Меир Кахане. Книга и лозунг: Никогда больше!
(с) мое
Книга и лозунг: Никогда больше!
Эту часть мы посвятим анализу программной книги Меира Кахане «Никогда больше!» (Never Again! A Program for Survival, 1972). Это отнюдь не последовательное изложение своих взглядов, более всего она похожа на ораторское выступление, эмоциональный призыв к общности молодых вестернизированных и секуларизированных евреев, призыв к объединению и активным действиям. Начиная с одного из псевдонимов Меира Кахане - Мартин Кинг, помня о времени, на которое пришлась и его молодость, и основные протестные движения чернокожего населения США, мы не можем не оглядываться на личность, деятельность и судьбу Мартина Лютера Кинга. Это был крайне эффективный политический лидер своего времени (позже ставший официальной иконой нации), бывший проповедник (как и Меир Кахане, но, разумеется, своей конфессии), так же организатор маршей, акций протеста и бойкотов, не считавший (как любой революционер) заключение в тюрьму позорным пятном своей биографии, в конце концов убитый и ставшей «мучеником», вознесенным на знамена черных освободительных движений едва ли не по всему миру. Как Жаботинский увидел свою «звезду судьбы» в судьбе Гарибальди, так же, нам кажется, Меир Кахане отчасти отражал путь чернокожего лидера США. Они оба стремились к тому, чтобы стать голосом огромной этнической общности и противопоставить ее американскому истеблишменту, при этом в обоих случаях общность (расовая иди религиозно-этническая) выходила далеко за рамки интересов одного единственного государства. Следовательно, у обоих была судьба стать «иконой», мученика и/или победителя. Даже его (и Лиги) лозунг «Никогда больше!» стал знаковым: в 2006 году вышел фильм «Кричащие: Никогда больше», посвященный турецкому геноциду армян в начале XX века.
Но впервые сказано это было так: «Корни каждого еврея - в его народе, в его вере и законах. Искателям "корней" пора прекратить свои поиски на чужих полях, им пора вернуться домой - к сокровищнице еврейского знания и традиции, к еврейскому образованию и к выполнению заповедей, данных нам Всевышним. Переоценка ценностей должна начаться с возрождения в наших сердцах простого национального чувства, с понимания того факта, что все евреи, где бы они ни находились, составляют один живой организм. Боль одного должна стать болью всех. Переоценка ценностей должна начаться с принятия новой философии - философии, возникшей из пепла миллионов наших собратьев, сожженных в печах Освенцима и Треблинки. Философия эта гласит, что высшим моральным императивом является обеспечение жизни и безопасности еврейского народа. И если этого невозможно добиться без применения силы, мы обязаны применять силу. И мы ни у кого не должны просить прощения за то, что живем. Отбросив страхи и неврозы гетто, мы должны сказать всему миру: никогда больше!» (Здесь и далее самиздатовский перевод В. Эскина)
Ораторское послание книги «Никогда больше» выражается последовательно через сожаление, обвинение, высокий пафос, сменяющийся ироничным сарказмом, вновь возвращается к вере в лучшее, превращается в страстный призыв к изменениям и много раз дополняется фигурой «рондо» - оглашением «любви к еврею» как целостной этической ценности. Автор не единожды повторяет эмоциональные темы, смысловые послания и доводы - все, для того, чтобы впечатлить и убедить читателя. И это ему удается! Его послания исполнены величайшего эмоционального накала: «Еврейские страдания в любой стране мира это наши страдания. Еврейская радость в любой стране мира это наша радость. Наш святой долг - придти на помощь любому еврею, если он нуждается в ней. Мы должны постоянно помнить о том, чему учили нас великие хасидские "цадики", что евреи составляют единое целое, и мы обязаны любить каждого еврея и должны быть готовы придти ему на помощь в любую минуту. Но мы не пришли на помощь - тогда. Мы не сделали то, что обязаны были сделать и что было в наших силах сделать. Вопрос, ужасный вопрос, невыносимо жестокий вопрос, который обязан терзать наши сердца и души и не давать нам минуты покоя, - почему?»
Обратим внимание на структуру книги, непоследовательную, но ориентированную именно на впечатление: Агават Исраэль - любовь к еврейскому народу (крайне позитивный смысл текста); Моральное банкротство еврейского истеблишмента (осуждение); Утрата еврейского самосознания (сожаление и разочарование), Антисемиты (предупреждение об угрозе со стороны); Отход молодежи от еврейства (усиление сожаления и разочарования, горькая ирония и сарказм); Еврейская гордость (возвращение к позитивному смыслу текста, своего рода шанс на преображение); Сионизм (упрочение благоприятного шанса на преображение); Предупреждение! (новый скачок напряжения, усиление динамики); Еврейская традиция (позитивная награда, обретение устойчивого ресурса); Переоценка ценностей (призыв к изменениям); Агават Исраэль (фигура «рондо», подтверждение позитивного смысла цели); Программа действий (утверждение о целенаправленности); Устранить духовную угрозу еврейскому народу (предупреждение о внутренней угрозе и призыв к ее устранению); Устранить физическую угрозу еврейскому народу (предупреждение о внешней угрозе и призыв к ее устранению); Добиться свободы евреям СССР (целенаправленный программный призыв к внешнему действию); Изменить стереотип еврея (целенаправленный программный призыв к внутреннему изменению и внешнему действию); Эпилог.
Читательская аудитория книги - молодые люди, подростки и юноши секуляризированного западного (как выяснилось и советского той поры) общества. Именно на них ориентированы и рассказы о героическом прошлом, и объяснение некудышного настоящего, и обвинение «поколения отцов» и/или истеблишмента, и призыв к реальным действиям, равно как и к формированию «нового еврея» (у Кахане этот новый тип назван как раз «старым евреем», но сама идея - это и формальное, и смысловое продолжение мысли Жаботинского).
