О.Гурьян. Свидетели, ч.1, гл.9-11
Глава девятая
ГОВОРИТ ДАМА РАБАТО
Я - дама Рабато, жена адвоката по делам казны в городе Пуатье, и живу в доме Роз, на углу улицы Сент-Этьен. Он потому называется «дом Роз», что его фасад расписан по штукатурке вьющимися розами и на него приятно смотреть снаружи, а внутри все тоже устроено хорошо и как прилично нашему положению. Глаза радуются глядеть на все эти резные лари, и тяжелые кресла, и мягкие подушки в цветных чехлах, и на большой дубовый шкаф, а на нем вырезаны Адам и Ева, а между ними ветвистое дерево, и все это так искусно резано, как живое, и Ева протягивает Адаму большое яблоко. Ах, если бы даже мне предложили переехать во дворец, я бы ни за что на свете не согласилась, так мне нравится наш дом!
А если бы только вы заглянули в мою кухню и увидели, какая там посуда - и медная, и оловянная,
и кастрюли, и котлы, и сковороды, и кружки, и кувшины, и блюда.
Но я не буду отвлекаться и говорить о посторонних предметах, как бы любопытны они ни были, а постараюсь кратко, в немногих словах, изложить вам, что мне известно.
В середине апреля и ближе к его началу, чем к середине - а число я не помню, - мой супруг обратился ко мне с такими словами:
- Милая жена, завтра я ожидаю гостью, которая проживет у нас некоторое время, и прошу тебя позаботиться и приготовить ей комнату.
На это я ответила:
- Прошу вас сказать мне, что это за гостья, чтобы я знала, какая из комнат подойдет ей по ее званию. И будет ли это комната, где стены затянуты ковром с изображением дамы, сидящей под цветущим деревом и играющей с маленькой собачкой, или комната, где на занавесях вытканы виноградные лозы.
На это он ответил:
- Наша гостья по своему происхождению простая крестьянка, но послана сюда по велению самого дофина, по важному делу, и навещать ее будут уважаемые и ученые люди. Прилично будет приготовить для нее самую лучшую комнату.
Затем он сказал:
- И еще прошу тебя позаботиться о хорошем ужине на шесть или восемь человек, не считая нас с тобой.
- Не беспокойтесь, - ответила я. - Все будет сделано как должно.
Потом я послала служанок проветрить комнату дамы с собачкой, а сама спустилась на кухню и сказала моей кухарке Томазине:
- Завтра прибудет к нам гостья, простая крестьянка, но посланная самим дофином, и надо приготовить хороший ужин.
Томазина всплеснула руками и воскликнула:
- Ох, хозяйка, сидите вы дома и ничего не знаете!
- Конечно, - ответила я. - Я сижу дома, и дома у меня хватает дела, и за всем я сама слежу как должно. Чтобы крыша не протекала и печи не дымили. Чтобы в постелях не было блох, и избавиться от них есть шесть способов, но лучше всего застелить солому в постели чистой простыней, а когда черные блохи прыгнут на простыню, их легче увидеть и поймать на белом. И еще хорошо усеять комнату листьями ольхи, а когда блохи запутаются в них, собрать ветки и выбросить. И от мух тоже великое неудобство, но и здесь мне известно шесть средств, а лучшее из них - это повесить над столом тряпку, смоченную в меду, чтобы они прилипли, и еще можно поставить в комнату миску с соком сырых луковиц, который их убивает. Но и других дел у меня немало. Должна я следить за одеждой, чтобы починить то, что порвано или износилось, и выводить пятна с шерсти и с шелка соком неспелых яблок. И я должна следить за служанками, чтобы они не торчали зря у окон первого этажа, выходящих на улицу. А то эта негодная Пакерета постоянно переговаривается с подмастерьем портного. И я должна следить за тем, чтобы вечером свечи гасили дыханием или пальцем, а не подолом платья, отчего может быть пожар. Благодарение богу, дела у меня дома достаточно.
Томазина выслушала меня, покачала головой и повторила:
- Ничего-то вы, хозяйка, не знаете.
- Чего же это я не знаю? - спросила я.
- Вот вы сидите дома, - сказала Томазина, - а я хожу на рынок. На мясной рынок и на молочный. И к пирожнику, и в винный погребок. И в лавки, где торгуют рыбой и солью. И в лавку, где продают пряности и приправы. И оттого я знаю все новости, где что случается. А вы ничего не знаете, что за гостья посетит нас.
- Бессовестная женщина! - крикнула я. - Сейчас же говори, что тебе известно.
