Получая ещё с детства огромное удовольствие от сборника киноновелл «Деловые люди», я в то же время ощущал смутное беспокойство из-за множества не очень тогда понятных языковых и культурных особенностей в нём. Некоторые детали продолжают постепенно проясняться для меня до сих пор - разумеется, это касается не одного только названного произведения, просто в данном посте пойдёт речь об одном эпизоде оттуда. А если быть точным, то об одном лишь слове.
Вы, должно быть, помните тот момент в «Родственных душах», когда Вор в исполнении Юрия Никулина приказывает Обывателю поднять руки, а после того, как была поднята только правая, восклицает:
- А ну-ка, вторую! Может, вы двусмысленный и стреляете левой.
И хотя слово «двусмысленный» в своей нелепости и одновременно метафорической точности смотрится здесь совсем неплохо, однако я всегда чувствовал, что это лишь компромиссная замена некой более удачной оригинальной игры слов в английском языке.
Действительность, как обычно, оказалась даже более интересной и неоднозначной. Вор («burglar») в рассказе «Makes the Whole World Kin» обращается к Обывателю («citizen») со следующей фразой:
"Up with the other one," ordered the burglar. "You might be amphibious and shoot with your left."
Очевидно, Вор путает слово «amphibious» - земноводный - с каким-то близким по звучанию, означающим двоякость действий. Одно из первых напрашивающихся решений: «ambiguous» - двусмысленный, неопределённый, сомнительный. Вероятно Т. А. Озерская, чей перевод рассказа О. Генри и был положен в основу экранизации, решила опереться именно на это созвучие, тем более в переводе «двусмысленный» создаёт должное впечатление просторечной путаницы в словах преступника.
Однако некоторая натянутость острóты заставляет нас пойти в поисках дальше. В частности, в английском языке существует слово «ambidextrous» - т.е. одинаково хорошо владеющий обеими руками (а если обратиться к его латинскому происхождению, то буквально «обоеправорукий»). В последнее время оно постепенно входит и в разговорный русский язык в качестве полноправного заимствования, а не только лишь как биологический термин («- Ты знал, что Уткин амбидекстр? - Кто амбидекстр?!»). Поэтому можно предположить, что игра слов в оригинале имеет не двойное, а тройное основание. Мы также можем попробовать восстановить эволюцию возникшей путаницы по следующей модели: Вор слышал некогда оба биологических термина - и «amphibious», и «ambidextrous» - но потом забыл точное слово для равного владения обоими руками, в памяти его сохранилось лишь то, что соответствующее слово начинается с «эмф-» или «эмб-». При попытке восстановить термин по его значению Вор натыкается на вполне рядовое слово «ambiguous» - здесь есть и «эмб-» в начале, и двоякость, двойственность в содержании. Однако его значение всё-таки хорошо известно Вору: это не то же самое, что он хотел сказать, поэтому поиски по созвучию продолжаются. Из двух полузабытых слов «amphibious» в фонетическом отношении лежит к «ambiguous», безусловно, ближе, чем «ambidextrous», поэтому первое из них выбирается Вором в качестве полноправного носителя смысла «одинаково владеющий обоими руками». Не исключено, что этот процесс имел место задолго до событий, описанных в рассказе, и ошибочное толкование достаточно прочно закрепилось в представлении Вора, чтобы он не задумываясь использовал его в своей речи.
Для англоговорящих читателей подобная трёхсторонняя острóта, возможно, выстраивается подсознанием необычайно быстро, хотя вряд ли при этом возникает строгая картина фонетических метаморфоз.
Впрочем, всё вышеизложеное не более, чем домыслы, и утверждать с полной уверенностью, что шутка была задумана О. Генри именно на этой основе, я не могу.
Наконец, следовало бы сказать, что хотя в данном случае задачу перевода можно считать решённой относительно удачно, но всё же в рассказе можно найти немало неудовлетворительных моментов. Например, одно из предложений недалеко от рассматриваемого ранее места в оригинале выглядит так: «He looked solid, esteemed, irritable, and disgusted». Перевод же сообщает нам, что «Он производил впечатление солидного, почтенного обывателя и был, как видно, весьма желчен, а сейчас вдобавок чрезвычайно раздосадован и возмущен». Совершенно непонятным образом в виде пятой описательной характеристики Обыватель приобрёл несвойственную ему у О. Генри желчность.