Как Сталин сносил непонравившиеся ему "самовар" Храм Христа Спасителя и скрюченного Гоголя
Взрыв Храма Христа Спасителя в 1931 г. по приказу русофобского выродка Сталина,
действительного члена Академии Наук СССР
Оригинал взят у afanarizm в Эмигранты пишут
Побывал тут в Историчке и нафоткал довольно немало из русской эмигрантской литературы - преимущественно из журнала «Грани». Вот пару текстов хочу выложить сразу, ибо небольшие по объёму и в один пост уместятся. С большими как быть - подумаю: либо это будут один-два больших поста, либо просто ссылку выложу на файл. Ну а пока я думаю, можете почитать.
№111/112, 1979 год:
с. 310-312 - Ш. Иосман «Из дневника (Об Ипатьевском доме)»
с. 313-317 - А. Опульский «Памятник Гоголю»
Шалом ИОСМАН
Из дневника (Об Ипатьевском доме)
Свердловск, 11 августа 1970 г.
…Утром, когда я проснулся, Володи уже не было, он ушел да работу. Позавтракав, я поехал в город искать один дом. Еще из книг я знал, что он находится неподалеку от церкви. Но у церкви, к которой я приехал, этого дома не оказалось…
- А в Екатеринбурге, сынок, ишо одна церква имеется, только ироды закрыли ее для православных. Туда и езжай, там дом этот и стоит, - объяснила мне старушка, собиравшая у церкви подаяние.
Я поехал. Церковь как церковь, ничего особенного. Сейчас здесь музей, по стенам развешаны картины с ликами оскалившихся революционных матросов, в коридорах выставлены уникальные по своей безвкусице скульптуры металлургов и колхозников.
- А вот он, дом этот, через дорогу, - подсказала мне кассирша у входа.
Это здесь. В этом доме, окрашенном в нежно-желтый цвет, кончилась Российская империя. Здесь, пятьдесят с лишним лет тому назад, был расстрелян русский царь Николай Второй. На крыше здания развевается полинявший красный флаг, вход охраняет милиционер, а на двери табличка «Архив свердловского областного комитета КПСС».
- Можно внутрь войти? - спросил я милиционера-старшину с испитым и добродушным липом.
- А царевых привидений не боишься? - улыбнулся он.
- Не боюсь, - улыбнулся и я.
- Тогда пошли. Только чтобы недолго, а то они не любят, когда народ в дом ходит, - кивнул он на табличку на дверях.
Мы поднялись по лестнице и попали в уютный коридор. У окна стоят фикусы, между ними - пожелтевший от времени гипсовый бюст Ленина. В глубине коридора лестница.
- По ней их и вели, - тихо рассказывает старшина. - Николая, супругу его, детей и прислужниц. Внизу подвал, там они и сидели до того, как кончили их. И прислужниц заодно убрали. Говорят, захотели они умереть вместе с государем. А я так думаю, что комиссары свидетелей лишних не хотели. Кто его знает, как там на самом-то деле было. Слышал я, будто и не расстреляли их вовсе, а штыками закололи. Комиссары, что убийствовали, царевы драгоценности хапнули и за границу смотались. Одного перед войной в Париже видели, фабрику свою, стервец, открыл.
- А куда солдаты смотрели? - спросил я его.
- А не было никаких солдат. Только эти три комиссара и кончали Романово семейство. Народ заступиться за него решил. В церкви, что напротив, собрались мужики со всего Урала и митингуют, «Выручим царя-батюшку», - кричат. Но разогнали их, а многих и постреляли - как контрреволюционеров. Пойдем, сейчас обед начнется, увидят нас. Нехорошо получится, потому как не велено мне людей сюда пускать.
- А что сейчас в подвале? - спросил я старшину.
- Партийные документы свалены, вот и все дела в подвале.
- И про убийство царя есть?
- Может, и есть, только вряд ли. Какие документы в революцию были? Штык и пуля, вот и весь закон. Ну, бывай, иди скорее, - заторопил он меня. - Архивные крысы уже обедать бегут.
