У меня не дача, а кладезь
То, что монополии на истину нет, стало лозунгом дня.
У нашего Девятнадцатого не грех поучиться, заново открывши этот век, который (как и то, что до него, и то, что после) и нелепо, и опасно растаскивать по станам и кланам; мало сказать - все тени прошлого, все исторические "односторонники", великие и оставшиеся безвестными, все они н а ш и. Сегодня - мало, сегодня нужно в себя их принять. Трудность превеликая, но потребность еще острее - в одно и то же время побывать, пожить "западником" и "почвенником", радикалом и либералом, Чернышевским и Кавелиным, Щедриным и Достоевским, Петром Чаадаевым-предком и Дмитрием Шаховским-потомком...
Скажут: а зачем все это, к чему эти эксперименты над собою? И где в таком случае "классовость" наша и наша "партийность"? И не скрывается ли тут какой-либо космополитический подвох, тайный замысел против самобытного русского духа, опять же масонская интрига? И с какой такой стати теперешнему либералу, поборнику "модернизации", уверенному, что не велосипеды нам заново придумывать надо, а следовать за теми, кто воплощает "мировой уровень", - так ему какой-то резон родниться с ревнителями патриархальщины, допотопной деревенской неподвижности, если даже эти последние правду-матку от мордобоя отделяют, подводя под нее и изысканное любомудрие, и простое земное страдание?
Отвечаю, неизбежной краткости ради, минуя промежуточные доводы. Отвечаю: во имя сохранения очеловеченной Земли.
Пустошь за спиною - опасность превыше других.
Беспамятство мертвит инстинктом самосохранения, питается контрастом между тем страшным (и уже непонятным), что заполняло собою жизнь и тем, что после. Пустотою после. Нет ничего, способного вновь заполнить и быт, и бытие - все. А привычка к такому существованию пережила смерти и страх: оставшиеся жить играют в жизнь, во всезаполненность ее.
Один из самых опасных мифов на свете - о единственном авторе у единственной истории.
Былое без дум реанимирует худшие из предрассудков.
1987
М. Гефтер
"Сталин умер вчера..."
(Статья из сборника "Иного не дано")
У нашего Девятнадцатого не грех поучиться, заново открывши этот век, который (как и то, что до него, и то, что после) и нелепо, и опасно растаскивать по станам и кланам; мало сказать - все тени прошлого, все исторические "односторонники", великие и оставшиеся безвестными, все они н а ш и. Сегодня - мало, сегодня нужно в себя их принять. Трудность превеликая, но потребность еще острее - в одно и то же время побывать, пожить "западником" и "почвенником", радикалом и либералом, Чернышевским и Кавелиным, Щедриным и Достоевским, Петром Чаадаевым-предком и Дмитрием Шаховским-потомком...
Скажут: а зачем все это, к чему эти эксперименты над собою? И где в таком случае "классовость" наша и наша "партийность"? И не скрывается ли тут какой-либо космополитический подвох, тайный замысел против самобытного русского духа, опять же масонская интрига? И с какой такой стати теперешнему либералу, поборнику "модернизации", уверенному, что не велосипеды нам заново придумывать надо, а следовать за теми, кто воплощает "мировой уровень", - так ему какой-то резон родниться с ревнителями патриархальщины, допотопной деревенской неподвижности, если даже эти последние правду-матку от мордобоя отделяют, подводя под нее и изысканное любомудрие, и простое земное страдание?
Отвечаю, неизбежной краткости ради, минуя промежуточные доводы. Отвечаю: во имя сохранения очеловеченной Земли.
Пустошь за спиною - опасность превыше других.
Беспамятство мертвит инстинктом самосохранения, питается контрастом между тем страшным (и уже непонятным), что заполняло собою жизнь и тем, что после. Пустотою после. Нет ничего, способного вновь заполнить и быт, и бытие - все. А привычка к такому существованию пережила смерти и страх: оставшиеся жить играют в жизнь, во всезаполненность ее.
Один из самых опасных мифов на свете - о единственном авторе у единственной истории.
Былое без дум реанимирует худшие из предрассудков.
1987
М. Гефтер
"Сталин умер вчера..."
(Статья из сборника "Иного не дано")