Владимир Высоцкий: райские яблоки
Зарыты в нашу память на века
И даты, и события, и лица,
А память - как колодец глубока.
Попробуй заглянуть - наверняка
Лицо - и то - неясно отразится.
Разглядеть, что истинно, что ложно
Может только беспристрастный суд:
Осторожно с прошлым, осторожно -
Не разбейте глиняный сосуд!
Говорить о нашем сегодняшнем герое сегодня - значит раскалывать общество. Разумеется, если говорить честно. Сегодня мы имеем дело с тенденциями (из которых до сих пор выбиваются отдельные индивидуумы), в которых мужество не вызывает восхищения, а требует оправдания. Мерзкие термины "мускулинность" и "фемининность" (нужно больше "н" в неправильно построенных прилагательных!) захватывают всё больше умов, а наличие женского в мужском (сегодня не будем говорить о "мужском" в женском) поощряются и всячески культивируются. Всё это напоминает песню нашего сегодняшнего персонажа про далёкое созвездие Тау-Кита, в котором тау-китайцы пропагандируют всё женское, как нечто светлое и возвышенное, а мужское очерняют и отрицают, возводя в абсолютную степень дремучести и пошлости. Мир, в котором мужественность ассоциировалась с героизмом и подвигом, рухнул и его уже невозможно восстановить благодаря толпам вздорных кликуш, на каждом углу требующих сатисфакции за какие-то оскорблённые чувства, в которые они сами себя с удовольствием погружают, играя роль жертвы. Мальчики с бородой уже не напоминают нам о героях былых времён, имена которых сознательно стёрты и забыты. Они, как в старой шутке, всё больше напоминают неправильных лесорубов, которые, вместо того, чтобы рубить лес, днями крутятся в барбершопах перед зеркалом, чтобы понравиться таким же странным лесорубам. Ироничность и цинизм, сегодня являющиеся напускными детскими игрушками, всё чаще вытесняют из образа мужчины уверенность и силу. Вместо этого общество сознательно культивирует мужскую ранимость, а психологи заявляют о том, что мужчина не должен зацикливаться на своём изначальном образе борца и героя, склоняя его к рефлексии и абсолютно тотальной женственности, которая хороша в образе миловидной дамы, но абсолютно отвратительна в руках взрослого мужчины - борца, труженика и пахаря от любой из мужских профессий. Да, мужские профессии есть. Это шахтёрский нелёгкий труд, труд защитника своей Родины на войне, любой труд, где требуется нерушимая уверенность в своих силах и здравая доля беспощадности к самому себе. Сложно говорить о подвиге, если ты имеешь дело с поколением менеджеров среднего звена, для которых истинный подвиг - вовремя сдать отчёт, чтобы не получить по шапке. С исчезновением из лексики слова "героизм" и стиранием его определения, которое каждый день замазывают грязью смягчающих норм социума, мы теряем и подвиг. И мы теряем уважение к тем, кто этот подвиг совершает. Проблемы славянского героизма возникли у нас ещё на переломе эпох, когда произошёл распад СССР и все, кто раньше считал себя нужными и полезными, оказались потерянными для своих детей. Когда на место песен-гимнов и стихов-баллад к нам пришли невнятные девичьи слёзы, которые заинтересовали мальчиков не меньше, чем девочек. Характерные для женщин "плачи Ярославны", лившиеся на постсоветское пространство щедро и обильно, пришли на смену героям своего времени - бойцам, воинам духа и труженикам, выродившись в абсурдные джигурдизмы. И любое проявление сильной поэтики сейчас вызывает недоумение, если она лишена хайпа и популярной раскрутки. Мы теряем пространство мужества. Но сегодня, в дни общей слабости, оно нужно нам как никогда.
