«Почему ты остался в живых, когда другие подохли?» Военнопленные в сталинских концлагерях ч. 3
Окончание, начало в «Почему ты остался в живых, когда другие подохли?» Военнопленные в сталинских концлагерях ч. 2
«Почему ты остался в живых, когда другие подохли?»
Говорят советские пленныетекст: Оксана Дворниченко
Иллюстрация из книги Клеймо. Судьбы советских военнопленных - Оксана Дворниченко https://www.labirint.ru/screenshot/goods/556263/4/
В издательстве «Культурная революция» вышла книга известного кинодокументалиста и писателя Оксаны Дворниченко «Клеймо. Судьбы советских военнопленных». COLTA.RU публикует фрагмент книги - записанные автором в 1990-е годы монологи бывших солдат, прошедших через немецкий плен и оккупацию.
«Всех моих товарищей по лагерю отправили в новые лагеря»
Я, Сырков Г.К., призывался из белорусской деревни, в плену входил в группу сопротивления, вернулся в 1945 году. Освободили американцы - лечили, относились к нам хорошо, помогали. Позже перевезли в Польшу, в другой госпиталь, который находится в костеле Юлиссурга - это около города Олешница (Олексинац). Лишь осенью 1945 г. отозвались мать и сестра, и я попросил отправить меня домой в Белоруссию. Дали медсестру, и она с пересадками все же привезла меня к матери. Деревня была разрушена, жить негде. Еще не успел устроиться на работу, много болел, еле передвигался, а меня уже начали вызывать в отделение МГБ. Следователь Сергеев мне угрожал, и когда я ему назвал имена пленных генералов и Мусы Джалиля, он обещал их тоже отыскать и повесить. Кричал: почему ты остался в живых, когда другие подохли? Правды они не искали.Всех моих товарищей по лагерю отправили в новые лагеря. У меня пошла кровь горлом, положили в больницу - так Сергеев требовал от врача отдать ему меня как врага, у него заведены, мол, дела на меня. Врач сама прошла фронт, видела таких ублюдков, поэтому не отдала нетранспортабельного больного. (Об этом я узнал через 20 лет.) Правду узнать ленились - выполняли указание по количеству врагов. Много пережил недоверия, насмешек, издевательств - не хочется вспоминать. За мной много лет вели наблюдение, напускали своих соглядатаев. Всю жизнь нас считали людьми второго сорта.
Мой товарищ, татарин Файзулин, был мобилизован и отправлен на фронт, под Псковом шли тяжелые бои, их взвод оставили прикрывать, пока другие отошли. Весь взвод погиб, раненых немцы закололи, Файзулин был контужен, и его взяли в плен. На свое несчастье, он выжил, вернулся домой. Мы стали искать архив - нигде ничего не записано. И до сегодняшнего дня умирающего Файзулина считают - в плену был как военнопленный, в боях не участвовал, на фронте не был. Как он мог из Татарии поехать участвовать в боях, надеть военную форму и не быть участником войны? После войны были еще живые свидетели - им не поверили, посмеялись, в список не записали - некогда было. Помнит Файзулин, командовал ими какой-то капитан, сам не остался с ними, ушел, пообещал помощь прислать. Они видели, как он сел в грузовую машину и умчался, когда еще немцев вблизи не было. Сбежал заранее. И сейчас не желают, чтобы мы рассказали о том, что видели, и о тех, кто нам помогал, кто боролся и погиб.
«Это благородство, это признание только на бумаге, для красного словца…»
Я Чубенко Максим Владимирович. О каком милосердии и благородстве можно вести речь, если до сих пор те, кто побывал в плену, числятся в категории людей второго сорта, записаны в рубрике «без вести пропавшие». И если по отношению к умершим иногда проявляют благородство, то по отношению к живым еще никто не отважился на такой подвиг. Я один из миллионов. Я жив, я не был в Сибири, но числюсь «б. в. п.».
Я был призван (рождение 1921 г.) в армию в 1940 г., закончил полковую школу младших командиров перед самой войной. Выпускников школы передали 649-му полку 210-й мотодивизии, с ней же шел до р. Проня в районе Кричева, где нас разбили и окружили. Потом был плен, побег, вновь плен, лагерь на территории Польши, опять побег и жизнь до освобождения Польши по чужим документам, возвращение в Союз.
Докажи, что ты был призван в 1940 г., - доказал справкой из архива военкомата по месту призыва.
