Думай о хорошем... исполним...
Да хватит, в конце концов, о медицине. Глаза бы уже не смотрели. Поговорим о прекрасном. О музыке.
Те, кто ни разу не бывал на сцене, вряд ли может понять, что там с этими чертями происходит. Ну, что они чувствуют. Со слушателем в зале понятно что может быть: 1)его прёт 2)его тошнит 3)ему дела нет до сцены, а зачем пришел - щас по ходу определится. Различные варианты помрачения сознания вообще не рассматриваем.
С музыкантами сложнее. За всех говорить не буду, разберу на примере "Белой Совы".
Барабанщику Петру стоит запретить думать о бабах. Вот почему.
У Барабанщика должны хорошо работать и руки и ноги. Барабанщик должен ощущать свободу во всех членах, не выходя, конечно, за рамки дозволенного. Чтобы всё качало, ездило и прыгало. Но это большая проблема. Барабанщик Петр утверждает, что для хорошей работы ног ему необходим секс перед концертом. То есть вынь ему секс и положь. Где же я возьму ему столько секса?! Пойду на улицу искать дам и просить их принести себя в жертву Искусству? Туманно завлекать их фразами вроде: "Такого вы еще не видели!"?
Скорее всего, мысли о бабах мешают барабанщику Петру держать ритм. Вместо положенного в данной песне ритма, Петр неудержимо сбивается на свой, внутренний. А может и внешний, космический. Бьется там, в глубине сцены, потным пульсаром.
Да и вообще, странно. Я слышал, футболистов за день до важных матчей запирают и не пускают домой или по бабам. Чтобы играл лучше, ноги чтобы лучше бегали. Стоит думать, что футболисты потратят нужную энергию, которая копится в нижней половине тела, не на то. Тогда выходит, что слабаки они, слишком мало у них энергии в нижней половине тела, пшик один.
А у барабанщика Петра, напротив, много энергии, настолько много, что она мешает ему жать на педаль. Вот он покуролесит половым образом, сдуется низами - вот, глядишь, ноги сами заработали. Любо-дорого...
Гитаристу Вове, наоборот, нужно рекомендовать думать о бабах. Ему нужен стимул не уснуть за своим инструментом, не посадить динамику. А лучше стимула извеку не придумано. Когда мысль идет в нужном направлении, за Вовой не угонишься. Блещет глазами, поводит плечами, орёт - излучает экстатические волны.
Басисту Артему всё равно, думает он о бабах или нет. Главное, чтобы считал. Если Басист умеет считать хотя бы до четырех - толк из него может выйти. Главное не разучиться считать, поднимаясь на сцену. Или не начать считать не с того места, которое нужно. Потому что тогда проще басиста застрелить.
Кто-то скажет: как можно разучиться считать, поднимаясь на сцену. Отвечу: всякое бывает. Вон Роб Зомби, было дело, на сцене аж обосрался от вдохновения, так и пел обосранный, двигался только меньше, от греха подальше. А так приличный человек, лужайки машинкой стрижет, в крокет играет. Попробуй он во время крокета обосрись...
Впрочем, если музыкант считает слишком хорошо, это тоже беда. Рассказывали, как в один оркестр взяли гитариста. Хороший такой гитарист, пальцами быстро по гитаренке своей елозил, даже дымилось всё. Одна проблема была. Если во время исполнения на концерте ему что-то не нравилось в звуке, он прекращал играть и принимался крутить ручки на комбике и гитаре. Похрен, что полный зал народа, что песня вперед катит и сзади из коллектива уже кто-нибудь коленкой по жопе стучит. Отмахивался и крутил. Колдовал, отгородившись не очень густыми волосами от внешнего мира. Посреди песни раздавались пакостные звуки подтягиваемых струн и заводящегося комбика. Наконец, он удовлетворялся и начинал снова играть. Но, прошу заметить, не с того места, где продолжалась сейчас песня. А с того, где он сам закончил.