- Я бы давно сказала, - ответила Томазина, - да вы мне не даете рот раскрыть, сами болтаете языком, как ветряная мельница крыльями, - хлоп-хляп, топ-тяп. Не могу же я перебивать вас-это будет непочтительно. А эта гостья - девушка Жанна из Домреми, и она послана нам по воле неба и голосами святой Катерины и святой Маргариты, чтобы спасти Францию от проклятых англичан и этих негодяев-бургиньонов. И уже по всей стране про это слыхали и только про нее и говорят. И некоторые даже считают, что она святая. Вот!
- Что за чепуха! Ходишь и подбираешь всякие сплетни и слухи, - говорю я и поскорей ухожу из кухни. Но, конечно, хотя нельзя верить всему, что болтают слуги, я все-таки волнуюсь в ожидании завтрашней гостьи.
На другое утро я надеваю свое лучшее платье, очень дорогое, оно досталось мне еще от свекрови. Из брабантского сукна цвета корицы и по подолу и вороту отделано рытым бархатом. И я убираю волосы под головную повязку из самого тонкого полотна и располагаю ее красивыми складками так, чтобы они прикрыли мне лоб, и подбородок, и шею. Потому что я не такая, как некоторые дуры и неряхи, у которых волосы торчат из-под покрывала, и ворот рубашки вылезает из-под ворота платья, и все так измято, что противно смотреть. А когда им укажешь на это, они отвечают, что так они заняты, и прилежны, и работящи, и скромны, что некогда им заботиться о своей внешности. Но все это ложь, и просто они лентяйки, и нет у них чувства собственного достоинства. Мое хозяйство не меньше их, а я никогда не забываю помыть руки и лицо, и причесаться, и надеть кольца на пальцы.
И тут я слышу конский топот под окном, и хотя мне очень хочется выглянуть, но я сдержала себя, потому что я не из тех, которые вечно торчат у окон, приплюснув нос к стеклу.
Я выхожу в залу и стою, сложив руки на поясе, в ожидании гостей.
Они вошли, и сперва мне показалось, что никакой девушки среди них нет. А впереди шел молодой человек в серых чулках и камзоле, а поверх камзола черный кафтанчик, и волосы у него были подстрижены по шею и голова не покрыта. Но, присмотревшись, я поняла, что это и есть девушка Жанна из Домреми.
Она подошла и протянула мне руки, и я сразу полюбила ее.
За ужином она ела умеренно и вежливо, изящно держала ложку и не клала локти на стол. Ей все понравилось- и угри в соусе, и черный кровяной пудинг, и говядина, тушенная с гвоздикой, перцем, имбирем, корицей и миндальными зернами. И бланманже, и тоненькие сладкие вафли, и варенье из моркови в меду.
После ужина я отвела ее в комнату Дамы с собачкой и, собравшись с духом, спросила:
- Прошу вас извинить меня, я спрашиваю без намерения обидеть. Верно ли, что вы слышите голоса с неба?
Она ответила:
- Истинно это так! И они повелели мне идти к дофину, чтобы он дал мне войска, и я освободила бы Орлеан, и короновала дофина в Реймсе, и изгнала англичан из нашей земли.
Я опять спросила:
- Прошу вас, если это не тайна, откройте мне: вы их только слышали или видели тоже? И какие они из себя?
На это она ответила:
- Милая дама, не могу вам ответить подробно, потому что это мне запрещено. Скажу только, что я видела их так ясно, как вижу ваше лицо.
Тогда, собравшись с духом, я снова спросила:
- Прошу вас, не взыщите за мой нескромный вопрос: почему вы ходите в мужской одежде?
И она ответила:
- Я понимаю, что это кажется вам странным. Но так мне следует делать, потому что я должна носить оружие и вооруженной служить моему дофину, и поэтому я принуждена соответственно одеваться. И также, когда я буду среди мужчин в мужской одежде, они не станут обращать на меня внимание и я верней сохраню мою скромность и в мыслях и на деле.
Я поняла, что она права, и больше ни о чем не спрашивала.
Позже, когда я села чинить рубашку моего мужа, она присела на скамью подле меня и сказала:
- Милая дама, дайте и мне работу, чтобы я могла помочь вам. Не бойтесь, что я не сумею. Моя мать учила меня шить, и я думаю, что не найдется женщины в Пуатье, которая смогла бы научить меня лучше.
Я дала ей иглу и нитки, и, по правде сказать, ни разу не приходилось видеть, чтобы кто-нибудь делал такие ровные и мелкие стежки.
От этого я полюбила ее еще больше и подумала: «Я хотела бы, чтобы она была моя родная сестричка».
На другое утро пришли ученые господа, и мой супруг встретил их, а я направилась на кухню позаботиться об угощении. Но Томазины на кухне не было, и служанок я тоже не могла найти.