Владимир Высоцкий в "Лабиринтах"
Каждый человек - это большая вселенная мыслей, к которой нужно относиться с уважением, и которую, как и любую большую вселенную, исследовать очень сложно. Не каждый человек рисует себя, не каждый воссоздаёт свой образ, реализует свои мысли и желания. И из неозвученных мыслей и порывов формируются тёмные пятна, которые нам не дано разгадать уже никогда. Люди культуры, люди искусства, как правило, сами занимаются изучением своих внутренних пространств. Они находят собственные сокровища и смыслы, о которых рассказывают всем, а потому становятся просты и понятны. Однако в сложнейшей науке человеческой географии всегда присутствуют смыслы, которые со временем стираются - умышленно или после длительного времени невостребованности. Такие переписанные ландшафты, области, которые снова ушли в тень и переоткрываются потомками, наспех составляющими план очередной вершины таланта или равнины бытовых понятий героя, часто бывают видоизменены до безобразия. Невозможно восстановить то, что утеряно, если не существует свидетеля этих высот, готового подтвердить, что конкретный объект исследования действительно некогда пребывал на них. Но со временем людей таких становится всё меньше и любая верная карта рано или поздно превратится миф. В огромном океане вдохновения заведутся сциллы и кракены. Клондайк превратится в безродное поле, а Долина Смерти будет увенчана памятником самому себе. Часто говорят о художниках: "Он хотел оставить след в истории, в искусстве, он заранее простроил и спрогнозировал свой уход". О каких тонкостях может идти речь после таких заявлений? И всё, что произошло по наитию, чёткому плану или абсолютно случайно, уже сложится в картину, которой и не было на самом деле. А про что была жизнь? Про подвиг, про самого себя или про череду комичных и трагических случайностей, внезапную историю побед - мы никогда уже достоверно не узнаем. Но варианты есть. И существуют трактовки. А также существует путь полный свершений и побед. Так складывается история каждого из нас. И, как не крути, фатум, судьба или просто дикое желание жить по собственным правилам, обозначают основную мысль, основную идею нашей с вами жизни. Но бесконечно глупы заявления о том, что поиск твоего вдохновения - это несомненная цель в жизни. Многие проживают жизнь неосознанно, не вдохновенно. Они следуют за авторитетами, выбирают самые удобные варианты, впадают в анабиоз, покрываются коркой собственных убеждений, в которой так и умирают, не выбравшись из кокона, не реализовав себя. И стоит ли кричать о том, что они плохо прожили свою жизнь, если не встретили на дороге своей не единого указателя к мечте. Жизнь мудра. Она обязательно подтолкнёт пытливого искателя к источнику творческих и жизненных сил. Она поставит подножку и организует тысячи испытаний, чтобы ты свернул с пути обывательской скуки или, наоборот, сдался ей. Испытания эти проходят немногие. И, если вы их не прошли, жизнь уже ничего не требует от этих людей. Плодитесь и размножайтесь. Живите так, как вам угодно и, по возможности, наслаждайтесь тем коконом, который построили вокруг себя. Никто не доведёт нас за руку. Никто не выучит и не поможет, если сами мы не хотим добиваться чего-то большего. Любое творчество даётся собственной кровью. И только вам решать, что вам важнее - творческое кровопролитие и истощение или спокойный усреднённый быт современного приспособленца. Наш сегодняшний персонаж выбрал первый путь.