Маленькая такая машинка в голове, магнитофончик. Включил-выключил-опять включил...
Окончание произведения являло собой какофонию, а завершалось все уже полным пиздецом: Оркестр заканчивал играть, а гитарист после этого в общем молчании победоносно доигрывал свою партию. Чудовище, одним словом. Сначала думали, что случайность, когда это повторилось раз в третий, озверели и выгнали. Хорошие люди, другие бы рожу набили. Прямо на сцене, а что, очень даже хорошо, шоу обязано быть динамичным.
А еще что-то подобное случилось с одним из наших эстрадных столпов. Кажется, это был Хиль, но не уверен. Пусть будет Хиль, я его люблю. За потолок ледяной.
Давали концерт где-то в приличном месте, на мероприятии. Хилю аккомпанировал эстрадный оркестр. Не свой, но очень хороший, крепкий. Репертуар быстро подняли, без особых хлопот. Началось тоже вроде бы хорошо, каждый своим делом занят.
И вдруг, во время одной какой-то песни, музыканты с ужасом замечают, что получаются нескладушки. Ну, они-то профессионалы, что им сказано, то и играют. А вот Хиль промахнулся, начал петь не с того места. И поет себе птицей. Липкие от пота музыканты пытаются понять, кто в каком месте композиции находится, у кого лес, а у кого дрова, и решить, что же со всем этим в итоге делать. Слава Богу, криминал не особый получился, то ли на полкуплета певец сместился, то ли вообще на полтора, выходило даже местами складно. По-новому, правда, не как в телевизоре, но народ-то тогда непритязательный был, достаточно ему было, что Хиля живого видит. Если бы эти музыканты в зале сидели, то было бы даже смешно. А так не смешно, а просто задница к стулу от неопределенности прилипает.
Доиграли до конца, под Хиля исполнили еще полтора куплета, сделали, короче, хорошую мину при полном светопреставлении. Но подивились крепко: а как же Хиль-то? Как он пел? Что за свой оркестр собственный у него в голове живет? Подошли к нему после концерта, робко спросили: "Скажите, а вот в этой песне... вы на кого ориентировались?". Хиль посмотрел на них как на двоечников, вздохнул и сказал: "Да уж не на ваше треньканье!".
А вот еще с Кобзоном было... Впрочем, ну его в жопу. Про Кобзона Вова пусть расскажет, он у Кобзона в оркестре играет, а я не хочу. Вернемся к нашим баранам.
Мне на сцене важно не забыть, где публика, потому что вижу я неважно, а софиты и вовсе солнцем слепят, недолго и потерять ориентацию. Петь, повернушись к залу мощным задом, как-то нехорошо. Или, пойдя куда-нибудь за кулисы, запутаться в проводах и задумчиво упасть в зрителей. У нас к стейдж-дайвингу народ непривычен, расступится - и поминай как звали.
Еще я, конечно, могу забыть слова песни, но это уж совсем не страшно, можно орать, что в голову придет, потому, что звук по клубам как правило такой, что всё равно ничего не разберешь.
Так что я в наиболее выигрышном положении. О чем хошь, о том и думай. Поэтому не буду говорить, думаю я на концертах о бабах, или нет. Это не имеет значения.
А вот скрипачке Саше думать о бабах - ахтунг. Хотя... Нет, всё-таки ахтунг. Можно, конечно, думать о мужиках, но тут палка, простите, о двух концах, так недолго и партию свою забыть. Ей, как существу мелодическому, стоит думать о чем-нибудь приятном, но нейтральном: о леденцах или, скажем, о деньгах. Чем нейтральнее, тем лучше. Не поддаваться на экстатические волны гитариста, не вставать на эту скользкую дорожку.
Но важнее всего ощущать коллектив. Дышать с ним одним воздухом (как правилом, спертым), делить с ним последнюю рюмку и не оставлять никого спящим в холодном месте. Потому как если всё не так, то это не коллектив, а стадо. Стаду же не место на сцене!