Автор не единожды говорит о евреях, спасающих кого угодно, кроме себя. И он убедителен в своем ораторско-полемическом послании: «Я знаком с раввинами, которые отправились в Сельму и подверглись тюремному заключению ради того, чтобы негры имели равные возможности при приеме на работу и при поступлении в университеты и чтобы они могли пользоваться теми же плавательными бассейнами, что и белые. Я знаком с евреями, сидевшими в тюрьмах за то, что они боролись за права негров, пуэрториканцев, мексиканцев и индейцев. Они шли на демонстрации в защиту вьетнамцев, лаосцев, камбоджийцев, греков и южноафриканских зулусов на этих демонстрациях им могли проломить головы и переломать руки и ноги. <…> Их волнует все, что происходит в любом уголке мира. Их не волнует только, что происходит с еврейским народом. Я знаком с евреями, которые не могут спать по ночам, переживая все страдания человечества, но еврейские несчастья проходят мимо них. Но я не слышал о существовании еврейских лидеров, чья боль об их замученных братьях оказалась бы столь сильной, что они готовы были бы нарушить закон с целью заставить мир прислушаться к стонам несчастных. <…> Я не слышал о существовании таких еврейских лидеров, которые, увидев, что все законные средства воздействия исчерпаны, а совесть требует от них продолжать борьбу, решили бы приковать себя цепями к воротам Белого Дома, оказаться в тюрьме и тем самым заставить мир встрепенуться. Я не слышал о раввинах, которые вспоминали тогда слова Торы: "Не стой безучастно при виде крови ближнего твоего". Я не слышал, чтобы они призывали своих прихожан выйти на улицы и сидячей забастовкой протестовать против отказа США спасти их братьев». Впечатляясь от его речи, тем не менее, мы должны помнить - сам он призывал отнюдь не к сидячим забастовкам. Большая часть правды в его словах не должна затмевать ошибочные призывы или манипулятивные доводы, равно как последние - быть аргументом в пользу отрицания правды.
Автор активно использует исторические экскурсы, в которых сочетается героика, но и позор и трагедия. При этом уже в самом начале он вполне допускает недостоверность описания ради полемики: обвиняя все еврейские организации и всех евреев в гибели пассажиров корабля «Сент-Луис», перевозившего еврейских беженцев из Германии, но почти до самого конца не сумевшего найти порт пристанища, он упускает реальную помощь организации «Джойнт», в результате которой корабль и его пассажиры сумели найти приют в Европе (позже оккупированной немцами, потому участь еврейских беженцев оказалась и там крайне печальной). В остальных исторических эпизодах он ориентируется, главным образом, на хрестоматийные «кадры» национальной хроники, придавая особенное значение героике восстания или подполья.
Обратим тут внимание на идеализацию прекрасного прошлого - именно поэтому М. Кахане называет «нового еврея» З. Жаботинского «старым евреем» прошлого, столь характерную для традиционализма. Восстановлению идеального образа из еврейского прошлого автор противопоставляет ассимилированного еврейского юношу, условно названного «Сэмми». Из такого ассимилированного юноши не выходит, понятное дело, ничего хорошего; жалость и презрение вызывают у автора и «типичные робкие евреи»: откладывание на завтра, соглашательство видятся ему чертами «неправильного еврейства», которые боятся быть настоящими из страха прослыть расистами. Также он осуждает «щадящий», отремонтированный иудаизм, подразумевая под ним «реформистское» и «консервативное» течения. М. Кахане не видит в них развития религиозной идеи, только лишь социальную и личную слабость.
Здесь трудно удержаться, чтобы не цитировать все великолепные ораторские находки автора - эта тема удалась ему особенно хорошо, мы ограничимся только их отдельными примерами: «Американец, который случайно родился евреем" шаг за шагом отошел от всех основ еврейской жизни. (И не надо верить его утверждениям, что "вера - у него в сердце"; не "вера в сердце" определяет степень выполнения евреем своей миссии в этом мире, а соблюдение им конкретных предписаний нашей религии.) Синагогу, обитель Б-жественного присутствия он заменил выхолощенным "еврейским общинным центром". Отказываясь от веры, традиций и обычаев своих предков, он постепенно превратился из еврея-Яакова в американца-Эйсава, продав свое Б-жественное первородство за чечевичную похлебку благоустроенной американской жизни. Ненависть антисемита к еврею нередко выражается в том, что он стремится унизить, растоптать и искорежить саму душу еврея, внушить ему чувство собственной неполноценности, заставить его относиться к себе как к человеку второго сорта. В случае с американскими евреями антисемитам удается достичь этой цели слишком часто. Слишком часто американизированный Сэмми верит антисемитам… Слишком часто он помогает своим ненавистникам, стыдясь себя и своего народа, пытаясь убежать от своего еврейства».
Меир Кахане прямо и откровенно говорит о либеральной идеологии как о новой религии, разумеется, несовместимой с истинным еврейством и иудаизмом:
«В попытке перехитрить самого себя Сэмми повернулся спиной к еврейской истории. Но это потребовало от шагающего в ногу со временем и аналитически мыслящего американского еврея создания своих собственных мифов. <…> До смерти боящийся новых преследований и уставший от двухтысячелетних гонений, американский еврей жаждет броситься в "плавильный котел", смешаться с другими, раствориться…
Раствориться! Этот девиз стал новым символом веры. Раствориться! Это был призыв к почетной, величественной ассимиляции без того унизительного обряда, которым сопровождалось бегство от еврейства в Европе, - перехода в христианство. Раствориться! Можно ли найти лучший девиз для тех, кто видел смысл своего существования в том, чтобы хорошо, со вкусом пожить на белом свете?! "Раствориться" означает стереть любые различия. "Раствориться!" - вот что стало смыслом жизни безумного "американца, который случайно родился евреем".
Яростное неприятие «растворения» М. Кахане это враждебность прежде всего к пост-модернистскому способу мышления и восприятия себя и мира, к отсутствию границ и структуры индивидов, сообществ, народов. Более остро вопрос о безуспешности выстраивания новых и справедливых моделей общества на основе либеральной идеологии всеобщей толерантности, равно как и грядущем крахе политики мультикультурализма, во всяком случае, в странах Западной Европы, встал уже в начале нашего века. Охватывая большой масштаб исторической и политической арены действия еврейского народа, он очень прагматичен: «И хватит обманывать самих себя. Хватит убеждать себя в том, что борьба за чьи-то права является в то же время борьбой за наши, еврейские права. Это не так. История ясно говорит нам, что хотя принципы морали и справедливости обязывают нас помочь любому человеку в беде, мы не должны обольщать себя иллюзией о том, что их и наши интересы всегда и во всем совпадают, и что те, кому мы оказывали бескорыстную помощь, так же бескорыстно будут помогать нам. Конечно, мы можем поддерживать других в их справедливой борьбе, но прежде всего мы обязаны заботиться о собственных интересах, потому что никто не сделает это вместо нас».