Владимир Высоцкий рождается почти перед началом войны - в 1938 году в Москве. Это место своих самых ранних детских лет он отметит в одной из песен - "дом на Первой Мещанской в конце". "На тридцать восемь комнаток - всего одна уборная", общая кухня, растапливаемая дровами плита. Вова всё это запомнит, как маленьким детям часто бывает свойственно, в самых лучших красках. Жили в одной комнате, разделённой отсечками. Потолки - выше трёх метров. Когда мальчику будет 9 лет, его родители разведутся. Новый муж Нины Максимовны Высоцкой будет одним из немногих, с кем у маленького Вовы отношения не сложатся. Отчим много пил, причём пил по-злому, а напившись начинал выяснять отношения с членами семьи. Семёну Высоцкому это, конечно, не нравилось, и сначала он просил жену отдать ему сыну на воспитание, пытался договориться. Но после отказа Нины расставаться с мальчиком, обратился в суд, который занял позицию отца. Так в 1947-ом году Володя вместе с отцом, который был профессиональным военнослужащим, на несколько лет уезжает жить в Германию, в Эберсвальде. Все эти годы Семён и его новая жена Евгения заботятся о Володе, покупают ему музыкальные инструменты - сперва гармошку, а потом и пианино, приглашают в дом учительницу музыки. Потом - снова переезд и знаменитая квартира на Большом Каретном. В этот период своего детства Вова поступает в пятый класс, где за иностранную одежду ему сперва дают прозвище "Американец", а потом и "Высота", которое в будущем он с лихвой оправдает. Здесь же, в школе на Каретном, Высоцкий пишет свои первые стихи и вариацию на "Гиперболоид инженера Гарина" Алексея Толстого. Всё это время он непрестанно знакомится с новыми людьми, один из которых приведёт Высоцкого в театральный кружок Богомолова при Доме Учителя. Одно из первых публичных выступлений Володи состоится на сцене женской школы №187, в которой он расскажет собственный вариант одной и басен Крылова, содержание которой в вольной трактовке Высоцкого, закончится тройкой в четверти за поведение. Но ведь всё это так незначительно. Вообще, когда ты понимаешь, что жизнь не расписана по правилам, что у неё нет вех вроде каких-то обязательных тягот и лишений, жить становится проще и спокойнее. Освобождается время для творчества, которое и помогает тебе перестать суетиться и спокойно двигаться к своей личной цели. "Мы жили в одной квартире в Большом Каретном переулке у Лёвы Кочаряна, жили прямо-таки коммуной. <…> Помню, я всё время привозил для них свои новые песни и им первым показывал; я для них писал и никого не стеснялся. За столом, с напитками или без - неважно. Мы говорили о будущем, ещё о чём-то, была масса проектов<…> Это было самое запоминающееся время моей жизни", - расскажет позже Высоцкий. И двигаться, имея единомышленников, конечно, намного проще. Но нужно ощущать границы, которые этими единомышленниками неосознанно выставляются. Можно быть одним из многих. А можно из общества многих вырасти в полноценную единицу.
На Каретном у Высоцкого было невероятно много вдохновения. Рассказывать о его соседях можно часами. Это были люди прогрессивного мышления. Они понимали немного больше, чем принято было понимать, и говорили об этом открыто и прямо. К Кочаряну, например, приходили в гости как знакомые представители интеллигенции, так и откровенные урки с Даниловской слободы, отсидевшие много лет и рассказывавшие свои истории бесстрашным слушателям. И хоть Высоцкий к этому миру был абсолютно непричастен, он выражал некую солидарность и понимание к историям старших. Ведь когда видишь незашоренных людей, либо ты сам не зашорен и встречаешь человека с оригинальным изломом психики, который смотрит на жизнь иначе, чем многие окружающие - абсолютно не важна сфера их деятельности. В человеке вообще важен не словесный поток, а настрой. Мы всегда говорим сами о себе. Даже когда рассказываем о других. Высоцкий умел эти истории слушать и даже подружился с несколькими уголовными элементами. Возможно именно это и обозначило первый период жизни Владимира Семёновича. И дело не в том, откуда растёт корнями его наследие, а в том, насколько оно честное. Ведь если мы начнём пугаться таких простых понятий как "блатная песня", то никогда не сможем раскусить её поэтику. А поэтики там достаточно. Что кроме поэзии остаётся людям, которые потеряли всё? Как мы упоминали выше - за творчество всегда нужно платить кровью. И если предоплата уже внесена, то можно рассказать людям о многом, на что ты свою кровь и свою душу успешно меняешь. Как вы понимаете, в эстрадной прилизанной песне сделать это практически невозможно. И блатная песня в Союзе являлась одним из самых ходовых экстремальных форм творчества.
Дорога Высоцкого к своему зрителю и слушателю была не самой простой. Его родственники будут настаивать на том, чтобы сын поступил на техническую специальность и, проклиная всё на свете, Вова подаст документы в МИСИ, где пройдёт конкурс в 17 человек на место, но откуда уйдёт уже спустя год обучения. Потом будет учёба в МХАТе и множество моментов творчества, а также первый брак с Изольдой Жуковой. И вот молодой и неглупый человек, выпускник Школы-Студии Немировича-Данченко записывает свой первый альбом на магнитную ленту. В него войдут более 45 композиций - так называемые "ранние" произведения Высоцкого, который уже столько лет писал литературную малую форму различного характера. В этих записях Владимир Семёнович раскроет не только свой сочинительский талант в сфере блатных песен, но и использует некоторые личные фрагменты собственной биографии. Позже он расскажет о том, как ему в голову пришла идея песни "Татуировка" (одной из самых первых его песен). Он просто увидит в автобусе мужчину, на груди которого будет изображён женский портрет с подписью "Люба! Я тебя не забуду!". В песне Высоцкого "Люба" будет заменена на "Валю". В этом, фактически, и будет заключаться вся разница.
