, которая предшествует всякому поиску истины события, т.е. она в себе уже содержит все ответы и доказательства, логику смысла и ее реализацию одновременно. Или иными словами: объект семиотизации и феноменален и реален одновременно, - т.е. построен как симулякр, по своей выразительности и манифестации имманентного на порядок превосходящий «хронику». В этой семиотической выразительности отчетливо просматривается то, что когда-то знаменитый параноик Пауль Шрёбер назвал «основным языком»: интеграция семиотических универсалий в историю идеолекта. Это генеративное объединение символического и воображаемого, превращение «тела» в язык позволяет вообще не ставить вопроса о «мотивации» (например, почему армяне набросились на ортодоксов?). Но зато можно говорить о «страсти» (например, физиологической ненависти) и страстях господних (например, страданиях невинно избиенных). В результате взаимных телесных страстей «потасовка монахов» генерирует доминантное напряжение, которое - подобно случаю Шрёбера - читается как артикуляция модальности бытия, т.е. как бы приходит из самой реальности, чтобы напитать тела страстями. (Для сравнения - в результате такого «напряжения извне» (ин-тенсивного) тело Шрёбера претерпевает трансформацию и он становится женщиной.) Точно также с «основным языком» (роль которого в русском языке исполняет мат). Он всегда приходит извне: „Для доказательства того, что используемые голосами `сильные выражения` не могут считаться непроизвольными продуктами моих собственных нервов, я приведу лишь следующее: самое отвратительное слово, начинающееся на букву «е..ть» сорвалось с моих губ похоже не больше десяти раз за всю мою жизнь, хотя я слышал его от голосов в течении последних лет десятки тысяч раз. Каким образом мои нервы, для которых оперирование этим словом стало привычкой, оказались вынужденными безо всякого внутреннего повода постоянно нашёптывать или выкрикивать мне то слово? Да и вообще мои мемуары не предназначены для девочек-подростков или девиц из благородного общества; поэтому ни один из экспертов не может меня упрекать за то, что я не везде придерживаюсь высокого слога, который чувствительные наставницы пансионов пытаюсь привить своим воспитанницам в качестве обязательной нормы. Тому, кто пытается проложить путь к новому подходу в религии, тому приходится обращаться к пламенным словам, которыми говорили Христос при встрече с фарисеями, а Лютер в борьбе с папством и сильными мира сего" (Schreber, 1901:444).
Итак, как впрочем и в любых других сферах, для проложения пути в религии приходится обращаться к «сильным средствам», «пламенным словам», кулаку. Все происходит так, как-будто агенты религиозного мордобоя вдруг слышат Другое Особое Слово, Голос, витальный толчек, конатус, запускающий телесную механику. Своего рода святой Spyware, запускающий программу внутри нашего зараженного компа.
Что ж, опять вспоминается нетленное: «В борьбе за мир - Там всякое бывает, Бывает что и убивают, Так чем она борьба за мир не жизнь? Ничем»
Источник
Соответственно, эту документальную фильму комментировал высокий религиозный чин, который поставил вопрос о прекращении контактов с армянской конфессией, в случае ежели католикос не осудит побоище и не отправит провинившихся в штрафбат (а Карабах?).
Таким образом, службы греческой патриархии умело нарисовали картину, которая предшествует всякому поиску истины события, т.е. она в себе уже содержит все ответы и доказательства, логику смысла и ее реализацию одновременно. Или иными словами: объект семиотизации и феноменален и реален одновременно, - т.е. построен как симулякр, по своей выразительности и манифестации имманентного на порядок превосходящий «хронику». В этой семиотической выразительности отчетливо просматривается то, что когда-то знаменитый параноик Пауль Шрёбер назвал «основным языком»: интеграция семиотических универсалий в историю идеолекта. Это генеративное объединение символического и воображаемого, превращение «тела» в язык позволяет вообще не ставить вопроса о «мотивации» (например, почему армяне набросились на ортодоксов?). Но зато можно говорить о «страсти» (например, физиологической ненависти) и страстях господних (например, страданиях невинно избиенных). В результате взаимных телесных страстей «потасовка монахов» генерирует доминантное напряжение, которое - подобно случаю Шрёбера - читается как артикуляция модальности бытия, т.е. как бы приходит из самой реальности, чтобы напитать тела страстями. (Для сравнения - в результате такого «напряжения извне» (ин-тенсивного) тело Шрёбера претерпевает трансформацию и он становится женщиной.) Точно также с «основным языком» (роль которого в русском языке исполняет мат). Он всегда приходит извне: „Для доказательства того, что используемые голосами `сильные выражения` не могут считаться непроизвольными продуктами моих собственных нервов, я приведу лишь следующее: самое отвратительное слово, начинающееся на букву «е..ть» сорвалось с моих губ похоже не больше десяти раз за всю мою жизнь, хотя я слышал его от голосов в течении последних лет десятки тысяч раз. Каким образом мои нервы, для которых оперирование этим словом стало привычкой, оказались вынужденными безо всякого внутреннего повода постоянно нашёптывать или выкрикивать мне то слово? Да и вообще мои мемуары не предназначены для девочек-подростков или девиц из благородного общества; поэтому ни один из экспертов не может меня упрекать за то, что я не везде придерживаюсь высокого слога, который чувствительные наставницы пансионов пытаюсь привить своим воспитанницам в качестве обязательной нормы. Тому, кто пытается проложить путь к новому подходу в религии, тому приходится обращаться к пламенным словам, которыми говорили Христос при встрече с фарисеями, а Лютер в борьбе с папством и сильными мира сего" (Schreber, 1901:444).
Итак, как впрочем и в любых других сферах, для проложения пути в религии приходится обращаться к «сильным средствам», «пламенным словам», кулаку. Все происходит так, как-будто агенты религиозного мордобоя вдруг слышат Другое Особое Слово, Голос, витальный толчек, конатус, запускающий телесную механику. Своего рода святой Spyware, запускающий программу внутри нашего зараженного компа.
Что ж, опять вспоминается нетленное: «В борьбе за мир - Там всякое бывает, Бывает что и убивают, Так чем она борьба за мир не жизнь? Ничем»
Источник