М. Кахане активно выступает против левых/либералов, прежде всего с идеологической, и вновь крайне прагматической позиции, опирающейся на историческое прошлое (интересно, насколько он был способен вывести из истории фашистско-нацистского прошлого Европы логичное умозаключение, в то время как его оппоненты позже довольствовались лишь общими ассоциациями и обвинениями, оценивая именно его как «фашиста»): «Либерально настроенные интеллектуалы возразят нам, что свобода слова стоит превыше всего и что демократия обязана терпимо относиться к любым, даже самым воинственным тоталитарным группировкам. Иными словами, они готовы бороться за свободу деятельности для тех, кто пытается лишить общество элементарных свобод. Такой подход не нов. В тридцатые годы немецкие и итальянские либералы утверждали то же самое, однако это не спасло их от концентрационных лагерей. Истории известны имена многих демократов-идеалистов и глупых мечтателей, рьяно защищавших свободу проповедовать зло, разрушение и убийство. Нередко защищаемым удавалось воспользоваться этой свободой и претворить свои идеи в жизнь. Моря крови невинных людей были пролиты безжалостными тиранами при помощи преступно наивных либералов. По меньшей мере, наивно было бы полагать, что неизвестно каким образом "народ" всегда обнаружит истину и, следуя компасу правды и справедливости, отвергнет ложь и тиранию. Куда исчезли "здоровые инстинкты" немецкого народа, проголосовавшего за Гитлера? Куда подевалось "естественное стремление к справедливости" ликующих толп итальянцев, одобрявших решение Муссолини захватить Эфиопию? Куда запропастился "моральный компас" того же итальянского народа, треть которого голосует сегодня за коммунистов, и простых кубинских крестьян обожествляющих Фиделя Кастро? Адепты демократии обязаны помнить, что она не дает гарантий против коллективного - в рамках целых народов - самоубийства. Каждый человек должен иметь право высказывать свое мнение, но при одном условии: если то же право он признает за теми, кто придерживается другого мнения. Предоставлять свободу слова и действий тем, кто прямо заявляют, что их цель - заткнуть рты и связать руки всем остальным, - это не либерализм, а идиотизм».
М. Кахане утверждает себя и своих соратников вне как левых, так и правых политических сил: еврей должен стоять за еврейство; впрочем, в этом видится скорее хрестоматийная еврейская позиция «над игрой и вне ее», характерная для периода изгнания и существования в государственных маргиналиях. В его израильский период эта позиция изменится и станет устойчивой. Он постоянно напоминает об угрозе; его послание крайне тревожно: «мы хорошие, но мир нас не любит и будет уничтожать». Стоит ли говорить, что напряжение от этой тревоги способно как прибавить бдительности и мобилизации, так и упрочить рамки, отделяющие еврейский мир от всего остального. Где бы ни оказался еврей, в мире Меира Кахане, он будет отделен от всех, а значит существует под постоянной угрозой. Кроме того, его чаянием совершенно не отвечает и постоянно предает «еврейский истеблишмент», которому нельзя доверять. Спасением от этого он полагает еврейскую общность, при этом скорее молодежно-субкультурного типа, «один за всех, а все за одного», в стремлении к светлым идеалам, не зная компромиссов и разнообразия жизни. Его «любовь к еврею» это принятие именно такой «братской» общности, но надо сказать, зачастую крайне полезной и ценной для созревания мужской личности. Такая система взаимодействия героя и мира, как мы уже упоминали, характерна для подростка или маргинальной (именно оппозиционной к признанной власти, в отличие от легитимных функциональных военизированных субкультур) мужской субкультуры, что делает ее по своим «качествам» близкой к криминальным или экстремистским кругам. Ориентация на существующий, даже обобщенный, а не условный и далекий, идеализированный авторитет дает большую устойчивость в смысловой системе социальной иерархии; если иерархия не признается и не выстраивается на всем масштабе притязаний группы, то удел такого сообщества - быть группой маргинальной и без своего места в системе.
Упрощение, свойственное М. Кахане как идеологу, в сочетании с ораторским искусством играют впечатляющую роль для привлечения людских масс. Это же сочетание сыграет дурную службу, когда речь зайдет о политических программах. Возьмем, например, высказанную во всей своей простоте очевидность: если на тебя нападают, надо бить в ответ. Это прекрасный совет в очевидной и локальной ситуации подросткового определения своих и чужих границ, сомнительный для элементов громоздких и устоявшихся, сложных систем - и, тем не менее, удачный для молодых социальных образований (включая государства, проходящие свой юношеско-варварский романтичный период) или иных общественных организмов именно в период кризиса границ. Но Кахане не делает различий между уровнями и масштабами, и это делает его страстные призывы то удачными, но крайне некрасивыми, недалекими и сомнительными.
Автор также дает один значимый социальный совет, который можно коротко сформулировать так: никому не верить, но идти на союзничество со всеми, кто может пригодиться. С одной стороны он отражает классическую модель поведения еврейского посредника между общиной и государством (властями) в период рассеяния; с другой же - обнажает отсутствие масштабной идеологической системы; с третьей - вполне соответствует обычной тактике личных отношений в политике; с четвертой - дает сугубо функциональную идеологию тактики для молодого человека, оставляя его в рамках субкультуры или на иных рубежах социального пограничья. Таким образом, это совет, пригодный и естественный для политика, склонного к авантюрам, для теневой и непубличной фигуры, которая не будет отвечать за свои слова или для растворенного в сугубо своем маленьком «верном» сообществе подростка или маргинала, бесчувственного к «целому миру». И, по большому счету, это именно те плоды, которые породил М. Кахане в делах и судьбах своих последователей. Можно говорить о «новом еврее» Жаботинского, можно говорить о «старом еврее» Кахане, но пока это был совет для «очень привычного еврея».
