Двадцать лет спустя или Как мы искали и не обрели дедушку Ленина
Лето началось. В Питер стали приезжать знакомые - и те, кого ни разу еще не видела, но очень хотелось бы повидать, и те, с кем не виделись лет по двенадцать, вот как с Витой, с которой мы болтались вчера по Петроградской стороне. Хотела подробнее рассказать о том, как мы с ней встретились в "дворницкой квартире" (е-мое!) больше двадцати лет назад, сунулась искать старые фотки и не нашла. Поэтому просто напишу немножко о том, как мы вчера бродили по Петроградской.
Я в центр города выбираюсь редко, поэтому у меня ощущение
по жизни такое, как будто это другой город. И в чем-то это действительно так...
Когда-то здесь был рыбный магазин. Я даже помню здешние очереди (sic! ) за копченой корюшкой в конце 80-х. Я не о том, лучше это или хуже, но чего-то не хватает. Запаха, что ли? Все, рыбки больше не будет:
Эту мемориальную доску я хорошо помню. Она давала хорошую почву для злых приколов:
- А с другой стороны, - говорили мы, - стоило бы повесить доску на предмет того, что тут Красин дважды встречался с Лениным. И где-нибудь уже в той квартире, где происходили встречи - третью, секретную, со спецдопуском за сейфовой дверью - о том, как Крупская дважды застукала здесь Ленина и Красина в процессе взаимопонимания...
"Помнишь, за площадью Льва Толстого на Петроградской стороне некогда был маленький завиток Большого проспекта: две стены шестиэтажных домов, мраморные фигуры венецианцев, камень, кафель и бронза, память «серебряного века»? Ты помнишь - сумрачные подъезды с цветными витражами… ряд подстриженных лип… оттуда было два шага до твоего института, помнишь? Ты вечно торопилась на коллоквиумы, но я, храбрый городской партизан, всегда тебя перехватывал и заворачивал, и мы проходили по этому, забытому властями хвосту проспекта, где не было городского движения и где всегда было гулко и пустынно, как будто большевики победили и ушли, а город остался без их капиталовложений, а только со своей памятью. " - писал Василий Аксенов в "Ожоге".
Вот на этом, воспетовым Аксеновым участке мы дворничали в конце восьмидесятых с jatanja. Мы застали цветные витражи и венецианцев... впрочем, если речь о них, то венецианцы сохранились, в отличие от витражей, по сю пору:
Только мы называли их - Кровельщики. Их земные коллеги, лазая по крышам, меняя железо и трубы, сбрасывая снег, при упоминании о них морщились - уж больно похоже было, что фрагменты Кровельщиков вскоре начнут сыпаться вниз.
Настоящие кровельщики грохотали в этой мастерской, что за зашитыми окнами:
Из мастерской кровельщиков жалостливая Витка когда-то принесла собачку, которая сутки втихаря просидела под верстаком, на котором гнули трубы. На психике собачки, названной Джуди, это сказалось необратимо - она жрала все, что не приколочено, а несъедобные предметы обкусывала, насколько это было возможно. (Ардисовское издание Мережковского, в частности - "она его прочитала!" горестно резюмировала Вита, поглаживая обмусоленную вусмерть книжечку).
Этот двор я тоже подметала когда-то: он единственный из всех оказался не заперт на кодовый замок. Посмотрела и вздрогнула - ничего, ничего не изменилось, все те же стены до последней трещины...
Квартира, где жил когда-то Кирилл Филинов, продается вместе со всеми стенами и воспоминаниями, - хорошими, и дурашливыми, и горькими.
ЛЭТИ перекрасили почему-то в салатный цвет, который кажется каким-то... временным, что ли.
А это наша бывшая веселая дворницкая квартирка - последний, шестой этаж, три окошка справа. Там было все, включая пожар (когда в запертом шкафу загорелась сама по себе ветошь) и потоп с обваливающейся пластами штукатуркой...
Теперь это - "компьютерный дом".
В соседней парадной за углом жил когда-то писатель Андрей Битов, и про этот дом он тоже писал, но мы его застали уже совсем другим.
Потом мы с Витой искали вход на стадион у телебашни, не столько стадион, сколько уникальный памятник Ленину, танцующему хава нагилу: мы считали когда-то, что поза гениально передает динамику конкретно этого танца. Но пробиться сквозь заборы вокруг свежеразросшегося на стадионе спортивного клуба не смогли, поэтому пошли к jatanja в театр "Особняк", где и закончили мирной кофейной посиделкой этот вечер воспоминаний двадцатилетней давности.
