Сара Шило "Гномы нам на помощь не придут"
Сара Шило "Гномы нам на помощь не придут", издательства "Текст-Книжники"; книга оставившая сильнейшее впечатление за последнее время. Первое произведение женщины, которая начала писать книги, когда ей было около сорока лет. Отсюда мощный, психологически зрелый женский взгляд, который можно встретить только у внимательных к внутренней личной и к внешней социальной жизни женщин, переживших всякое.
Часть истории семьи небогатых марокканских евреев, потерявших кормильца, подвергающихся постоянным обстрелам "катюш" на севере Израиля и соседствующих с арабами. Но насколько понятными оказываются любые отрефлексированные и прочувствованные женские истории. Повествование идет от разных членов семьи и когда оно закончилось от матери семейства, я постепенно потеряла интерес, пока не завершилось рассказом от лица дочери-подростка.
В середине текста были рассказы от лица сыновей - и я поняла, что у меня если не профессиональная, то жизненная деформация. Я могу сочувствовать и сопереживать женщинам в трудных ситуациях, но мне неинтересны изломанные изнутри "мальчики любого возраста", я инстинктивно бесчувственна и не хочу иметь с этим никакого дела. Потому большая часть произведения все-таки прошла практически мимо меня. Это еще особенность произведений начинающих авторов - когда нет силы закончить все начатые сюжетные и характерные линии и некоторые из них обрываются, хотя и вплетены в красивое полотно повествования.
Отдельная линия, которая меня поразила, уже из социальной истории и мифологии в романе, это визит и выступление Меира Кахане. Поскольку это знакомый мне исторический персонаж, о котором я написала биографическую работу (до его репатриации в Израиль), то мне было особенно интересно. И это описание казалось очень похожим, в отличие от обыденных ныне всплесков воспоминаний его последователей: а именно, проворные молодцы вокруг стремительно стареющего лидера (к сожалению, это социальная классика условно "группы асассинов"), функциональный пафос "раввин не думал о себе, раввин думал о народе Израиля" и его тематика периода "социально-идеологического полураспада" - "доколе еврейские девушки будут осквернять себя арабами" (с сожалением все время отмечаю эту тему и этот период, вне зависимости от исходного смысла послания; социальный лидер в 50-60 лет уже никак не должен касаться сексуальной темы, иначе это выглядит сфокусированностью на потере своих жизненных сил и завистью к молодым и сильным). В современной России наиболее близким примером будет оппозиционный Эдуард Лимонов, также стареющий бунтарь, окруженный юношами (единственное, у него гораздо более надуманная и фиктивная идеология, но он идеологически аккуратен в сфере гендерных отношений).
Возвращаясь к фигуре Меира Кахане в романе... меня это удивило, потому что я уже привыкла, что это табуированная фигура в медийном, идеологическом и социально-официальном поле современного Израиля. Но при таком вытеснении он и должен постепенно становиться именно мифологической фигурой. В романе он оказывается символической причиной смерти отца семейства (тот должен был пойти на выступление, но "сердце его не хотело" - и он умер). В реальности это будет происходить все сильнее и стремительнее в той мере, в которой будут уходить те, кто его знал в реальности, и кто может говорить о нем реальном, без апологетики и без обесценивания. Пока не происходит осмысления его роли и "его наследия", он будет становиться все более знаковой фигурой, фигурой волшебника из коллективного мифологического Зазеркалья, с которым нельзя будет справиться никаким обычным способом (а придется искать иглу в яйце, яйцо в утке, утку в зайце...). Ну, собственно, как я погляжу, акции "таг мехир" - это уже отражение того "волшебства".
Часть истории семьи небогатых марокканских евреев, потерявших кормильца, подвергающихся постоянным обстрелам "катюш" на севере Израиля и соседствующих с арабами. Но насколько понятными оказываются любые отрефлексированные и прочувствованные женские истории. Повествование идет от разных членов семьи и когда оно закончилось от матери семейства, я постепенно потеряла интерес, пока не завершилось рассказом от лица дочери-подростка.
В середине текста были рассказы от лица сыновей - и я поняла, что у меня если не профессиональная, то жизненная деформация. Я могу сочувствовать и сопереживать женщинам в трудных ситуациях, но мне неинтересны изломанные изнутри "мальчики любого возраста", я инстинктивно бесчувственна и не хочу иметь с этим никакого дела. Потому большая часть произведения все-таки прошла практически мимо меня. Это еще особенность произведений начинающих авторов - когда нет силы закончить все начатые сюжетные и характерные линии и некоторые из них обрываются, хотя и вплетены в красивое полотно повествования.
Отдельная линия, которая меня поразила, уже из социальной истории и мифологии в романе, это визит и выступление Меира Кахане. Поскольку это знакомый мне исторический персонаж, о котором я написала биографическую работу (до его репатриации в Израиль), то мне было особенно интересно. И это описание казалось очень похожим, в отличие от обыденных ныне всплесков воспоминаний его последователей: а именно, проворные молодцы вокруг стремительно стареющего лидера (к сожалению, это социальная классика условно "группы асассинов"), функциональный пафос "раввин не думал о себе, раввин думал о народе Израиля" и его тематика периода "социально-идеологического полураспада" - "доколе еврейские девушки будут осквернять себя арабами" (с сожалением все время отмечаю эту тему и этот период, вне зависимости от исходного смысла послания; социальный лидер в 50-60 лет уже никак не должен касаться сексуальной темы, иначе это выглядит сфокусированностью на потере своих жизненных сил и завистью к молодым и сильным). В современной России наиболее близким примером будет оппозиционный Эдуард Лимонов, также стареющий бунтарь, окруженный юношами (единственное, у него гораздо более надуманная и фиктивная идеология, но он идеологически аккуратен в сфере гендерных отношений).
Возвращаясь к фигуре Меира Кахане в романе... меня это удивило, потому что я уже привыкла, что это табуированная фигура в медийном, идеологическом и социально-официальном поле современного Израиля. Но при таком вытеснении он и должен постепенно становиться именно мифологической фигурой. В романе он оказывается символической причиной смерти отца семейства (тот должен был пойти на выступление, но "сердце его не хотело" - и он умер). В реальности это будет происходить все сильнее и стремительнее в той мере, в которой будут уходить те, кто его знал в реальности, и кто может говорить о нем реальном, без апологетики и без обесценивания. Пока не происходит осмысления его роли и "его наследия", он будет становиться все более знаковой фигурой, фигурой волшебника из коллективного мифологического Зазеркалья, с которым нельзя будет справиться никаким обычным способом (а придется искать иглу в яйце, яйцо в утке, утку в зайце...). Ну, собственно, как я погляжу, акции "таг мехир" - это уже отражение того "волшебства".