Мы помним, что М. Кахане рисует тотально враждебный к евреям мир, который наполнен постоянной угрозой, погромами, вплоть до новой Катастрофы и где угодно, в любом государстве (включая СССР и США 1970-х годов). К сожалению, история не только современных евреев диаспоры, сколько самого государства Израиль, окруженного арабскими соседями как будто подтверждает это описание мира. С одной стороны фокус может быть не столько в том, что весь мир нетерпим к евреям, сколько в том, что евреи окружены арабами - исламистами (религией крайне нетерпимой к другим верованиям и государствами-соседями, которые владеют «нефтяными деньгами» и влиянием множества игроков). Не следует забывать и о старинных теневых проекций ряда религиозных культур, в которых именно еврейству отводится роль «отвергающего истинного бога», «Чужака», «средоточия сакральной нечистоты» (См. Бедненко Г. Еврейская мифологема православных христиан // http://pryahi.indeep.ru/psychology/jungian/judaika.html). Мифологическое сознание не требует рациональной и объективной оценки. Связанное коллективной верой внешнего социума, поддержанное внутренней силой убежденности, оно не отвлекается на аргументы, логику, причинно-следственные связи и доводы.
Разумеется, способность отличать внутреннюю мифологическую реальность от объективной реальности дает человеку в большей степени быть свободным от проекций, фантазий и другого продукта личного бессознательного. Это снижает массив интервенций субъективного на оценку внешней действительности. Однако наличие этой способности в известной степени зависит от классического образования, возникшего в эпоху Просвещения (XVIII) и Рационализма (XIX), общего кругозора и сугубо личных характерологических и интеллектуальных качеств или их изъянов и пороков. Мы не можем гарантировать отсутствие мифа у образованного человека, только лишь со стороны отследить степень его включенности внутрь этого мифа. М. Кахане отзывается на мифологическое представление неких обобщенных не-евреев, признает его как существующую и важную данность «их мира» и требует быть готовым к действиям.
Действия, на которые он ссылается и которые косвенно (через восхищение историческими или религиозными сюжетами) предлагает в этой книге это, по сути, партизанские действия и оправдание партизанской войны, но если подразумевать при этом США или даже СССР 1970-х, то в мирном государстве и вне зоны оккупации. Идеализация «палестинских партизан», боровшихся против властей периода британского мандата, восторг не только перед «Эцель», но и «Лехи» сыграли неудачную роль в истории и личных взглядов автора, и судьбу его движения. М. Кахане оказался слишком мал для поколения еврейских партизан в пиковый момент истории, но к зрелому возрасту вполне успел к воспитанию революционного поколения 1960-х-1970-х. Идеализация всеобщей и всемирной партизанской борьбы за свои религиозные и культурные права, естественное вместе с отказом от западного и секулярного образа мысли принятие мифологического мышления - это то, что сближает начало движения М. Кахане с ныне печально известными нам радикальными исламистскими идеологическими течениями. Исключение наблюдается лишь в базе идеологии: иудаизм стремится к религиозно-культурной обособленности от соседей, в то время как ислам - к их покорению. В остальном, рассматривая себя как «мифологически» чужеродный организм в теле западной цивилизации, как исламисты, так и сторонники М. Кахане не принимают условий общественного договора, отсюда переход от гражданских акций протеста к насильственным действиям. Также они не признают секулярного порядка разделения религиозно-мифологического восприятия и социально-бытовой реальности. Уничтожение идеологически значимого и насыщенного религиозного мифа их устроить не может, но сосуществование вместе с ним обыденной реальности ими не выстроено. Потому происходит постоянный конфликт между идеальным мифом и реальностью, решающийся волевым образом в пользу той или другой стороны. И тогда, на пике кризиса (сознательной воли, понимания или неконтролируемых эмоций), в пользу мифа начинают приноситься человеческие жертвы. М. Кахане периода обитания в США пока еще предлагает партизанскую войну, а не революцию. Он не видит для себя системного строительства в западном обществе среди не-евреев, его удел - быть вождем подростков и маргиналов одной из диаспор. Потому пока он выглядит традиционалистом - фантазером, в этой книге и на чужой земле. Позже он встанет на твердую землю, землю Израиля.
В последнее время в Израиле стал заметным «оппозиционный» лозунг «Кахане был прав» и мы задались вопросом, в чем же, по сути, он был прав в этой книге. Первая данность состоит в том, что евреи отличаются от других; у евреев великая история и исключительная религия, требующая постоянной душевной и бытовой дисциплины. Продолжение этой мысли для нас заключается в том, что выбор служения Богу и духовная преданность, общность культуры и преемственность традиции на протяжении тысячелетий делает еврейский народ несравнимым феноменом в истории человечества. И евреи, как никто другой, имеют право на национализм, в данном случае это признание и культивирование содержания и границ своего сообщества как единого организма. Правда заключается и в том, что только бдительность к потенциальной и явной угрозе способна спасти народ. Напоминая о том, что христианская заповедь «подставь другую щеку» не относится к евреям, он пытается возвратить одурманенные либерально-идеологическими инъекциями представления образованных или получающих образование евреев о мире к грубой и порой угрожающей, но реальности. Еще одной правдой является то, что ассимилированные евреи это «похищенные дети»; принимая необходимость сохранения содержания и границ народа, следует быть бдительным и к «утерянным элементам», тем более обладающим традиционной национальной пассионарностью. «С болью в сердце смотрели родители на детей, лишенных духовного наследия, оторванных от своего народа, детей, которые стали жертвой чужим богам, о чем сказано в Торе: "Сыны твои и дочери твои будут отданы другому народу; и глаза твои будут высматривать их в мучительном ожидании целыми днями, и ничего не сможешь ты поделать" (Дварим, 28:32).
Звучащие необычно в начале 1970-х, его традиционалистские призывы к отказу от секулярности мышления с одной стороны, требования культурной и этнической (позже - территориальной, когда речь зайдет о судьбе государства Израиль) целостности сейчас отзываются рефреном как в наибольших угрозах западной цивилизации со стороны исламского мира, так и в новых, прорывающихся на свет идеях о спасении этнических и культурных сообществ, для которых целостность - залог сохранения жизни народа и государства. Меир Кахане не был мудрецом, но в достаточной степени оказался пророком.