Но не только "блатняк" Высоцкого послужил причиной для особого отношения к его фигуре. Формула его успеха невероятно проста. Высоцкий просто делал, что хотел. Кроме юридических рамок ему не мешало ничего. Он достаточно свободно озвучивал свои мысли и идей. Он, почему-то, не создавал для себя образ власти, который выше и больше его самого. В этом основная наша проблема. Мы считаем, что власть должна быть более весомой, чем наша собственная жизнь. Это старая формация восприятия власти как начальника который даёт или отбирает, наказывает или поощряет. Данный образ оказался настолько жизнеспособен, что нам до сих пор кажется, что старший брат накажет. Нет, он конечно же, наблюдает за нами. Ну и что? Что мешает нам поступать также, как наш сегодняшний герой? В своих самых хитрых произведениях Высоцкий просто создаёт строки более сложно воспринимаемыми, он очень много "шьёт" - на подкладках его стихов созданы такие узоры, которые можно трактовать в любом качестве. Потому официально сложно было сказать, что Высоцкий - антисоветчик. Он был не настолько глуп, чтобы не понимать, как обстоят дела со свободой творчества в Союзе. Более того, он, как кажется, прекрасно понимал и то, что каждая власть создаёт для себя упаковку, чем отделяет себя от страны и от народа. И если вы считаете важным бороться с фантиком, не забывайте, что это сменяемая форма. Как бы ни была иллюзорна вечность определённой власти - все люди смертны. А значит существует нечто более важное, о чём действительно стоит говорить. Это мужество и стойкость, вера и любовь. Простые человеческие понятия. И уж власть - не такой значительный элемент, чтобы быть сильнее одного человека. Сменится даже то, что не меняется очень долго. Даже Рим был разрушен. Всё, что не преображается в новую форму, рано или поздно прекратит своё существование, потому что любое здание устаёт стоять без обновлений и понемногу гниёт. А вот ощущение пространства вокруг человека сгнить не может. Именно поэтому память о песне живёт дольше, чем память о строе. Песнь, как законченная художественная форма, цельна и незаменима, её воспринимают и любят, она может оставаться актуальной. Власть всегда многолика, а строй - всего лишь договорённость, которая кроме фанатиков ни у кого в душе не болит. Она всегда преображается. Один строй меняется на другой и всё старое стёрто. Но всё выстроено по тем же чертежам, просто люди поменялись. Поменялись лица, названия и логотипы. Хорошее художественное же произведение, созданное при старом режиме, гармонично вписывается в новый. А может быть даже становится ещё более злободневным. Для писателя и поэта важно писать именно такие вещи - внедряющиеся в схему и актуальные в любое время. Несчастен тот, кто пишет на злобу дня и будет забыт. Если художник сумел внедриться в саму подкорку социальных процессов, тогда его творчество инкапсулируется внутри и застывает. Оно никуда не исчезает, когда очередная власть с треском рушится. Оно становится элементом любого нового социума. Так человек входит в личное бессмертие.
Когда история Высоцкого будет подходить к своему крещендо, он уже успеет добиться определённых заслуг в театре и в кино. Перечислять можно очень долго. Очень долго и утомительно можно говорить о его спектаклях и ролях, продолжая потеху и современных биографов, дескать "Вот сколько Владимир Семёнович успел!" Да, успел он не мало. Как кажется, в один день Высоцкий умудрялся вместить несколько недель обычного человека. Если не по продуктивности, то по горению. Его творческая пятилетка укладывалась в один год, потому что он не только невероятно усердно работал над всем, за что брался, но и правильно выставлял флажки, за которые никого не пускал.
