Заведующий
Хватит отдыхать.
Кстати, об отдыхе. Только я приготовился недельки полторы поплеваться в потолок, лениво почесывая ластами тюленьи бока, отключиться от ЖЖ и от других газет, заняться, короче, своим любимым делом - бездел размышлениями. И на те - свалилась на Москву казнь египетская, температурная. Какие, к чорту, размышления?! Хватает тюлень пастью воздух и даже до водоема доползти не в силах. Это отдых? Это жопа!
Спасла, как часто бывает, работа.
В больнице встретил заведующего терапевтическим отделением П. Встретил в лифте. Как водится за ним, он немного разговаривал с собой. Проехал со мной три этажа вверх, потом поехал вниз. Видимо, заметал следы.
Интересный ли он человек, этот заведующий терапевтическим отделением П.? Сложно сказать, поначалу и не задумывался над этим. Не попадал доктор П. в сферу моих интересов. Разве что воняло из его отделения более интенсивно, я это отмечал, когда дверь лифта отворялась на третьем этаже. Мало ли где, в конце концов, воняет. Вон, в морге тоже воняет, а работают там исключительно приятные люди. Мог, конечно, о нем сказать, что у него неважные зубы и отсутствует чувство юмора, но и всё. На характеристику в ДОСААФ и то не хватит.
Задумался впервые, когда печальным образом присутствовал при формировании посмертного диагноза, коим занимался П. Присутствовал в виде неврологического болванчика, кивал головой, надувал щеки и вставлял к месту и не к месту "да уж". Тёмный лес там какой-то был, без невролога, понятно, не обойтись. П. был неожиданно оживлён, скрёб заскорузлым пальцем стол, очевидно выцарапывая из этого стола мысли, причмокивал. Муза, его редкий гость, тяжело дыша, топталась где-то рядом. По щекам его, обычно желтовато-бледным, гулял младенческий румянец. Идеи лились из заведующего несколько невнятной скороговоркой и с заметным вятским Окцентом. Окцент, ясное дело, не только не способствовал моему пониманию терапевтических воздушных замков, но и делал попытку угнаться за ходом мысли абсолютно безнадежной.
Окончательный вариант диагноза меня ужаснул. Он занимал полторы страницы! Там было всё! Разве что кроме почесухи и приапизма.
Такое понятие, как гипердиагностика, в лексиконе П. отсутствовало.
Я высказал несколько теорий о возможным происшествиях в голове усопшего, ну, в стиле: " может быть, конечно, это, но с другой стороны, если учесть анализы, то может получиться еще вон что, а вообще хер его знает, потому как равно может быть и третье и четвертое". Обычное неврологическое словоблудие. Терапевтический соломон меня выслушал и включил в диагноз все четыре моих варианта. ВСЕ! Я осознал своё ничтожество и сбежал.
Ниасилил.
Некоторую ясность внес некий эпизод из жизни терапевтического отделения, вполне себе рядовой, как казалось вначале.
Лежала у них художница. Настоящая художница, масло там, перспектива, багет... Лежала, лечила печень. Но, то ли от лечения, то ли пора уже было, занялась она настенной каложивописью. Монохромной, понятно. К этому перфомансу она отнеслась ответственно, краску произвела сама, палитру из журнала "Здоровье" сделала. Рисовала что-то очень художественное, то ли зимний пейзаж, то ли портет лечащего врача. Поди разберись в этом актуальном искусстве.
Соседи по палате не устояли перед этой красотой, побежали к докторам. Доктора пришли, посмотрели, нашли в картине что-то от Ван Гога и отправились искать телефон психиатров.
Психиатры приехали очень быстро. На беду свою, у лифта они столкнулись с заведующим терапевтическим отделением П.
(у лифта. Опять у лифта. Почему у него всё связано с лифтом? С какими цивилизациями он там контактирует?)
Доктор П., увидев двух людей в синей спецодежде, неожиданно возбудился и, ухватив обоих под локотки, начал делиться своей терапевтической мудростью. Шла ли речь о чем-то земном, вроде дерьма на белой медицинской стене, или П. изложил им свое видение мира - неизвестно. Разговор был сугубо конфиденциальным. Лечащий врач, с нетерпением дожидавшийся консультантов, в разговор встревать не решился. Побоялся, подглядывал из-за угла.
Поначалу психиатры пытались вырваться. Но через пару минут перестали, смотрели на П. внимательно, склонив головы. Потом начали что-то спрашивать. П. отвечал своей обычной скороговоркой, иногда понижая голос до трагического шепота.
Минут через десять очередной раз выглянувший из-за угла лечащий врач обнаружил, что у лифта уже все друг друга поддерживают за локотки.
Наконец в кабинете П. хриплым басом забился телефон, заведующий стряхнул с себя психиатров и укрылся в в своих покоях. И заперся.
Лечащий доктор понял, что его время пришло, бочком вылез из-за угла. Психиатры оживленно о чем-то беседовали у лифта. Лечащий доктор представился, мол, это я вас вызывал, по поводу дамы и говна.
Психиатры снова склонили головы.
Осведомились: "Вы точно уверены, что вызывали нас именно по этому поводу?".
При этом краем глаза наблюдали за дверью заведующего П.