Докажи, что был в 4-й Донской казачьей, - в архивах Подольска и Москвы нет сведений о дивизии либо по сей день не открывают секрета, что она погибла. Архив подтвердил, что 649-й полк 210-й мотодивизии действительно был, участвовал в боевых действиях до конца июля 1941 г., а вот списочный состав… «архив материалами не располагает». Архив подтвердил, что я учтен как пропавший без вести с 1941 года. Недостаточно!
Докажи, что до возвращения в Союз ты не был с немцами. Доказал справкой из Польши, где после ее освобождения по рекомендации польских товарищей был привлечен к работе в гражданской милиции (справка Ольштинского архива ведомства внутренних дел). Мало!
Докажи, что бежал из плена в Польше. Вот чего не могу сделать - справку об этом мне не дали в свое время. Хотя в г. Драгочин (Соколовского, 5) до сих пор жив человек, снабдивший меня документами на имя Яна Шатурского. Но он стар и слаб, только личная встреча могла бы что-то подтвердить.
А разве не доказательство моей чистоты разрешение на въезд в Союз - ведь я приехал с документами, которые сдал в органы милиции и на основании их получил паспорт.
Дайте документы!
А вы говорите о милосердии, благородстве, благодарности - это благородство, это признание только на бумаге, для красного словца. А мы как были «б. в. п.» - я и еще один товарищ в Ростове из той злополучной, без вести пропавшей дивизии, - так ими и остаемся.
Может быть, когда-нибудь начнут воскрешать и нас!
«Ты знаешь, я твой шпион…»
Нестеров П.: Я уехал в Питер, работал электриком. Там же поступил в электромеханический техникум. Мне говорят: «Декан вас вызывает». Прихожу: «Как вы сумели пройти в наш техникум?» - «Я экзамены сдал на все пятерки». - «Тут другое, ты же был в плену». Я говорю: «Был. Я все написал в анкете». Но Сталин тем, кто был в плену, запретил доступ в среднетехнические и высшие учебные заведения - и меня выгнали.
На железнодорожном транспорте я проработал 12 лет. Там тоже так было: я не мог увольняться, пока не разрешит оперуполномоченный, под контролем которого я был. Следили за всеми! Мой же кореш - мы вместе жили в коммунальной квартире - был приставлен ко мне шпионом. Он не выдержал и однажды сказал: «Ты знаешь, я твой шпион. Но я расписался, если скажешь - я получу 10 лет». Я: «Зачем я буду говорить?» Он: «Но есть второй, второго я не знаю». Я говорю: «Второго я сам найду». И разыскал - говорю тому: «Когда пойдешь докладывать своему оперу, скажи, что ты плохой шпион». А тут как раз через месяц Сталин умер. Я освободился от этих уполномоченных и ушел на другую работу.
«Оружия, кроме бутылки с бензином, у меня не было»
Родионов Г.И.: Даже среди односельчан долгое время ходили всякие слухи и домыслы о том, что я якобы в первые же дни войны перелетел на самолете к немцам и добровольно сдался в плен, а затем на парашюте был сброшен в родные края с заданием и угодил за решетку. А я на войне с 22 июня 1941 г. - механик на самолете, их было 62 на аэродроме в Житомире, к сентябрю осталось только два. Целый месяц я пытался не попасться немцам, когда большинство уже было в плену, - и только в октябре нечаянно попался. Оружия, кроме бутылки с бензином, у меня не было.
«Всем не покажешь удостоверение о реабилитации»
Дергайленко А.К.: Как и другие военнопленные на острове смерти, мы строили так называемый Северо-Атлантический вал. В 45-м после освобождения из плена домой не пустили, проходили фильтрацию как изменники Родины, без права переписки, без каких-либо документов. Потом без суда приклеили - «социально опасный элемент». Реабилитирован из-за отсутствия вины. Старик, никому не нужен. Забрать квартиру, солнце, воздух, опозорить на всю жизнь! Кто знает, что я реабилитирован и невиновен, - всем не покажешь удостоверение о реабилитации!
«Почему все погибли, а ты живой?»
Неумержицкий С.Г.: Наш морской десант усиленного батальона автоматчиков 260-й отдельной морской бригады погиб при высадке в тыл немцев. Попало в плен не более 10 человек раненых и обмороженных, в том числе и я. И следователь мне так и говорил - почему все погибли, а ты живой?