После того, как начались гонения на "Театр на Таганке" и Юрия Любимова, Высоцкий, имевший достаточно трений со своим начальством из-за пристрастия к алкоголю, во всеуслышание не забыл упомянуть, что в этом конфликте КПСС осознанно или нет ведёт борьбу не с самим театром, а с творчеством и с Любимовым конкретно. Возможно именно после этого краткого, но смелого выступления перед инструктором райкома, на Владимира обратили особое внимание. Его записи, к тому времени, уже ходили по квартирам и перезаписывались. Первым к травле, конечно же подключились борцы за чистоту из СМИ. "Министерство Правды" первым расскажет на всю страну о песнях актёра «сипло причитающего дикие блатные песенки и смакующего воровской жаргон». Именно так непрофессионально и глупо, стараясь поддерживать искусственно скроенную идеологию работало тогда и работает сегодня СМИ. После этой первой публикации охотничий сезон официально был открыт и в других издательствах полились рекой не менее невероятные заголовки. "О чём поёт Высоцкий?" Действительно, о чём он поёт? Дальше читаем: «под видом искусства преподносится обывательщина, пошлость, безнравственность. Высоцкий поёт от имени и во имя алкоголиков, штрафников, преступников, людей порочных и неполноценных». СМИ как будто в один миг забыли песни о солдатах и моряках, о подводниках и скалолазах. Они и потом, до самой смерти поэта, будут закрывать на это глаза. Им будет не важен описываемый подвиг. Затравить Высоцкого как поэта для ущербных было главной задачей. Но существует отчётливое понимание того, что где-то там наверху, уже давно знали, что из этих больных и покалеченных людей, фактически, и состоит весь Союз. Что под наваристой густой шапкой интеллигенции скрываются именно те, о ком Высоцкий и говорит. И в глубину этот слой бездонен. Человека пытались выправить с тем же рвением, как и в гитлеровской Германии: внешняя форма и заполненность общими идеями, следование общим идеалам, которые не являлись личными ни для кого, и потому были омерзительно чуждыми всем. После информации о вопиющих случаях растлевания народа поэтом-вредителем, с мест начала вскакивать интеллигенция. Соловьёв-Седой и Кабалевский, которые были действительно одарёнными людьми, но в контексте социального схемы являлись голосами интеллигенции, начали в один голос утверждать, что бардовская песня ну никак не может назваться полноценной музыкой. Ритм, тематика, три аккорда - всё в ней противно человеку утончённому. Всё в ней приземлённо и отвратительно. А вот они действительно могут показать высший класс.
Но народу высший класс был не нужен. Люди не хотели истязать себя пусть и прекрасными, но такими чужими для своего слуха звуками. В простоте и понятности, в понимании и в диалоге скрывался тот великий секрет, который был скрыт от официальных пиджаков. Люди ведь живут не для того, чтобы ежедневно усложняться и загружаться. Наступает минута, когда они ищут поддержку. И ищут творчество, которое способно их поддержать, в котором они видят героя, которому хочется переживать, которого ассоциируют с собой. За победы которого они радуются, трудностям которого печалятся. И как бы ни был прекрасен генеральский мундир или великолепный сапог с кованым каблуком, если они не подходят по размеру и сидят на тебе более чем глупо, они не доставят тебе никакого удовольствия. Потому и читали Булгакова и Есенина. Потому слушали Высоцкого. Жители Союза просто устали играть в то, что им преподносится государством. Более того, это характерно не только жителям Союза. Любая централизованная власть, которая не общается с людьми, как с равными и достойными, включает их в статистику, считает по головам и общается юридическим языком, не вызывает у людей желания себя любить. Она вызывает ощущение того, что ты сидишь в клетке. Если власть полагает, что достаточно осведомлена о том, что требуется народу её страны - это либо первый камень в большой стене, которая будет возводиться между людьми и властью, либо её надгробный камень.