Книга и лозунг: Никогда больше!
Эту часть мы посвятим анализу программной книги Меира Кахане «Никогда больше!» (Never Again! A Program for Survival, 1972). Это отнюдь не последовательное изложение своих взглядов, более всего она похожа на ораторское выступление, эмоциональный призыв к общности молодых вестернизированных и секуларизированных евреев, призыв к объединению и активным действиям. Начиная с одного из псевдонимов Меира Кахане - Мартин Кинг, помня о времени, на которое пришлась и его молодость, и основные протестные движения чернокожего населения США, мы не можем не оглядываться на личность, деятельность и судьбу Мартина Лютера Кинга. Это был крайне эффективный политический лидер своего времени (позже ставший официальной иконой нации), бывший проповедник (как и Меир Кахане, но, разумеется, своей конфессии), так же организатор маршей, акций протеста и бойкотов, не считавший (как любой революционер) заключение в тюрьму позорным пятном своей биографии, в конце концов убитый и ставшей «мучеником», вознесенным на знамена черных освободительных движений едва ли не по всему миру. Как Жаботинский увидел свою «звезду судьбы» в судьбе Гарибальди, так же, нам кажется, Меир Кахане отчасти отражал путь чернокожего лидера США. Они оба стремились к тому, чтобы стать голосом огромной этнической общности и противопоставить ее американскому истеблишменту, при этом в обоих случаях общность (расовая иди религиозно-этническая) выходила далеко за рамки интересов одного единственного государства. Следовательно, у обоих была судьба стать «иконой», мученика и/или победителя. Даже его (и Лиги) лозунг «Никогда больше!» стал знаковым: в 2006 году вышел фильм «Кричащие: Никогда больше», посвященный турецкому геноциду армян в начале XX века.
Но впервые сказано это было так: «Корни каждого еврея - в его народе, в его вере и законах. Искателям "корней" пора прекратить свои поиски на чужих полях, им пора вернуться домой - к сокровищнице еврейского знания и традиции, к еврейскому образованию и к выполнению заповедей, данных нам Всевышним. Переоценка ценностей должна начаться с возрождения в наших сердцах простого национального чувства, с понимания того факта, что все евреи, где бы они ни находились, составляют один живой организм. Боль одного должна стать болью всех. Переоценка ценностей должна начаться с принятия новой философии - философии, возникшей из пепла миллионов наших собратьев, сожженных в печах Освенцима и Треблинки. Философия эта гласит, что высшим моральным императивом является обеспечение жизни и безопасности еврейского народа. И если этого невозможно добиться без применения силы, мы обязаны применять силу. И мы ни у кого не должны просить прощения за то, что живем. Отбросив страхи и неврозы гетто, мы должны сказать всему миру: никогда больше!» (Здесь и далее самиздатовский перевод В. Эскина)
Ораторское послание книги «Никогда больше» выражается последовательно через сожаление, обвинение, высокий пафос, сменяющийся ироничным сарказмом, вновь возвращается к вере в лучшее, превращается в страстный призыв к изменениям и много раз дополняется фигурой «рондо» - оглашением «любви к еврею» как целостной этической ценности. Автор не единожды повторяет эмоциональные темы, смысловые послания и доводы - все, для того, чтобы впечатлить и убедить читателя. И это ему удается! Его послания исполнены величайшего эмоционального накала: «Еврейские страдания в любой стране мира это наши страдания. Еврейская радость в любой стране мира это наша радость. Наш святой долг - придти на помощь любому еврею, если он нуждается в ней. Мы должны постоянно помнить о том, чему учили нас великие хасидские "цадики", что евреи составляют единое целое, и мы обязаны любить каждого еврея и должны быть готовы придти ему на помощь в любую минуту. Но мы не пришли на помощь - тогда. Мы не сделали то, что обязаны были сделать и что было в наших силах сделать. Вопрос, ужасный вопрос, невыносимо жестокий вопрос, который обязан терзать наши сердца и души и не давать нам минуты покоя, - почему?»
Обратим внимание на структуру книги, непоследовательную, но ориентированную именно на впечатление: Агават Исраэль - любовь к еврейскому народу (крайне позитивный смысл текста); Моральное банкротство еврейского истеблишмента (осуждение); Утрата еврейского самосознания (сожаление и разочарование), Антисемиты (предупреждение об угрозе со стороны); Отход молодежи от еврейства (усиление сожаления и разочарования, горькая ирония и сарказм); Еврейская гордость (возвращение к позитивному смыслу текста, своего рода шанс на преображение); Сионизм (упрочение благоприятного шанса на преображение); Предупреждение! (новый скачок напряжения, усиление динамики); Еврейская традиция (позитивная награда, обретение устойчивого ресурса); Переоценка ценностей (призыв к изменениям); Агават Исраэль (фигура «рондо», подтверждение позитивного смысла цели); Программа действий (утверждение о целенаправленности); Устранить духовную угрозу еврейскому народу (предупреждение о внутренней угрозе и призыв к ее устранению); Устранить физическую угрозу еврейскому народу (предупреждение о внешней угрозе и призыв к ее устранению); Добиться свободы евреям СССР (целенаправленный программный призыв к внешнему действию); Изменить стереотип еврея (целенаправленный программный призыв к внутреннему изменению и внешнему действию); Эпилог.
Читательская аудитория книги - молодые люди, подростки и юноши секуляризированного западного (как выяснилось и советского той поры) общества. Именно на них ориентированы и рассказы о героическом прошлом, и объяснение некудышного настоящего, и обвинение «поколения отцов» и/или истеблишмента, и призыв к реальным действиям, равно как и к формированию «нового еврея» (у Кахане этот новый тип назван как раз «старым евреем», но сама идея - это и формальное, и смысловое продолжение мысли Жаботинского).