«Прошел семь лагерей…»
Дерновой Н.А.: Я был командиром роты, попал в плен. Бежал, вернее, пытался сбежать с этапа, потом из-за проволоки. Прошел семь лагерей. Факт моего ранения впоследствии не был признан, так как у меня нет на сей счет медицинского документа, а экспертиза не может точно установить давность ранения. Извещение, полученное моим отцом, о том, что я убит, во внимание не принято.
Летом 45-го союзники привезли бывшим своим пленным новенькое обмундирование, присвоили очередные звания, выплатили деньги, «заработанные» за годы плена, и отправили домой самолетами. А нам досталось по несколько госпроверок, и проходили мы их в той же «форме» узников, с клеймом на спине…
«Без права выезда...»
Филимонов П.П.: Меня, пленного, отправили в лагерь в Восточную Пруссию, где я проработал 2,5 года. После открытия второго фронта отправили строить оборону в Италию. В Италии нас освободили американцы. После нас привезли в Австрию, в Вену, где прошли особый отдел. Нас готовили на японский фронт, но Япония капитулировала, нас погрузили в вагоны и отправили в Магадан. Там опять особый отдел, допросы, и направили без права выезда на шахту в Магадан, где пробыл 9 лет…
«Солдат, “без вести пропавших” в Отечественной войне, у нас превратили в “безвестных” и “пропавших”»
Орешкин Юлиан Григорьевич: Солдат, «без вести пропавших» в Отечественной войне, у нас превратили в «безвестных» и «пропавших». Но не прошло это бесследно для нашего народа. Живут ведь миллионы внуков, затаивших в глубине души своей боль.
По вине Сталина фашисты смогли ворваться в нашу страну. По вине Сталина и его адской машины много ни в чем не повинных людей не вернулись домой, зная, что дома их ждет концлагерь. Власовцев я презираю. Поднимать ружье на своего брата - это подло. Но откуда они? Не порождены ли они были сталинской жестокостью? Зло породило зло. Потомки не простят нам эту грязную войну со своими братьями, «без вести пропавшими».
«Дед! Ты ни в чем не виноват!»
О судьбе моего деда Захарова С.Г.
Прадед Гавриил Иванович вышел во двор за дровами и увидел худого высокого мужчину. Он не узнал своего сына, сказал жене: «Посмотри, кто-то там пришел». «Да это же Сима!» - воскликнула бабушка. Она плакала от счастья. Дед вернулся через полгода после окончания войны весом 52 кг при росте 180 см. Вернулся из плена с отмороженными ногами и позвоночником, поврежденным ударом приклада. Прабабушка говорила, что он долго ничего не мог есть: «Желудок не принимал пищу».
НКВД не заставил себя ждать. В июне 1946 года ночью деда забрали снова. И снова начали проверять, «разрабатывать по месту работы». Было заведено новое дело - № 13.618. В доме долгое время был наготове узелок с вещами. В последний раз его вызывали летом 1955 года.
После войны он не мог лишнего слова сказать, всегда был замкнутый, потому что было презрение к тем, кто вернулся из плена. Хотя и не виноват, что туда попал. Только через десять лет после войны, в июне 1955 года, дело было закрыто. Но я точно знаю, что до конца жизни мой дед испытывал чувство вины и стыда за то, что попал в плен, что не застрелился, как это требовалось тогда, - многие говорили, что они бы на его месте сделали это, - за то, что не защищал Родину вместе со всеми на фронтах Великой Отечественной войны, что не пришлось ему воевать с оружием в руках. Но все-таки, даже пройдя через фашистский плен и десятилетний гнет проверок НКВД, мой дед не был сломлен и прожил достойную жизнь. Что такого должны совершить мы в своей жизни, если место для нас буквально отвоевано. А пока мы можем сказать: «Дед! Ты ни в чем не виноват. Большое спасибо тебе и бабушке за то, что мы живем...»