Скребли коготками.
Кстати, об отдыхе. Только я приготовился недельки полторы поплеваться в потолок, лениво почесывая ластами тюленьи бока, отключиться от ЖЖ и от других газет, заняться, короче, своим любимым делом - бездел размышлениями. И на те - свалилась на Москву казнь египетская, температурная. Какие, к чорту, размышления?! Хватает тюлень пастью воздух и даже до водоема доползти не в силах. Это отдых? Это жопа!
Спасла, как часто бывает, работа.
В больнице встретил заведующего терапевтическим отделением П. Встретил в лифте. Как водится за ним, он немного разговаривал с собой. Проехал со мной три этажа вверх, потом поехал вниз. Видимо, заметал следы.
Интересный ли он человек, этот заведующий терапевтическим отделением П.? Сложно сказать, поначалу и не задумывался над этим. Не попадал доктор П. в сферу моих интересов. Разве что воняло из его отделения более интенсивно, я это отмечал, когда дверь лифта отворялась на третьем этаже. Мало ли где, в конце концов, воняет. Вон, в морге тоже воняет, а работают там исключительно приятные люди. Мог, конечно, о нем сказать, что у него неважные зубы и отсутствует чувство юмора, но и всё. На характеристику в ДОСААФ и то не хватит.
Задумался впервые, когда печальным образом присутствовал при формировании посмертного диагноза, коим занимался П. Присутствовал в виде неврологического болванчика, кивал головой, надувал щеки и вставлял к месту и не к месту "да уж". Тёмный лес там какой-то был, без невролога, понятно, не обойтись. П. был неожиданно оживлён, скрёб заскорузлым пальцем стол, очевидно выцарапывая из этого стола мысли, причмокивал. Муза, его редкий гость, тяжело дыша, топталась где-то рядом. По щекам его, обычно желтовато-бледным, гулял младенческий румянец. Идеи лились из заведующего несколько невнятной скороговоркой и с заметным вятским Окцентом. Окцент, ясное дело, не только не способствовал моему пониманию терапевтических воздушных замков, но и делал попытку угнаться за ходом мысли абсолютно безнадежной.
Окончательный вариант диагноза меня ужаснул. Он занимал полторы страницы! Там было всё! Разве что кроме почесухи и приапизма.
Такое понятие, как гипердиагностика, в лексиконе П. отсутствовало.
Я высказал несколько теорий о возможным происшествиях в голове усопшего, ну, в стиле: " может быть, конечно, это, но с другой стороны, если учесть анализы, то может получиться еще вон что, а вообще хер его знает, потому как равно может быть и третье и четвертое". Обычное неврологическое словоблудие. Терапевтический соломон меня выслушал и включил в диагноз все четыре моих варианта. ВСЕ! Я осознал своё ничтожество и сбежал.
Ниасилил.
Некоторую ясность внес некий эпизод из жизни терапевтического отделения, вполне себе рядовой, как казалось вначале.
Лежала у них художница. Настоящая художница, масло там, перспектива, багет... Лежала, лечила печень. Но, то ли от лечения, то ли пора уже было, занялась она настенной каложивописью. Монохромной, понятно. К этому перфомансу она отнеслась ответственно, краску произвела сама, палитру из журнала "Здоровье" сделала. Рисовала что-то очень художественное, то ли зимний пейзаж, то ли портет лечащего врача. Поди разберись в этом актуальном искусстве.
Соседи по палате не устояли перед этой красотой, побежали к докторам. Доктора пришли, посмотрели, нашли в картине что-то от Ван Гога и отправились искать телефон психиатров.
Психиатры приехали очень быстро. На беду свою, у лифта они столкнулись с заведующим терапевтическим отделением П.
(у лифта. Опять у лифта. Почему у него всё связано с лифтом? С какими цивилизациями он там контактирует?)
Доктор П., увидев двух людей в синей спецодежде, неожиданно возбудился и, ухватив обоих под локотки, начал делиться своей терапевтической мудростью. Шла ли речь о чем-то земном, вроде дерьма на белой медицинской стене, или П. изложил им свое видение мира - неизвестно. Разговор был сугубо конфиденциальным. Лечащий врач, с нетерпением дожидавшийся консультантов, в разговор встревать не решился. Побоялся, подглядывал из-за угла.
Поначалу психиатры пытались вырваться. Но через пару минут перестали, смотрели на П. внимательно, склонив головы. Потом начали что-то спрашивать. П. отвечал своей обычной скороговоркой, иногда понижая голос до трагического шепота.
Минут через десять очередной раз выглянувший из-за угла лечащий врач обнаружил, что у лифта уже все друг друга поддерживают за локотки.
Наконец в кабинете П. хриплым басом забился телефон, заведующий стряхнул с себя психиатров и укрылся в в своих покоях. И заперся.
Лечащий доктор понял, что его время пришло, бочком вылез из-за угла. Психиатры оживленно о чем-то беседовали у лифта. Лечащий доктор представился, мол, это я вас вызывал, по поводу дамы и говна.
Психиатры снова склонили головы.
Осведомились: "Вы точно уверены, что вызывали нас именно по этому поводу?".
При этом краем глаза наблюдали за дверью заведующего П.
Скребли коготками.