Отрывок из книги «Рейс 265» (см. также «Грани» №N 87/88, 89/90, 99).
* * * * *
Альберт ОПУЛЬСКИЙ
Памятник Гоголю
Я уже упоминал о Николае Николаевиче Беспалове, бывшем в свое время заместителем Председатели Совета Министров РСФСР и Председателем Комитета по делам искусств СССР, а к моменту нашего знакомства изгнанном сверху и назначенном за какие-то провинности директором Музея Льва Толстого.
Н.Н. Беспалов любил рассказывать истории, которые с ним случались (а может быть, ему только казалось, что они с ним случались?) в годы его пребывания в «высоких сферах». Среди рассказов о качестве «ковровых дорожек», по которым он «ходил в Совмине» и о «полетах в спецсамолетах» встречались также истории то интересные, то «поучительные». Одной из таких историй был рассказ о сооружении нового памятника Гоголю в Москве.
Начал Беспалов свой рассказ с низвержения старого памятника писателю, ставшего - за полувековое свое пребывание на Суворовском бульваре - уже неотъемлемой частью старой Москвы. По словам Н.Н. Беспалова, этот на редкость выразительный по силуэту и по композиционной свободе памятник работы скульптора Николая Андреева неожиданно был замечен Сталиным в один из его лихих проездов по Арбатской площади; и тот высказал недоумение, почему «великий русский сатирик» не стоит, чтобы скорее прозреть счастливое будущее своей родины, а сшит согнувшись, точно «баба, вяжущая чулок» (покойник не только «знал толк в языкознании», как свидетельствует популярная песня, но и любил образный язык, в особенности при соприкосновении с искусством. Случай с гоголевским монументом - не единственный: например, свой приказ разрушить в 1931 г. памятник Отечественной войне 1812 г. - храм Христа Спасителя - он счел нужным обосновать заявлением, что ему «надоено смотреть на этот самовар»). Памятник Гоголю расстроил правителя: получалось, что в его образцовом государстве не все еще благополучно. А ведь он совсем недавно издал клич о заботливом отношении к сатире. Отмечу в скобках, что в связи с этим по Москве из уст в уста передавалось тогда четверостишие:
Подобрее нам нужны
Салтыковы-Щедрины.
И такие Гоголи,
чтобы нас не трогали
Сталин понял, что и в деле установления памятника Гоголю надеяться он может только на себя. И решил действовать. Для начала приказал прокрутить ему какой-нибудь фильм о Гоголе. В те годы множество таких лепили в целях внедрения в мозг советского человека идей патриотизма и народолюбия - от Глинки до Куприна все нам сообщали с экрана, сколь было бы их творчество ничтожно, не впитай оно дух народный. Но, как назло, кроме учебной короткометражки, излагавшей «жизнь и творчество великого писателя» для школьников, ничего о Гоголе не было! Представляю себе, как дрожал министр кинематографии, послав этот фильм в Кремль. И вдруг - весть о необыкновенкой удаче!..
Не то чтобы хозяину понравился фильм (это неизвестно), понравился ему портрет Гоголя работы художника Молера, которым фильм открывался. Портрет этот поистине был хрестоматийным, однако Сталин ухитрился никогда прежде его не видеть! А понравился он ему необыкновенно. Маленкову и Беспалову был немедленно отдан приказ найти скульптора, который бы сделал памятник по этому портрету. Мысль-то, мысль-то какова: по живописному, то есть двухмерному, в красках, поясному изображению сделать скульптурное, а значит однотонное и объемное изображение во весь рост! И как ни удивительно, нашелся смельчак, взялся за эдакое дело. Это был Томский, имя которого уже встречалось на страницах моего повествования. Якобы объявили для проформы конкурс, но проект Томского провели вне конкурса. Сколь это ни неправдоподобно по отношению к памятнику Гоголя, но я склонен верить Беспалову и в этом, поскольку вообще-то такая практика была довольно обычной.