Наконец я увидела их всех в проходе около комнаты Дамы с собачкой.
Они теснились у щелки дверей, прикладывая к ней кто глаз, кто ухо.
Я возмутилась - подслушивать, подглядывать в порядочном доме!
Я шепотом сделала служанкам внушение, и они смущенно удалились. Но Томазина не двинулась с места.
Я шепотом приказала:
- Томазина, ступай на кухню.
Но она зашептала мне на ухо, обдавая меня жаром своего дыхания и запахом кушаний:
- Ничего-то вы, хозяйка, не знаете...
Я повторила:
- Томазина, сейчас же ступай на кухню!
Она нехотя ушла, и я осталась одна у закрытой двери.
Дверь была прикрыта неплотно, и я, хоть и боролась с собой, не сумела удержаться от искушения и тоже прильнула глазом к щелке.
Что же я увидела...
В креслах сидели полукругом духовные и светские ученые господа: и Сегэн, монах-доминиканец из Лимузина, и другой Сегэн, монах-францисканец, и Эймери - доминиканец, лектор теологии в нашем университете, и Ломбар, профессор юриспруденции, и многие другие, и многих из них я знала в лицо, но никогда еще они не бывали в нашем доме.
Я понимала, что мне приличней уйти, но любопытство приковало меня к месту, и я стала слушать.
Толстый Сегэн-лимузинец вел допрос, и смешно было слушать его неправильный южный говор, как он скрипел, и свистел, и щелкал, и так длинно растягивал свои «о».
Он расспрашивал Жанну про ее голоса:
- А на како-о-ом языке о-они го-о-оворят?
А Жанна отвечает:
- Да на более чистом, чем вы.
И Эймери-доминиканец говорит ей:
- Вы уверяете, что бог хочет спасти Францию от гибели. Но если это так, то нет ему необходимости в войске.
А она отвечает:
- Войска будут сражаться, а бог пошлет
победу.
И было удивительно слушать, как она откровенно и смело отвечает этим ученым господам, а сама, простая крестьянская девушка, грамотна не больше меня, «А» от «Б» не может отличить.
Я еще немного послушала, а потом вспомнила, как много дел не сделано по хозяйству, и тихо ушла.
Еще несколько дней прожила она в нашем доме, и каждый день ее допрашивали и даже послали гонца в Домреми, на ее родину: нет ли за ней каких-нибудь дурных поступков или речей? Но оттуда пришли самые благоприятные известия.
Наконец судьи признали, что ни в чем не могут ее обвинить, и постановили, что ей можно доверить войска и действует она от добра, а не от зла.
И она покинула наш дом и, счастливая, вернулась в Шинон.
А нам никогда не забыть ее доброты, и ласки, и тихой радости, и приветливой речи. О, милая Жанна!
Глава десятая
ГОВОРИТ СТАРИК ИЗ ПУАТЬЕ
Я - старик из Пуатье. Я такой старый, что уже никто не помнит моего имени, но некоторые называют меня «старик, который видел счастье». А покороче просто «Эй, Видел-Счастье».
Это было очень давно, но я уже тогда был совсем старенький. В солнечный весенний денек я вышел погулять. Но не успел немного пройти, у меня заныли ноги.
Дай, думаю, пройду до угла улицы Сент-Этьен. Там есть невысокая каменная тумба. Дойду до нее, сяду и отдохну.
Добрался я до этого угла, вижу: перед домом Роз конюхи держат под уздцы оседланных коней.
Дай, думаю, постою немного. Может быть, я еще что-нибудь увижу.
Я стою, оперся на свой посох. Вижу, открываются двери в доме Роз, и оттуда выходят господа в дорожной одежде. А впереди молодой человек вроде пажа, в сером камзоле и чулках и черном коротком кафтанчике, а голова непокрытая. И лицо у него такое счастливое, сияет, все золотое от солнца и счастья.
И я сразу понял, что это не паж, а девушка Жанна, которая спасет нашу страну.
Она ступила ногой на тумбу, вскочила в седло и ускакала, и все господа за ней.
А я стою, и сам я такой счастливый. Будто ее счастье коснулось меня мимоходом и оставило во мне свой след.
И этого счастья мне хватило на всю жизнь. За прошлое, и на будущее, и еще дольше.
Глава одиннадцатая
ГОВОРИТ ОРУЖЕЙНИК ИЗ ТУРА
Я - Жан Розье, оружейник из Тура. Это у меня Жанна заказала свои доспехи.
К тому времени уже повсюду шла молва, что явилась девушка, которая спасет страну. И поэтому, когда она приехала из Шинона в наш город Тур, за ней по всем улицам катила следом толпа горожан.