Те, кто ни разу не бывал на сцене, вряд ли может понять, что там с этими чертями происходит. Ну, что они чувствуют. Со слушателем в зале понятно что может быть: 1)его прёт 2)его тошнит 3)ему дела нет до сцены, а зачем пришел - щас по ходу определится. Различные варианты помрачения сознания вообще не рассматриваем.
С музыкантами сложнее. За всех говорить не буду, разберу на примере "Белой Совы".
Барабанщику Петру стоит запретить думать о бабах. Вот почему.
У Барабанщика должны хорошо работать и руки и ноги. Барабанщик должен ощущать свободу во всех членах, не выходя, конечно, за рамки дозволенного. Чтобы всё качало, ездило и прыгало. Но это большая проблема. Барабанщик Петр утверждает, что для хорошей работы ног ему необходим секс перед концертом. То есть вынь ему секс и положь. Где же я возьму ему столько секса?! Пойду на улицу искать дам и просить их принести себя в жертву Искусству? Туманно завлекать их фразами вроде: "Такого вы еще не видели!"?
Скорее всего, мысли о бабах мешают барабанщику Петру держать ритм. Вместо положенного в данной песне ритма, Петр неудержимо сбивается на свой, внутренний. А может и внешний, космический. Бьется там, в глубине сцены, потным пульсаром.
Да и вообще, странно. Я слышал, футболистов за день до важных матчей запирают и не пускают домой или по бабам. Чтобы играл лучше, ноги чтобы лучше бегали. Стоит думать, что футболисты потратят нужную энергию, которая копится в нижней половине тела, не на то. Тогда выходит, что слабаки они, слишком мало у них энергии в нижней половине тела, пшик один.
А у барабанщика Петра, напротив, много энергии, настолько много, что она мешает ему жать на педаль. Вот он покуролесит половым образом, сдуется низами - вот, глядишь, ноги сами заработали. Любо-дорого...
Гитаристу Вове, наоборот, нужно рекомендовать думать о бабах. Ему нужен стимул не уснуть за своим инструментом, не посадить динамику. А лучше стимула извеку не придумано. Когда мысль идет в нужном направлении, за Вовой не угонишься. Блещет глазами, поводит плечами, орёт - излучает экстатические волны.
Басисту Артему всё равно, думает он о бабах или нет. Главное, чтобы считал. Если Басист умеет считать хотя бы до четырех - толк из него может выйти. Главное не разучиться считать, поднимаясь на сцену. Или не начать считать не с того места, которое нужно. Потому что тогда проще басиста застрелить.
Кто-то скажет: как можно разучиться считать, поднимаясь на сцену. Отвечу: всякое бывает. Вон Роб Зомби, было дело, на сцене аж обосрался от вдохновения, так и пел обосранный, двигался только меньше, от греха подальше. А так приличный человек, лужайки машинкой стрижет, в крокет играет. Попробуй он во время крокета обосрись...
Впрочем, если музыкант считает слишком хорошо, это тоже беда. Рассказывали, как в один оркестр взяли гитариста. Хороший такой гитарист, пальцами быстро по гитаренке своей елозил, даже дымилось всё. Одна проблема была. Если во время исполнения на концерте ему что-то не нравилось в звуке, он прекращал играть и принимался крутить ручки на комбике и гитаре. Похрен, что полный зал народа, что песня вперед катит и сзади из коллектива уже кто-нибудь коленкой по жопе стучит. Отмахивался и крутил. Колдовал, отгородившись не очень густыми волосами от внешнего мира. Посреди песни раздавались пакостные звуки подтягиваемых струн и заводящегося комбика. Наконец, он удовлетворялся и начинал снова играть. Но, прошу заметить, не с того места, где продолжалась сейчас песня. А с того, где он сам закончил.
Маленькая такая машинка в голове, магнитофончик. Включил-выключил-опять включил...