Автор не единожды говорит о евреях, спасающих кого угодно, кроме себя. И он убедителен в своем ораторско-полемическом послании: «Я знаком с раввинами, которые отправились в Сельму и подверглись тюремному заключению ради того, чтобы негры имели равные возможности при приеме на работу и при поступлении в университеты и чтобы они могли пользоваться теми же плавательными бассейнами, что и белые. Я знаком с евреями, сидевшими в тюрьмах за то, что они боролись за права негров, пуэрториканцев, мексиканцев и индейцев. Они шли на демонстрации в защиту вьетнамцев, лаосцев, камбоджийцев, греков и южноафриканских зулусов на этих демонстрациях им могли проломить головы и переломать руки и ноги. <…> Их волнует все, что происходит в любом уголке мира. Их не волнует только, что происходит с еврейским народом. Я знаком с евреями, которые не могут спать по ночам, переживая все страдания человечества, но еврейские несчастья проходят мимо них. Но я не слышал о существовании еврейских лидеров, чья боль об их замученных братьях оказалась бы столь сильной, что они готовы были бы нарушить закон с целью заставить мир прислушаться к стонам несчастных. <…> Я не слышал о существовании таких еврейских лидеров, которые, увидев, что все законные средства воздействия исчерпаны, а совесть требует от них продолжать борьбу, решили бы приковать себя цепями к воротам Белого Дома, оказаться в тюрьме и тем самым заставить мир встрепенуться. Я не слышал о раввинах, которые вспоминали тогда слова Торы: "Не стой безучастно при виде крови ближнего твоего". Я не слышал, чтобы они призывали своих прихожан выйти на улицы и сидячей забастовкой протестовать против отказа США спасти их братьев». Впечатляясь от его речи, тем не менее, мы должны помнить - сам он призывал отнюдь не к сидячим забастовкам. Большая часть правды в его словах не должна затмевать ошибочные призывы или манипулятивные доводы, равно как последние - быть аргументом в пользу отрицания правды.
Автор активно использует исторические экскурсы, в которых сочетается героика, но и позор и трагедия. При этом уже в самом начале он вполне допускает недостоверность описания ради полемики: обвиняя все еврейские организации и всех евреев в гибели пассажиров корабля «Сент-Луис», перевозившего еврейских беженцев из Германии, но почти до самого конца не сумевшего найти порт пристанища, он упускает реальную помощь организации «Джойнт», в результате которой корабль и его пассажиры сумели найти приют в Европе (позже оккупированной немцами, потому участь еврейских беженцев оказалась и там крайне печальной). В остальных исторических эпизодах он ориентируется, главным образом, на хрестоматийные «кадры» национальной хроники, придавая особенное значение героике восстания или подполья.
Обратим тут внимание на идеализацию прекрасного прошлого - именно поэтому М. Кахане называет «нового еврея» З. Жаботинского «старым евреем» прошлого, столь характерную для традиционализма. Восстановлению идеального образа из еврейского прошлого автор противопоставляет ассимилированного еврейского юношу, условно названного «Сэмми». Из такого ассимилированного юноши не выходит, понятное дело, ничего хорошего; жалость и презрение вызывают у автора и «типичные робкие евреи»: откладывание на завтра, соглашательство видятся ему чертами «неправильного еврейства», которые боятся быть настоящими из страха прослыть расистами. Также он осуждает «щадящий», отремонтированный иудаизм, подразумевая под ним «реформистское» и «консервативное» течения. М. Кахане не видит в них развития религиозной идеи, только лишь социальную и личную слабость.
Здесь трудно удержаться, чтобы не цитировать все великолепные ораторские находки автора - эта тема удалась ему особенно хорошо, мы ограничимся только их отдельными примерами: «Американец, который случайно родился евреем" шаг за шагом отошел от всех основ еврейской жизни. (И не надо верить его утверждениям, что "вера - у него в сердце"; не "вера в сердце" определяет степень выполнения евреем своей миссии в этом мире, а соблюдение им конкретных предписаний нашей религии.) Синагогу, обитель Б-жественного присутствия он заменил выхолощенным "еврейским общинным центром". Отказываясь от веры, традиций и обычаев своих предков, он постепенно превратился из еврея-Яакова в американца-Эйсава, продав свое Б-жественное первородство за чечевичную похлебку благоустроенной американской жизни. Ненависть антисемита к еврею нередко выражается в том, что он стремится унизить, растоптать и искорежить саму душу еврея, внушить ему чувство собственной неполноценности, заставить его относиться к себе как к человеку второго сорта. В случае с американскими евреями антисемитам удается достичь этой цели слишком часто. Слишком часто американизированный Сэмми верит антисемитам… Слишком часто он помогает своим ненавистникам, стыдясь себя и своего народа, пытаясь убежать от своего еврейства».
Меир Кахане прямо и откровенно говорит о либеральной идеологии как о новой религии, разумеется, несовместимой с истинным еврейством и иудаизмом:
«В попытке перехитрить самого себя Сэмми повернулся спиной к еврейской истории. Но это потребовало от шагающего в ногу со временем и аналитически мыслящего американского еврея создания своих собственных мифов. <…> До смерти боящийся новых преследований и уставший от двухтысячелетних гонений, американский еврей жаждет броситься в "плавильный котел", смешаться с другими, раствориться…
Раствориться! Этот девиз стал новым символом веры. Раствориться! Это был призыв к почетной, величественной ассимиляции без того унизительного обряда, которым сопровождалось бегство от еврейства в Европе, - перехода в христианство. Раствориться! Можно ли найти лучший девиз для тех, кто видел смысл своего существования в том, чтобы хорошо, со вкусом пожить на белом свете?! "Раствориться" означает стереть любые различия. "Раствориться!" - вот что стало смыслом жизни безумного "американца, который случайно родился евреем".
Яростное неприятие «растворения» М. Кахане это враждебность прежде всего к пост-модернистскому способу мышления и восприятия себя и мира, к отсутствию границ и структуры индивидов, сообществ, народов. Более остро вопрос о безуспешности выстраивания новых и справедливых моделей общества на основе либеральной идеологии всеобщей толерантности, равно как и грядущем крахе политики мультикультурализма, во всяком случае, в странах Западной Европы, встал уже в начале нашего века. Охватывая большой масштаб исторической и политической арены действия еврейского народа, он очень прагматичен: «И хватит обманывать самих себя. Хватит убеждать себя в том, что борьба за чьи-то права является в то же время борьбой за наши, еврейские права. Это не так. История ясно говорит нам, что хотя принципы морали и справедливости обязывают нас помочь любому человеку в беде, мы не должны обольщать себя иллюзией о том, что их и наши интересы всегда и во всем совпадают, и что те, кому мы оказывали бескорыстную помощь, так же бескорыстно будут помогать нам. Конечно, мы можем поддерживать других в их справедливой борьбе, но прежде всего мы обязаны заботиться о собственных интересах, потому что никто не сделает это вместо нас».