«Если не друг мой - не читай»
Из записок военнопленного, найденных после его смерти внуками
Мне часто задают вопрос, почему я остался в живых. Ответить очень трудно, ведь я никогда не думал остаться живым, но ненависть к мучителям, любовь к настоящему оставили мне жизнь. Со мной не разговаривают по-товарищески коллеги. Или унижают за прошлую мою судьбу. Может, я не умею вести себя, слишком молчалив, но мне кажется, что это из-за того, что я был в плену. Мне это тяжело, непереносимо. Мне тяжело быть одиноким и еще тяжелее находиться с людьми, которых хорошо знаешь, но которые обращаются с тобой как с незнакомцем. Я не могу рассказать никому свое горе. Есть мать, сестра, но им не понять. Есть подруга. Она знает мою историю, но не знает моих переживаний. Она тоже становится далекой. Но разве я не прежний, разве я изменился? Почему Баталов, узнав мою историю, теперь избегает меня? Ведь он знает меня, знает, что я не мог изменить Родине. Почему, как на позор, я уже полгода ношу удостоверение вместо паспорта? Я боюсь его показывать, мне стыдно и до смерти тяжело. Я не совершил ничего против Родины, советской власти, русского народа. Я готов покончить с собой. Мне это не тяжело, я десятки раз переносил больше, чем сама смерть…
«Ведь она была его Родиной, за которую он сражался как мог…»
Мой прадед вернулся из фашистского плена. Он, по воспоминаниям родственников, всю жизнь стыдился этого. Он так и умер с чувством вины - за то, что не застрелился, когда его брали в плен. После его смерти в военкомат пришли документы, приравнявшие его к участникам Великой Отечественной войны. Он не дождался этой справки. А как он ее ждал и боялся, что придет отказ и опять будут проверки! Для него было бы большим счастьем узнать, что он - участник войны. Клеймо военнопленного всю жизнь тяготило его. Он никогда не рассказывал об этом периоде своей жизни и стыдился его. Иногда, по словам детей, от него можно было услышать: «Живой я вам приношу позор, я стыд для всех вас, почему я не застрелился?» Дед был награжден медалью «За победу над Германией», но по прибытии в Тулу ему в НКВД приказали сдать медаль. До 1957 года он вместе с женой и детьми (в том числе и моей мамой) состоял на спецучете в НКВД. До самой смерти моего деда так и не признавали ветераном войны, а слова «НКВД» и «комендатура» преследовали его до конца жизни. И не было в его сердце ненависти к России, ведь она была его Родиной, за которую он сражался как мог.
Источник https://www.colta.ru/articles/literature/12621-pochemu-ty-ostalsya-v-zhivyh-kogda-drugie-podohli
Проверочно-фильтрационные лагеря НКВД/МВД СССР. Структуры и практики фильтрац. политики
Побег группы Девятаева из фашистского ада к смерти. Классическая советская благодарность
«Почему ты остался в живых, когда другие подохли?»
Говорят советские пленныетекст: Оксана Дворниченко
Иллюстрация из книги Клеймо. Судьбы советских военнопленных - Оксана Дворниченко https://www.labirint.ru/screenshot/goods/556263/4/
В издательстве «Культурная революция» вышла книга известного кинодокументалиста и писателя Оксаны Дворниченко «Клеймо. Судьбы советских военнопленных». COLTA.RU публикует фрагмент книги - записанные автором в 1990-е годы монологи бывших солдат, прошедших через немецкий плен и оккупацию.
«Всех моих товарищей по лагерю отправили в новые лагеря»
Я, Сырков Г.К., призывался из белорусской деревни, в плену входил в группу сопротивления, вернулся в 1945 году. Освободили американцы - лечили, относились к нам хорошо, помогали. Позже перевезли в Польшу, в другой госпиталь, который находится в костеле Юлиссурга - это около города Олешница (Олексинац). Лишь осенью 1945 г. отозвались мать и сестра, и я попросил отправить меня домой в Белоруссию. Дали медсестру, и она с пересадками все же привезла меня к матери. Деревня была разрушена, жить негде. Еще не успел устроиться на работу, много болел, еле передвигался, а меня уже начали вызывать в отделение МГБ. Следователь Сергеев мне угрожал, и когда я ему назвал имена пленных генералов и Мусы Джалиля, он обещал их тоже отыскать и повесить. Кричал: почему ты остался в живых, когда другие подохли? Правды они не искали.Всех моих товарищей по лагерю отправили в новые лагеря. У меня пошла кровь горлом, положили в больницу - так Сергеев требовал от врача отдать ему меня как врага, у него заведены, мол, дела на меня. Врач сама прошла фронт, видела таких ублюдков, поэтому не отдала нетранспортабельного больного. (Об этом я узнал через 20 лет.) Правду узнать ленились - выполняли указание по количеству врагов. Много пережил недоверия, насмешек, издевательств - не хочется вспоминать. За мной много лет вели наблюдение, напускали своих соглядатаев. Всю жизнь нас считали людьми второго сорта.