Со слов Никиты Высоцкого, которые приведены в одном из его интервью 2009-го года в программе "В гостях у Гордона", с наркотиками Владимира Семёновича познакомили, чтобы он "не подводил. Не срывал спектакли, не срывал концерты. Потому что человек выпивший - это видно на сцене. Человек в таком состоянии - это очень часто незаметно. Они руководствовались этим. Он с этим боролся. Это люди, которые считали, что его если помогло одному, то поможет и ему". Разумеется, вся эта история останется тайной, и мы не будем сажать ветер, чтобы не пожать бурю. Стоит только сказать, что на фоне общей затравленности эта история приносила Владимиру Семёновичу не меньший дискомфорт, чем травля в газетах. Со слов сына, он не был жадным до кайфа человеком, но просто приводил себя в порядок. Что-то русское играло в этой черте характера. Как утреннее похмелье после тяжёлой ночи, после очередных осуждающих статей и сложных спектаклей, время от времени требовался ключ для того, чтобы ненадолго выйти из этой комнаты, покурить, привести себя в порядок. Это, конечно же, совершенно нетипичное действие подобных веществ (либо их действие на Высоцкого просто скрывается), но в состоянии крайней необходимости именно оно приводило Володю в состояние холодной уверенности в себе. По воспоминаниям Оксаны Афанасьевой: "Наркотики тогда употреблял редко, только после спектаклей. Чаще всего после "Гамлета", потому что "Гамлет" его выматывал совершенно. И Володя делал себе укол, просто чтобы восстановить силы. И никаких таких эффектов - как у наркоманов - у него не было. Он как-то мне рассказывал, что первый раз ему сделали укол наркотика в Горьком, чтобы снять синдром похмелья. Одна женщина-врач уверяла, что приводит своего мужа-алкоголика в чувство только с помощью каких-то инъекций и таблеток. Решили попробовать, сделали укол - помогло. Второй, третий… Запоя нет, похмелья тоже, Володя работает. Вроде все замечательно, осталось только побороть стресс и страшную усталость. Ведь когда актер выкладывается в таких ролях, как Гамлет, ему необходима реабилитация. Наверное, наркотики - это единственное, что ему помогало снимать напряжение. Он от меня все это скрывал вначале"
Однако это всего лишь одна из версий, которая расходится с версией "театрального" происхождение данной проблемы. Да и речь, конечно же, совсем не об этом.
Существуют удивительные люди, которые не соответствуют временам, в которых каждый бережёт свою шкуру. Есть два разных подхода к жизни. В первом случае люди скупо экономят силы и энергию. На работе они выдают необходимое и предпочитают проводить свободное от неё время как можно дальше от начальства и даже бытовых проблем. Но что, если ты ощущаешь, что в первую очередь твоё начальство - это ты сам. Как победить понимание собственной целостности? Как победить понимание необходимости делать что-то для себя и других в любую свободную минуту? Как победить приступы паники и ночных состояний, когда вместо сна ты садишься и пишешь, выводишь новые строки, создаёшь новые сюжеты просто потому что к утру мысли забудутся и образы уйдут. "Да и чёрт с ними, с этими образами!" - скажет кто-то. Но ты ощущаешь физическую ломку от того, что не реализовал себя, когда мог. Когда ты чувствуешь ответственность за то, что ты делаешь для себя и других, то в случае отказа от творчества, утром следующего дня может быть для тебя более невыносимым, чем для тяжело больного человека. Физическая ломка из-за того, что не вытянул там, где нужно. Не доиграл, не дописал. Опять оказался хуже, чем можешь быть! Вот она - та нитка, которая тянет людей творчества искать любые отдушины для того, чтобы выключить мозг, остановить эту гонку за собственной тенью. Но мозг, подлая дрянь, привыкает ко всему. И даже химия иногда не спасает в этой вечной борьбе с самим собой. Снова просыпается это страшное чудовище, которое изнутри ест тебя поедом и которому всё мало. Которому не хватает искренности и честности в твоих строчках, в твоих ролях, твоих песнях. И если бы жизнь художника заключалась только в этой действительно сложной борьбе - борьбе с самим собой, тогда она была бы прекрасна. Но сверху, на все эти ни на миг не покидающие ощущения сложности, накладывает травля и глупые обличения. Не только ты считаешь себя не нужным. Сама система тебя отторгает, определяет как лишнего в современной картине пространства. Но был ведь нужен, был! И сумел достичь невероятного масштаба своей личности. Сколько спектаклей, сколько фильмов! Гений не спрячешь в карман - это не носовой платок.