Она пришла ко мне с одним своим спутником, и мне пришлось, впустив ее, запереть двери, чтобы любопытные не ввалились за ней в мастерскую.
Она сказала:
- Привет вам, мастер Розье. Вот мой оруженосец Жан д'Олон. Он лучше меня знает толк в доспехах и поможет мне в выборе.
Я осмотрел ее с ног до головы, вроде как бы мысленно снял с нее мерку, и увидел, что плечи у нее широкие и росту она для девушки высокого, но, конечно, пониже взрослого мужчины, так примерно с пажа. Я сказал:
- У меня большой выбор готовых нагрудников, и налокотников, и наколенников, и стальных перчаток, и башмаков, и шлемов с забралом, и стальных шапок без забрала. Но все они будут вам велики, и придется сделать на заказ. У меня трое подмастерьев, я отложу все дела и сделаю в кратчайший срок.
Она поблагодарила и стала с любопытством рассматривать мои изделия. И там были одни латы на миланский манер, очень нарядные, из вороненой стали с серебряными насечками. Я подумал, что она закажет подобные, потому что девушки любят украшения.
Но она сказала:
- Такие мне не годятся. Это латы парадные, для турнира, а мне нужны боевые латы, гладкие и прочные, чтобы выдержали удары врагов. Сделайте мне латы белые, гладкие, из толстых пластин.
- Для девушки будет, пожалуй, тяжеловато,- сказал я. - А утончать нельзя, чтобы не ослабить прочность. И не знаю, вынесете ли вы такую тяжесть.
- Женщины выносливей мужчин, - ответила она. - Я пришла сражаться за моего дофина, и надо мне быть хорошо вооруженной.
Жан д'Олон согласился с ней, и я понял, что ни в каких советах она не нуждается и очень хорошо знает, что ей нужно.
Еще она заказала мне щит - по голубому полю летящая голубка, и я спросил, какой она выберет меч.
Она ответила:
- Мне хочется меч из Фьербуа.
Я подумал, что она шутит, засмеялся и спросил:
- Который же вам хочется? Тот ли, которым некогда храбрый Дюгесклен одним ударом выгнал англичан из двухсот тридцати городов и местечек? Или тот, которым Роланд бился с сарацинами под Ронсевалем?
Она ответила:
- Не было у меня в мыслях коснуться одного из этих священных мечей, помещенных в часовню на вечную память и славу. А есть там безымянный меч, зарытый неглубоко в землю позади алтаря. Этот меч я попрошу вас привезти мне.
-- Ох-ох-хо! - воскликнул я. - Да кто же мне позволит рыться в часовне, да еще за алтарем, да еще уносить оттуда меч?
- Позволят, - сказала она. - Мой духовник, брат Пакерель, напишет письмо, а я подпишу его: «Жанна». Я умею подписывать свое имя. По письму позволят.
Я подумал, что действительно такая о ней идет молва, что, пожалуй, позволят. К тому же мне давно хотелось съездить в Фьербуа, посмотреть там на мечи, да все времени не было. Однако же откуда она могла знать, что там зарыто за алтарем? Я так и спросил ее.
- Мои голоса сказали мне, - ответила она.
Я про эти голоса уже слыхал и не стал расспрашивать подробней, а в тот же день поехал в Фьербуа.
Когда я прибыл туда и показал письмо, меня провели в часовню, и действительно совсем неглубоко в земле я нашел этот меч, и никто не мог объяснить мне, кто и когда закопал его. Все очень удивлялись и говорили, что это чудо. Но я так думаю, что гвоздь, на котором висел этот меч, от времени заржавел и переломился, а меч упал. Никто его в этом темном углу не заметил, и постепенно занесло его пылью и землей. Слой земли был совсем тонкий, едва прикрывал его.
Меч оказался никуда не годный, весь изъеденный ржавчиной. Я полировал его, пока он не заблестел, но предупредил Жанну, что металл поражен и меч непрочный - от удара может сломаться.
Она ответила, что нет у нее намерения ни убивать, ни ранить, но не бывает вооруженного рыцаря без меча. И меч будет висеть у нее на боку, а в руке она будет держать свое белое знамя. И я уже знал, что с ней не стоит спорить, и не стал настаивать.
Жители Фьербуа, восхищенные чудом, заказали мне для этого меча двое ножен. Одни из красного бархата для каждого дня, а другие из золотого сукна для праздников. И послали их в дар Жанне. А я, сомневаясь, как бы меч невзначай не сломался еще в пути, сделал ему в защиту третьи ножны, из крепкой кожи.
За мою работу мне заплатили доходом с трехсот акров доброй земли, цену десяти боевых коней.