Мой товарищ, татарин Файзулин, был мобилизован и отправлен на фронт, под Псковом шли тяжелые бои, их взвод оставили прикрывать, пока другие отошли. Весь взвод погиб, раненых немцы закололи, Файзулин был контужен, и его взяли в плен. На свое несчастье, он выжил, вернулся домой. Мы стали искать архив - нигде ничего не записано. И до сегодняшнего дня умирающего Файзулина считают - в плену был как военнопленный, в боях не участвовал, на фронте не был. Как он мог из Татарии поехать участвовать в боях, надеть военную форму и не быть участником войны? После войны были еще живые свидетели - им не поверили, посмеялись, в список не записали - некогда было. Помнит Файзулин, командовал ими какой-то капитан, сам не остался с ними, ушел, пообещал помощь прислать. Они видели, как он сел в грузовую машину и умчался, когда еще немцев вблизи не было. Сбежал заранее. И сейчас не желают, чтобы мы рассказали о том, что видели, и о тех, кто нам помогал, кто боролся и погиб.
«Это благородство, это признание только на бумаге, для красного словца…»
Я Чубенко Максим Владимирович. О каком милосердии и благородстве можно вести речь, если до сих пор те, кто побывал в плену, числятся в категории людей второго сорта, записаны в рубрике «без вести пропавшие». И если по отношению к умершим иногда проявляют благородство, то по отношению к живым еще никто не отважился на такой подвиг. Я один из миллионов. Я жив, я не был в Сибири, но числюсь «б. в. п.».
Я был призван (рождение 1921 г.) в армию в 1940 г., закончил полковую школу младших командиров перед самой войной. Выпускников школы передали 649-му полку 210-й мотодивизии, с ней же шел до р. Проня в районе Кричева, где нас разбили и окружили. Потом был плен, побег, вновь плен, лагерь на территории Польши, опять побег и жизнь до освобождения Польши по чужим документам, возвращение в Союз.
Докажи, что ты был призван в 1940 г., - доказал справкой из архива военкомата по месту призыва.
Докажи, что был в 4-й Донской казачьей, - в архивах Подольска и Москвы нет сведений о дивизии либо по сей день не открывают секрета, что она погибла. Архив подтвердил, что 649-й полк 210-й мотодивизии действительно был, участвовал в боевых действиях до конца июля 1941 г., а вот списочный состав… «архив материалами не располагает». Архив подтвердил, что я учтен как пропавший без вести с 1941 года. Недостаточно!
Докажи, что до возвращения в Союз ты не был с немцами. Доказал справкой из Польши, где после ее освобождения по рекомендации польских товарищей был привлечен к работе в гражданской милиции (справка Ольштинского архива ведомства внутренних дел). Мало!
Докажи, что бежал из плена в Польше. Вот чего не могу сделать - справку об этом мне не дали в свое время. Хотя в г. Драгочин (Соколовского, 5) до сих пор жив человек, снабдивший меня документами на имя Яна Шатурского. Но он стар и слаб, только личная встреча могла бы что-то подтвердить.
А разве не доказательство моей чистоты разрешение на въезд в Союз - ведь я приехал с документами, которые сдал в органы милиции и на основании их получил паспорт.
Дайте документы!
А вы говорите о милосердии, благородстве, благодарности - это благородство, это признание только на бумаге, для красного словца. А мы как были «б. в. п.» - я и еще один товарищ в Ростове из той злополучной, без вести пропавшей дивизии, - так ими и остаемся.
Может быть, когда-нибудь начнут воскрешать и нас!
«Ты знаешь, я твой шпион…»
Нестеров П.: Я уехал в Питер, работал электриком. Там же поступил в электромеханический техникум. Мне говорят: «Декан вас вызывает». Прихожу: «Как вы сумели пройти в наш техникум?» - «Я экзамены сдал на все пятерки». - «Тут другое, ты же был в плену». Я говорю: «Был. Я все написал в анкете». Но Сталин тем, кто был в плену, запретил доступ в среднетехнические и высшие учебные заведения - и меня выгнали.