Но народ был ограждён в том числе и от этой информации. Для людей существовал другой Высоцкий - мужественный, сильный, невероятной справедливости человек, чьи роли в фильмах были сродни образам героев средневекового эпоса. О другом Высоцком всё больше молчали. Молчали о сыне Марины Влади, который лечился от пристрастия к наркотикам в клинике Шарантон. И Высоцкий видел все эти палаты, всё это белое безмолвие, которое растворялось вокруг. Сперва ему было легко - водка ушла. Потом стало сложнее. Мозг уже не отключался. Он привык и встроил все эти хитрые химические соединения в круг прочих необходимых веществ. А значит требовал их выработки. Или введения. Но достать в Союзе было не так-то просто. Потому всё чаще Франция и заветная цель полёта уже припрятана в кармане. Но вот уже первая клиническая смерть. Марина Влади запишет: "Ты больше не говоришь, полуоткрытые глаза просят о помощи. Я умоляю вызвать "скорую", у тебя почти исчез пульс, меня охватывает паника. Реакция двух прибывших врачей и медсестры проста и жестока: слишком поздно, слишком много риска, ты не транспортабелен. Они не желают иметь покойника в машине, это плохо для плана. По растерянным лицам моих друзей я понимаю, что решение врачей бесповоротно. Тогда я загораживаю им выход, кричу, что, если они сейчас же не повезут тебя в больницу, я устрою международный скандал… Они, наконец, понимают, что умирающий - это Высоцкий, а взлохмаченная и кричащая женщина - французская актриса. После короткого консилиума, ругаясь, они уносят тебя на одеяле…" И вот коридор, белый свет где-то в его конце, всё стремительно несётся и летит, тебя как будто тянет вверх. Глаза открываются перед тобой любимая женщина. А потом через год снова туда - в страну страшных снов. Инъекция дикаина в Бухаре, потому что больше нет ничего. И снова обратный путь с того света. Вся страна радуется твоим новым песням, где звери забавно ругаются друг с другом, радостно скалится птица Сирин, по телевизору кривляются идиотские клоуны, но вот всё больше серьёзного звучит через игривое. Вампиры, которые мрачными стаями съезжаются на твои собственные похорона, "твой билет и твой вагон", памятник, наконец. Который установили криво и косо, установили кое-как, постаравшись навсегда замазать саму соль жизни, прихорошив до блеска и лоска. До напудренности, которая всегда вызывала отвращение.
«Ничто не поддерживает мой дух, ничто не радует. Вокруг мрак. Вдохновляюсь, только когда пишу новую песню… ночью…» В последний год своей жизни Высоцкий очень многое дарит друзьям. Пишет меньше. Роковая статистика частенько показывает, что за какое-то время до своей смерти, многие поэты и писатели пишут меньше. Либо на последнем нерве, который пока звенит и ещё не рвётся. Но самым забавным, конечно, до сих пор остаётся тот самый жираф, который влюбился в антилопу. Он, конечно, был не прав. Но эту нелепую любовь, подтверждённую глупцом-попугаем, уже было не запретить, понимаете? Просто, как в смешной забавной песне, каждый из нас идёт по своей дороге ровно до той точки, в которой мы получаем серьёзный удар граблями в лоб. И тут есть два выхода - либо грабли сломаются, либо голова. И многие из нас тогда поворачивают в обратную сторону, торжественно следуя в упор по прямой ровно до следующего удара граблями. Но иногда человек не сворачивает с пути, он всё идёт вперёд. Под пожизненным неусыпным контролем извне. Под гудением неровного ритма сердца и клокочущей судорогой под кожей. Под плач родителей несчастной антилопы, милее которой нет никого на свете. Но он останется здесь. Навсегда. И из позиции упрямого безумца наколотит себе столько шишек, сколько есть только у мастера этого пути. А потом переплюнет и его самого. Никуда не сдвинется. Никуда не уедет. Останется здесь. В своём месте силы. Вживившим себя в народную память навсегда.