Окончание произведения являло собой какофонию, а завершалось все уже полным пиздецом: Оркестр заканчивал играть, а гитарист после этого в общем молчании победоносно доигрывал свою партию. Чудовище, одним словом. Сначала думали, что случайность, когда это повторилось раз в третий, озверели и выгнали. Хорошие люди, другие бы рожу набили. Прямо на сцене, а что, очень даже хорошо, шоу обязано быть динамичным.
А еще что-то подобное случилось с одним из наших эстрадных столпов. Кажется, это был Хиль, но не уверен. Пусть будет Хиль, я его люблю. За потолок ледяной.
Давали концерт где-то в приличном месте, на мероприятии. Хилю аккомпанировал эстрадный оркестр. Не свой, но очень хороший, крепкий. Репертуар быстро подняли, без особых хлопот. Началось тоже вроде бы хорошо, каждый своим делом занят.
И вдруг, во время одной какой-то песни, музыканты с ужасом замечают, что получаются нескладушки. Ну, они-то профессионалы, что им сказано, то и играют. А вот Хиль промахнулся, начал петь не с того места. И поет себе птицей. Липкие от пота музыканты пытаются понять, кто в каком месте композиции находится, у кого лес, а у кого дрова, и решить, что же со всем этим в итоге делать. Слава Богу, криминал не особый получился, то ли на полкуплета певец сместился, то ли вообще на полтора, выходило даже местами складно. По-новому, правда, не как в телевизоре, но народ-то тогда непритязательный был, достаточно ему было, что Хиля живого видит. Если бы эти музыканты в зале сидели, то было бы даже смешно. А так не смешно, а просто задница к стулу от неопределенности прилипает.
Доиграли до конца, под Хиля исполнили еще полтора куплета, сделали, короче, хорошую мину при полном светопреставлении. Но подивились крепко: а как же Хиль-то? Как он пел? Что за свой оркестр собственный у него в голове живет? Подошли к нему после концерта, робко спросили: "Скажите, а вот в этой песне... вы на кого ориентировались?". Хиль посмотрел на них как на двоечников, вздохнул и сказал: "Да уж не на ваше треньканье!".
А вот еще с Кобзоном было... Впрочем, ну его в жопу. Про Кобзона Вова пусть расскажет, он у Кобзона в оркестре играет, а я не хочу. Вернемся к нашим баранам.
Мне на сцене важно не забыть, где публика, потому что вижу я неважно, а софиты и вовсе солнцем слепят, недолго и потерять ориентацию. Петь, повернушись к залу мощным задом, как-то нехорошо. Или, пойдя куда-нибудь за кулисы, запутаться в проводах и задумчиво упасть в зрителей. У нас к стейдж-дайвингу народ непривычен, расступится - и поминай как звали.
Еще я, конечно, могу забыть слова песни, но это уж совсем не страшно, можно орать, что в голову придет, потому, что звук по клубам как правило такой, что всё равно ничего не разберешь.
Так что я в наиболее выигрышном положении. О чем хошь, о том и думай. Поэтому не буду говорить, думаю я на концертах о бабах, или нет. Это не имеет значения.
А вот скрипачке Саше думать о бабах - ахтунг. Хотя... Нет, всё-таки ахтунг. Можно, конечно, думать о мужиках, но тут палка, простите, о двух концах, так недолго и партию свою забыть. Ей, как существу мелодическому, стоит думать о чем-нибудь приятном, но нейтральном: о леденцах или, скажем, о деньгах. Чем нейтральнее, тем лучше. Не поддаваться на экстатические волны гитариста, не вставать на эту скользкую дорожку.
Но важнее всего ощущать коллектив. Дышать с ним одним воздухом (как правилом, спертым), делить с ним последнюю рюмку и не оставлять никого спящим в холодном месте. Потому как если всё не так, то это не коллектив, а стадо. Стаду же не место на сцене!