Как бы то ни было, решение приняли, а приняв, начали его исполнять. В ателье Томского, как говорит русская пословица, еще конь не валялся, а андреевский Гоголь был бесцеремонно опрокинут бронзовым лицом в размытую осенними дождями бульварную дорожку, и в первую же после этого ночь его засыпал обильный снег. На освободившемся месте стали выставлять фанерные силуэты будущего памятника - меняя время от времени размеры фигуры и размеры пьедестала. Делалось это для того, чтобы подчеркнуть «всенародность мероприятия». Как будто кто-то из рядовых граждан и в самом деле мог повлиять на выбор пропорций будущего монумента или на судьбу той какой-нибудь затеи диктатора! Впрочем, уже много лет людям вдалбливали, что якобы «народ и партия едины» и многие даже не заметили, что на пьедестале памятников вместо прежней надписи: «… - от народа» стали высекать: «… - от правительства CCCР», хотя едва ли кому-нибудь неясно, что именно народ дает деньги и на сооружение памятников, и на содержание правительств.
Первый фанерный силуэт будущего памятника водрузили на бульваре только весной, и как раз к этому времени приискали, наконец, местечко для прежней скульптуры. Подняли ее из весенней грязи, умыли и отвезли во двор дома Талызина, где писатель жил последние годы. А на прежнем месте водрузили бронзовую фигуру неестественно прямого, как николаевский жандарм или сталинский кагебист, человека, ничего общего с Гоголем не имеющего. Даже черты липа этого бездумного человека с глуповатой полуулыбкой были мало похожи на запечатленные Молером на портрете, от которого сыр-бор загорелся. Это был не Гоголь, но это был тот, кто не мог не понравиться Сталину. Еще бы: ведь с памятником на Суворовском бульваре произошло именно то, что он стремился сделать со всеми своими подданными - место человека, согбенного под тяжестью трагических мыслей о судьбах России, занял, развернув широкие плечи, стандартный бодряк, улыбающийся по той причине, что в стране, где «жить стало лучше, жить стало веселее», надлежало улыбаться всем. Этот вариант памятника показали Сталину незадолго до его смерти. Он его подписал, успел-таки.
Не успел он решить лишь вопрос о пьедестале для этой скульптуры. Ему почему-то страсть как хотелось поднять фигуру писателя высоко-высоко над копошащейся внизу толпой, и даже когда ему (конечно, с различными предосторожностями) сообщили, что мол, существуют созданные за тысячелетнюю практику пропорции между фигурой и пьедесталом, он коротко ответил, что «у большевиков свои пропорции». Это было, увы, правдой; в каких только областях жизни мы ни натыкались на их пропорции! К счастью, памятник на Суворовском бульваре все же имеет классические пропорции.
Рассказал Беспалов и еще один случай, связанный с гоголевским памятником. Однажды, когда он возвращался с какого-то совещания у Сталина, где обсуждался проект Томского, встретился ему Михаил Борисович Храпченко, до недавнего времени - предшественник Беспалова на должности председателя Комитета по делам искусств СССР (Потерял он это место из-за того, что дал разрешение на выпуск оперы «От всего сердца», которая не понравилась «самому»).
Узнав, откуда возвращается Беспалов, Храпченко прямо-таки вцепился в него:
- Расскажи, что «там» думают о Гоголе! Я теперь - старший научный сотрудник Института мировой литературы Академии наук. Поручили мне написать большое исследование о Гоголе - сам знаешь, юбилей скоро. Так вот, если бы мне только узнать, что «сам» об этом предмете думает, я бы чудо что за концепцию смастерил! Написал бы книгу так, что и Сталинскую премию дали бы, и в Большом театре юбилейный доклад обручили бы сделать… Расскажи, сделай милость, я тебя не забуду…
Мне неловко было спросить, забыл ли свои посуды Храпченко, я даже не узнал, что именно рассказал ему Беспалов, однако - факт, что и юбилейный доклад Храпченко сделал, и Сталинскую премию получил. Вот как у некоторых советских скульпторов, литературоведов и иных деятелей культуры возникали их концепции!