Книга, конечно, "сырая" и зачастую явно сваливающаяся в плохую карикатуру. Но не сказал бы, что Кочетов видит причины исключительно в "происках внешних врагов". Это, скорее, восприятие рецензента) Сказал бы, что до причин Кочетов просто "не доходит". Такое впечатление, что автор очень торопился "высказаться", описать ряд "советских персонажей". И интересные наблюдения, сцены и моменты в книге есть. То же продолжение разговора Богородицкого после "отдельных комнат для желающих": ... Верх - жилье. Шестнадцать нумеров. В пяти из них семья наша обитала. Одиннадцать постояльцам сдавались. Смешно сказать, Советская власть не смогла для своих нужд построить хотя бы то, что одни Богородицкие осилили. В начале коллективизации отобрали дом у отца, и что? Все туда уместилось. И сельсовет, и клуб, и библиотека с читальней, и почта. - Интересно, а что же теперь с тем домом? - спросил Свешников. - Так ведь привел я его в порядок, оборудовал как надо, приспособил. Сам, случается, езжу гостевать летом, а иной раз и по зиме. Ох, места! Вот махнем, если согласный будешь, такой красотищи насмотришься… - Обождите, Савва Миронович, а как же, вы говорите, отобрали у вас дом, а вот теперь вы его в порядок привели. Не понимаю. - А чего не понимать! Откупил у местных властей. Кое-кто помог мне уговорить их возвратить дом подлинному владельцу, то есть наследнику владельца. Отец-то мой умер. - Его раскулачивали? - Не допустили до этого мы. Туда-сюда, Сталину писали. Главная-то зацепка в самом отце была. Когда в наших местах интервенты пре бывали… да, да… прорвались к нам белые с севера. Было такое дело. Излучье на несколько дней и подпало под их власть. Повесили кого-то, в колодец бросили. Ну как обычно. А отец мой крутой натуры был человек, не то чтобы задира, а несправедливости во как не выносил. А тут возьмись некий белый солдатишка-мозглячишка понукать его по какому-то поводу. Отец и смазал солдатишку по уху. В кутузку отца, само собой. Три дня прождал следствия. А на четвертый красные вернулись, ну и при полном торжестве выпустили на волю сельского политзаключенного, по страдавшего за Советскую власть. Шутит же шутки история! Справочку получил сиделец от ревкома. Хранил ее, будто знал, что понадобится. И понадобилась. Оказала себя. Не тронули в коллективизацию ни отца, ни братьев. А вот все равно, как ты там хочешь, сидит внутри, вот тут обида. - Богородицкий тиснул себя кулаком в грудь. - Наиздевались все-таки и над отцом нашим, над нами над всеми. Косились на нас мужики-голодранцы из лодырей. Угрозы всякие. - И лично вам пришлось пострадать? - Мне-то? Да так, самую малость. На трудовой фронт отправили во время войны. Принудили лямку тянуть. - Что значит принудили? Как? Почему? За что? - Очень просто, за что! За честность. Отказался идти людей убивать. - То есть как убивать? - поразился Свешников. - И это проще простого: на фронте, оружием. Я христианин, Антонин Иоакимович, христианин! Мне человека любить положено, а не штыком в него пырять. ...
Не сырее эпохальных романов Шишкова, Федина, Толстого. Стиль и тональность времени. Кто там был лучше? Панова? Гладков? Герман? Серебровская? Блестящий роман ПРОТИВ. Этого и не смогли простить современники.
И интересные наблюдения, сцены и моменты в книге есть.
То же продолжение разговора Богородицкого после "отдельных комнат для желающих":
...
Верх - жилье. Шестнадцать нумеров. В пяти из них семья наша обитала. Одиннадцать постояльцам сдавались. Смешно сказать, Советская власть не смогла для своих нужд построить хотя бы то, что одни Богородицкие осилили. В начале коллективизации отобрали дом у отца, и что? Все туда уместилось. И сельсовет, и клуб, и библиотека с читальней, и почта.
- Интересно, а что же теперь с тем домом? - спросил Свешников.
- Так ведь привел я его в порядок, оборудовал как надо, приспособил. Сам, случается, езжу гостевать летом, а иной раз и по зиме. Ох, места! Вот махнем, если согласный будешь, такой красотищи насмотришься…
- Обождите, Савва Миронович, а как же, вы говорите, отобрали у вас дом, а вот теперь вы его в порядок привели. Не понимаю.
- А чего не понимать! Откупил у местных властей. Кое-кто помог мне уговорить их возвратить дом подлинному владельцу, то есть наследнику владельца. Отец-то мой умер.
- Его раскулачивали?
- Не допустили до этого мы. Туда-сюда, Сталину писали. Главная-то зацепка в самом отце была. Когда в наших местах интервенты пре бывали… да, да… прорвались к нам белые с севера. Было такое дело. Излучье на несколько дней и подпало под их власть. Повесили кого-то, в колодец бросили. Ну как обычно. А отец мой крутой натуры был человек, не то чтобы задира, а несправедливости во как не выносил. А тут возьмись некий белый солдатишка-мозглячишка понукать его по какому-то поводу. Отец и смазал солдатишку по уху. В кутузку отца, само собой. Три дня прождал следствия. А на четвертый красные вернулись, ну и при полном торжестве выпустили на волю сельского политзаключенного, по страдавшего за Советскую власть. Шутит же шутки история! Справочку получил сиделец от ревкома. Хранил ее, будто знал, что понадобится. И понадобилась. Оказала себя. Не тронули в коллективизацию ни отца, ни братьев. А вот все равно, как ты там хочешь, сидит внутри, вот тут обида. - Богородицкий тиснул себя кулаком в грудь. - Наиздевались все-таки и над отцом нашим, над нами над всеми. Косились на нас мужики-голодранцы из лодырей. Угрозы всякие.
- И лично вам пришлось пострадать?
- Мне-то? Да так, самую малость. На трудовой фронт отправили во время войны. Принудили лямку тянуть.
- Что значит принудили? Как? Почему? За что?
- Очень просто, за что! За честность. Отказался идти людей убивать.
- То есть как убивать? - поразился Свешников.
- И это проще простого: на фронте, оружием. Я христианин, Антонин Иоакимович, христианин! Мне человека любить положено, а не штыком в него пырять.
...
Reply
Стиль и тональность времени. Кто там был лучше? Панова? Гладков? Герман? Серебровская?
Блестящий роман ПРОТИВ. Этого и не смогли простить современники.
Reply
Leave a comment