М. Кахане активно выступает против левых/либералов, прежде всего с идеологической, и вновь крайне прагматической позиции, опирающейся на историческое прошлое (интересно, насколько он был способен вывести из истории фашистско-нацистского прошлого Европы логичное умозаключение, в то время как его оппоненты позже довольствовались лишь общими ассоциациями и обвинениями, оценивая именно его как «фашиста»): «Либерально настроенные интеллектуалы возразят нам, что свобода слова стоит превыше всего и что демократия обязана терпимо относиться к любым, даже самым воинственным тоталитарным группировкам. Иными словами, они готовы бороться за свободу деятельности для тех, кто пытается лишить общество элементарных свобод. Такой подход не нов. В тридцатые годы немецкие и итальянские либералы утверждали то же самое, однако это не спасло их от концентрационных лагерей. Истории известны имена многих демократов-идеалистов и глупых мечтателей, рьяно защищавших свободу проповедовать зло, разрушение и убийство. Нередко защищаемым удавалось воспользоваться этой свободой и претворить свои идеи в жизнь. Моря крови невинных людей были пролиты безжалостными тиранами при помощи преступно наивных либералов. По меньшей мере, наивно было бы полагать, что неизвестно каким образом "народ" всегда обнаружит истину и, следуя компасу правды и справедливости, отвергнет ложь и тиранию. Куда исчезли "здоровые инстинкты" немецкого народа, проголосовавшего за Гитлера? Куда подевалось "естественное стремление к справедливости" ликующих толп итальянцев, одобрявших решение Муссолини захватить Эфиопию? Куда запропастился "моральный компас" того же итальянского народа, треть которого голосует сегодня за коммунистов, и простых кубинских крестьян обожествляющих Фиделя Кастро? Адепты демократии обязаны помнить, что она не дает гарантий против коллективного - в рамках целых народов - самоубийства. Каждый человек должен иметь право высказывать свое мнение, но при одном условии: если то же право он признает за теми, кто придерживается другого мнения. Предоставлять свободу слова и действий тем, кто прямо заявляют, что их цель - заткнуть рты и связать руки всем остальным, - это не либерализм, а идиотизм».
М. Кахане утверждает себя и своих соратников вне как левых, так и правых политических сил: еврей должен стоять за еврейство; впрочем, в этом видится скорее хрестоматийная еврейская позиция «над игрой и вне ее», характерная для периода изгнания и существования в государственных маргиналиях. В его израильский период эта позиция изменится и станет устойчивой. Он постоянно напоминает об угрозе; его послание крайне тревожно: «мы хорошие, но мир нас не любит и будет уничтожать». Стоит ли говорить, что напряжение от этой тревоги способно как прибавить бдительности и мобилизации, так и упрочить рамки, отделяющие еврейский мир от всего остального. Где бы ни оказался еврей, в мире Меира Кахане, он будет отделен от всех, а значит существует под постоянной угрозой. Кроме того, его чаянием совершенно не отвечает и постоянно предает «еврейский истеблишмент», которому нельзя доверять. Спасением от этого он полагает еврейскую общность, при этом скорее молодежно-субкультурного типа, «один за всех, а все за одного», в стремлении к светлым идеалам, не зная компромиссов и разнообразия жизни. Его «любовь к еврею» это принятие именно такой «братской» общности, но надо сказать, зачастую крайне полезной и ценной для созревания мужской личности. Такая система взаимодействия героя и мира, как мы уже упоминали, характерна для подростка или маргинальной (именно оппозиционной к признанной власти, в отличие от легитимных функциональных военизированных субкультур) мужской субкультуры, что делает ее по своим «качествам» близкой к криминальным или экстремистским кругам. Ориентация на существующий, даже обобщенный, а не условный и далекий, идеализированный авторитет дает большую устойчивость в смысловой системе социальной иерархии; если иерархия не признается и не выстраивается на всем масштабе притязаний группы, то удел такого сообщества - быть группой маргинальной и без своего места в системе.
Упрощение, свойственное М. Кахане как идеологу, в сочетании с ораторским искусством играют впечатляющую роль для привлечения людских масс. Это же сочетание сыграет дурную службу, когда речь зайдет о политических программах. Возьмем, например, высказанную во всей своей простоте очевидность: если на тебя нападают, надо бить в ответ. Это прекрасный совет в очевидной и локальной ситуации подросткового определения своих и чужих границ, сомнительный для элементов громоздких и устоявшихся, сложных систем - и, тем не менее, удачный для молодых социальных образований (включая государства, проходящие свой юношеско-варварский романтичный период) или иных общественных организмов именно в период кризиса границ. Но Кахане не делает различий между уровнями и масштабами, и это делает его страстные призывы то удачными, но крайне некрасивыми, недалекими и сомнительными.
Автор также дает один значимый социальный совет, который можно коротко сформулировать так: никому не верить, но идти на союзничество со всеми, кто может пригодиться. С одной стороны он отражает классическую модель поведения еврейского посредника между общиной и государством (властями) в период рассеяния; с другой же - обнажает отсутствие масштабной идеологической системы; с третьей - вполне соответствует обычной тактике личных отношений в политике; с четвертой - дает сугубо функциональную идеологию тактики для молодого человека, оставляя его в рамках субкультуры или на иных рубежах социального пограничья. Таким образом, это совет, пригодный и естественный для политика, склонного к авантюрам, для теневой и непубличной фигуры, которая не будет отвечать за свои слова или для растворенного в сугубо своем маленьком «верном» сообществе подростка или маргинала, бесчувственного к «целому миру». И, по большому счету, это именно те плоды, которые породил М. Кахане в делах и судьбах своих последователей. Можно говорить о «новом еврее» Жаботинского, можно говорить о «старом еврее» Кахане, но пока это был совет для «очень привычного еврея».