Оказывается, это только на слух воспринимается страшновато, особенно в первый раз "прошло двадцать лет".
Я в центр города выбираюсь редко, поэтому у меня ощущение
по жизни такое, как будто это другой город. И в чем-то это действительно так...
Когда-то здесь был рыбный магазин. Я даже помню здешние очереди (sic! ) за копченой корюшкой в конце 80-х. Я не о том, лучше это или хуже, но чего-то не хватает. Запаха, что ли? Все, рыбки больше не будет:
Эту мемориальную доску я хорошо помню. Она давала хорошую почву для злых приколов:
- А с другой стороны, - говорили мы, - стоило бы повесить доску на предмет того, что тут Красин дважды встречался с Лениным. И где-нибудь уже в той квартире, где происходили встречи - третью, секретную, со спецдопуском за сейфовой дверью - о том, как Крупская дважды застукала здесь Ленина и Красина в процессе взаимопонимания...
"Помнишь, за площадью Льва Толстого на Петроградской стороне некогда был маленький завиток Большого проспекта: две стены шестиэтажных домов, мраморные фигуры венецианцев, камень, кафель и бронза, память «серебряного века»? Ты помнишь - сумрачные подъезды с цветными витражами… ряд подстриженных лип… оттуда было два шага до твоего института, помнишь? Ты вечно торопилась на коллоквиумы, но я, храбрый городской партизан, всегда тебя перехватывал и заворачивал, и мы проходили по этому, забытому властями хвосту проспекта, где не было городского движения и где всегда было гулко и пустынно, как будто большевики победили и ушли, а город остался без их капиталовложений, а только со своей памятью. " - писал Василий Аксенов в "Ожоге".
Вот на этом, воспетовым Аксеновым участке мы дворничали в конце восьмидесятых с jatanja. Мы застали цветные витражи и венецианцев... впрочем, если речь о них, то венецианцы сохранились, в отличие от витражей, по сю пору:
Только мы называли их - Кровельщики. Их земные коллеги, лазая по крышам, меняя железо и трубы, сбрасывая снег, при упоминании о них морщились - уж больно похоже было, что фрагменты Кровельщиков вскоре начнут сыпаться вниз.
Настоящие кровельщики грохотали в этой мастерской, что за зашитыми окнами:
Из мастерской кровельщиков жалостливая Витка когда-то принесла собачку, которая сутки втихаря просидела под верстаком, на котором гнули трубы. На психике собачки, названной Джуди, это сказалось необратимо - она жрала все, что не приколочено, а несъедобные предметы обкусывала, насколько это было возможно. (Ардисовское издание Мережковского, в частности - "она его прочитала!" горестно резюмировала Вита, поглаживая обмусоленную вусмерть книжечку).
Этот двор я тоже подметала когда-то: он единственный из всех оказался не заперт на кодовый замок. Посмотрела и вздрогнула - ничего, ничего не изменилось, все те же стены до последней трещины...
Квартира, где жил когда-то Кирилл Филинов, продается вместе со всеми стенами и воспоминаниями, - хорошими, и дурашливыми, и горькими.
ЛЭТИ перекрасили почему-то в салатный цвет, который кажется каким-то... временным, что ли.
А это наша бывшая веселая дворницкая квартирка - последний, шестой этаж, три окошка справа. Там было все, включая пожар (когда в запертом шкафу загорелась сама по себе ветошь) и потоп с обваливающейся пластами штукатуркой...
Теперь это - "компьютерный дом".
В соседней парадной за углом жил когда-то писатель Андрей Битов, и про этот дом он тоже писал, но мы его застали уже совсем другим.
Потом мы с Витой искали вход на стадион у телебашни, не столько стадион, сколько уникальный памятник Ленину, танцующему хава нагилу: мы считали когда-то, что поза гениально передает динамику конкретно этого танца. Но пробиться сквозь заборы вокруг свежеразросшегося на стадионе спортивного клуба не смогли, поэтому пошли к jatanja в театр "Особняк", где и закончили мирной кофейной посиделкой этот вечер воспоминаний двадцатилетней давности.
Оказывается, это только на слух воспринимается страшновато, особенно в первый раз "прошло двадцать лет".