На железнодорожном транспорте я проработал 12 лет. Там тоже так было: я не мог увольняться, пока не разрешит оперуполномоченный, под контролем которого я был. Следили за всеми! Мой же кореш - мы вместе жили в коммунальной квартире - был приставлен ко мне шпионом. Он не выдержал и однажды сказал: «Ты знаешь, я твой шпион. Но я расписался, если скажешь - я получу 10 лет». Я: «Зачем я буду говорить?» Он: «Но есть второй, второго я не знаю». Я говорю: «Второго я сам найду». И разыскал - говорю тому: «Когда пойдешь докладывать своему оперу, скажи, что ты плохой шпион». А тут как раз через месяц Сталин умер. Я освободился от этих уполномоченных и ушел на другую работу.
«Оружия, кроме бутылки с бензином, у меня не было»
Родионов Г.И.: Даже среди односельчан долгое время ходили всякие слухи и домыслы о том, что я якобы в первые же дни войны перелетел на самолете к немцам и добровольно сдался в плен, а затем на парашюте был сброшен в родные края с заданием и угодил за решетку. А я на войне с 22 июня 1941 г. - механик на самолете, их было 62 на аэродроме в Житомире, к сентябрю осталось только два. Целый месяц я пытался не попасться немцам, когда большинство уже было в плену, - и только в октябре нечаянно попался. Оружия, кроме бутылки с бензином, у меня не было.
«Всем не покажешь удостоверение о реабилитации»
Дергайленко А.К.: Как и другие военнопленные на острове смерти, мы строили так называемый Северо-Атлантический вал. В 45-м после освобождения из плена домой не пустили, проходили фильтрацию как изменники Родины, без права переписки, без каких-либо документов. Потом без суда приклеили - «социально опасный элемент». Реабилитирован из-за отсутствия вины. Старик, никому не нужен. Забрать квартиру, солнце, воздух, опозорить на всю жизнь! Кто знает, что я реабилитирован и невиновен, - всем не покажешь удостоверение о реабилитации!
«Почему все погибли, а ты живой?»
Неумержицкий С.Г.: Наш морской десант усиленного батальона автоматчиков 260-й отдельной морской бригады погиб при высадке в тыл немцев. Попало в плен не более 10 человек раненых и обмороженных, в том числе и я. И следователь мне так и говорил - почему все погибли, а ты живой?
«Прошел семь лагерей…»
Дерновой Н.А.: Я был командиром роты, попал в плен. Бежал, вернее, пытался сбежать с этапа, потом из-за проволоки. Прошел семь лагерей. Факт моего ранения впоследствии не был признан, так как у меня нет на сей счет медицинского документа, а экспертиза не может точно установить давность ранения. Извещение, полученное моим отцом, о том, что я убит, во внимание не принято.
Летом 45-го союзники привезли бывшим своим пленным новенькое обмундирование, присвоили очередные звания, выплатили деньги, «заработанные» за годы плена, и отправили домой самолетами. А нам досталось по несколько госпроверок, и проходили мы их в той же «форме» узников, с клеймом на спине…
«Без права выезда...»
Филимонов П.П.: Меня, пленного, отправили в лагерь в Восточную Пруссию, где я проработал 2,5 года. После открытия второго фронта отправили строить оборону в Италию. В Италии нас освободили американцы. После нас привезли в Австрию, в Вену, где прошли особый отдел. Нас готовили на японский фронт, но Япония капитулировала, нас погрузили в вагоны и отправили в Магадан. Там опять особый отдел, допросы, и направили без права выезда на шахту в Магадан, где пробыл 9 лет…
«Солдат, “без вести пропавших” в Отечественной войне, у нас превратили в “безвестных” и “пропавших”»
Орешкин Юлиан Григорьевич: Солдат, «без вести пропавших» в Отечественной войне, у нас превратили в «безвестных» и «пропавших». Но не прошло это бесследно для нашего народа. Живут ведь миллионы внуков, затаивших в глубине души своей боль.
По вине Сталина фашисты смогли ворваться в нашу страну. По вине Сталина и его адской машины много ни в чем не повинных людей не вернулись домой, зная, что дома их ждет концлагерь. Власовцев я презираю. Поднимать ружье на своего брата - это подло. Но откуда они? Не порождены ли они были сталинской жестокостью? Зло породило зло. Потомки не простят нам эту грязную войну со своими братьями, «без вести пропавшими».
«Дед! Ты ни в чем не виноват!»
О судьбе моего деда Захарова С.Г.