Мы помним, что М. Кахане рисует тотально враждебный к евреям мир, который наполнен постоянной угрозой, погромами, вплоть до новой Катастрофы и где угодно, в любом государстве (включая СССР и США 1970-х годов). К сожалению, история не только современных евреев диаспоры, сколько самого государства Израиль, окруженного арабскими соседями как будто подтверждает это описание мира. С одной стороны фокус может быть не столько в том, что весь мир нетерпим к евреям, сколько в том, что евреи окружены арабами - исламистами (религией крайне нетерпимой к другим верованиям и государствами-соседями, которые владеют «нефтяными деньгами» и влиянием множества игроков). Не следует забывать и о старинных теневых проекций ряда религиозных культур, в которых именно еврейству отводится роль «отвергающего истинного бога», «Чужака», «средоточия сакральной нечистоты» (См. Бедненко Г. Еврейская мифологема православных христиан // http://pryahi.indeep.ru/psychology/jungian/judaika.html). Мифологическое сознание не требует рациональной и объективной оценки. Связанное коллективной верой внешнего социума, поддержанное внутренней силой убежденности, оно не отвлекается на аргументы, логику, причинно-следственные связи и доводы.
Разумеется, способность отличать внутреннюю мифологическую реальность от объективной реальности дает человеку в большей степени быть свободным от проекций, фантазий и другого продукта личного бессознательного. Это снижает массив интервенций субъективного на оценку внешней действительности. Однако наличие этой способности в известной степени зависит от классического образования, возникшего в эпоху Просвещения (XVIII) и Рационализма (XIX), общего кругозора и сугубо личных характерологических и интеллектуальных качеств или их изъянов и пороков. Мы не можем гарантировать отсутствие мифа у образованного человека, только лишь со стороны отследить степень его включенности внутрь этого мифа. М. Кахане отзывается на мифологическое представление неких обобщенных не-евреев, признает его как существующую и важную данность «их мира» и требует быть готовым к действиям.
Действия, на которые он ссылается и которые косвенно (через восхищение историческими или религиозными сюжетами) предлагает в этой книге это, по сути, партизанские действия и оправдание партизанской войны, но если подразумевать при этом США или даже СССР 1970-х, то в мирном государстве и вне зоны оккупации. Идеализация «палестинских партизан», боровшихся против властей периода британского мандата, восторг не только перед «Эцель», но и «Лехи» сыграли неудачную роль в истории и личных взглядов автора, и судьбу его движения. М. Кахане оказался слишком мал для поколения еврейских партизан в пиковый момент истории, но к зрелому возрасту вполне успел к воспитанию революционного поколения 1960-х-1970-х. Идеализация всеобщей и всемирной партизанской борьбы за свои религиозные и культурные права, естественное вместе с отказом от западного и секулярного образа мысли принятие мифологического мышления - это то, что сближает начало движения М. Кахане с ныне печально известными нам радикальными исламистскими идеологическими течениями. Исключение наблюдается лишь в базе идеологии: иудаизм стремится к религиозно-культурной обособленности от соседей, в то время как ислам - к их покорению. В остальном, рассматривая себя как «мифологически» чужеродный организм в теле западной цивилизации, как исламисты, так и сторонники М. Кахане не принимают условий общественного договора, отсюда переход от гражданских акций протеста к насильственным действиям. Также они не признают секулярного порядка разделения религиозно-мифологического восприятия и социально-бытовой реальности. Уничтожение идеологически значимого и насыщенного религиозного мифа их устроить не может, но сосуществование вместе с ним обыденной реальности ими не выстроено. Потому происходит постоянный конфликт между идеальным мифом и реальностью, решающийся волевым образом в пользу той или другой стороны. И тогда, на пике кризиса (сознательной воли, понимания или неконтролируемых эмоций), в пользу мифа начинают приноситься человеческие жертвы. М. Кахане периода обитания в США пока еще предлагает партизанскую войну, а не революцию. Он не видит для себя системного строительства в западном обществе среди не-евреев, его удел - быть вождем подростков и маргиналов одной из диаспор. Потому пока он выглядит традиционалистом - фантазером, в этой книге и на чужой земле. Позже он встанет на твердую землю, землю Израиля.
В последнее время в Израиле стал заметным «оппозиционный» лозунг «Кахане был прав» и мы задались вопросом, в чем же, по сути, он был прав в этой книге. Первая данность состоит в том, что евреи отличаются от других; у евреев великая история и исключительная религия, требующая постоянной душевной и бытовой дисциплины. Продолжение этой мысли для нас заключается в том, что выбор служения Богу и духовная преданность, общность культуры и преемственность традиции на протяжении тысячелетий делает еврейский народ несравнимым феноменом в истории человечества. И евреи, как никто другой, имеют право на национализм, в данном случае это признание и культивирование содержания и границ своего сообщества как единого организма. Правда заключается и в том, что только бдительность к потенциальной и явной угрозе способна спасти народ. Напоминая о том, что христианская заповедь «подставь другую щеку» не относится к евреям, он пытается возвратить одурманенные либерально-идеологическими инъекциями представления образованных или получающих образование евреев о мире к грубой и порой угрожающей, но реальности. Еще одной правдой является то, что ассимилированные евреи это «похищенные дети»; принимая необходимость сохранения содержания и границ народа, следует быть бдительным и к «утерянным элементам», тем более обладающим традиционной национальной пассионарностью. «С болью в сердце смотрели родители на детей, лишенных духовного наследия, оторванных от своего народа, детей, которые стали жертвой чужим богам, о чем сказано в Торе: "Сыны твои и дочери твои будут отданы другому народу; и глаза твои будут высматривать их в мучительном ожидании целыми днями, и ничего не сможешь ты поделать" (Дварим, 28:32).
Звучащие необычно в начале 1970-х, его традиционалистские призывы к отказу от секулярности мышления с одной стороны, требования культурной и этнической (позже - территориальной, когда речь зайдет о судьбе государства Израиль) целостности сейчас отзываются рефреном как в наибольших угрозах западной цивилизации со стороны исламского мира, так и в новых, прорывающихся на свет идеях о спасении этнических и культурных сообществ, для которых целостность - залог сохранения жизни народа и государства. Меир Кахане не был мудрецом, но в достаточной степени оказался пророком.