Прадед Гавриил Иванович вышел во двор за дровами и увидел худого высокого мужчину. Он не узнал своего сына, сказал жене: «Посмотри, кто-то там пришел». «Да это же Сима!» - воскликнула бабушка. Она плакала от счастья. Дед вернулся через полгода после окончания войны весом 52 кг при росте 180 см. Вернулся из плена с отмороженными ногами и позвоночником, поврежденным ударом приклада. Прабабушка говорила, что он долго ничего не мог есть: «Желудок не принимал пищу».
НКВД не заставил себя ждать. В июне 1946 года ночью деда забрали снова. И снова начали проверять, «разрабатывать по месту работы». Было заведено новое дело - № 13.618. В доме долгое время был наготове узелок с вещами. В последний раз его вызывали летом 1955 года.
После войны он не мог лишнего слова сказать, всегда был замкнутый, потому что было презрение к тем, кто вернулся из плена. Хотя и не виноват, что туда попал. Только через десять лет после войны, в июне 1955 года, дело было закрыто. Но я точно знаю, что до конца жизни мой дед испытывал чувство вины и стыда за то, что попал в плен, что не застрелился, как это требовалось тогда, - многие говорили, что они бы на его месте сделали это, - за то, что не защищал Родину вместе со всеми на фронтах Великой Отечественной войны, что не пришлось ему воевать с оружием в руках. Но все-таки, даже пройдя через фашистский плен и десятилетний гнет проверок НКВД, мой дед не был сломлен и прожил достойную жизнь. Что такого должны совершить мы в своей жизни, если место для нас буквально отвоевано. А пока мы можем сказать: «Дед! Ты ни в чем не виноват. Большое спасибо тебе и бабушке за то, что мы живем...»
«Если не друг мой - не читай»
Из записок военнопленного, найденных после его смерти внуками
Мне часто задают вопрос, почему я остался в живых. Ответить очень трудно, ведь я никогда не думал остаться живым, но ненависть к мучителям, любовь к настоящему оставили мне жизнь. Со мной не разговаривают по-товарищески коллеги. Или унижают за прошлую мою судьбу. Может, я не умею вести себя, слишком молчалив, но мне кажется, что это из-за того, что я был в плену. Мне это тяжело, непереносимо. Мне тяжело быть одиноким и еще тяжелее находиться с людьми, которых хорошо знаешь, но которые обращаются с тобой как с незнакомцем. Я не могу рассказать никому свое горе. Есть мать, сестра, но им не понять. Есть подруга. Она знает мою историю, но не знает моих переживаний. Она тоже становится далекой. Но разве я не прежний, разве я изменился? Почему Баталов, узнав мою историю, теперь избегает меня? Ведь он знает меня, знает, что я не мог изменить Родине. Почему, как на позор, я уже полгода ношу удостоверение вместо паспорта? Я боюсь его показывать, мне стыдно и до смерти тяжело. Я не совершил ничего против Родины, советской власти, русского народа. Я готов покончить с собой. Мне это не тяжело, я десятки раз переносил больше, чем сама смерть…
«Ведь она была его Родиной, за которую он сражался как мог…»
Мой прадед вернулся из фашистского плена. Он, по воспоминаниям родственников, всю жизнь стыдился этого. Он так и умер с чувством вины - за то, что не застрелился, когда его брали в плен. После его смерти в военкомат пришли документы, приравнявшие его к участникам Великой Отечественной войны. Он не дождался этой справки. А как он ее ждал и боялся, что придет отказ и опять будут проверки! Для него было бы большим счастьем узнать, что он - участник войны. Клеймо военнопленного всю жизнь тяготило его. Он никогда не рассказывал об этом периоде своей жизни и стыдился его. Иногда, по словам детей, от него можно было услышать: «Живой я вам приношу позор, я стыд для всех вас, почему я не застрелился?» Дед был награжден медалью «За победу над Германией», но по прибытии в Тулу ему в НКВД приказали сдать медаль. До 1957 года он вместе с женой и детьми (в том числе и моей мамой) состоял на спецучете в НКВД. До самой смерти моего деда так и не признавали ветераном войны, а слова «НКВД» и «комендатура» преследовали его до конца жизни. И не было в его сердце ненависти к России, ведь она была его Родиной, за которую он сражался как мог.
Источник https://www.colta.ru/articles/literature/12621-pochemu-ty-ostalsya-v-zhivyh-kogda-drugie-podohli
Проверочно-фильтрационные лагеря НКВД/МВД СССР. Структуры и практики фильтрац. политики
Побег группы Девятаева из фашистского ада к смерти. Классическая советская благодарность