Дмитрий Емец, «Муравьиный лабиринт» , глава 11
Встречал ли кто-нибудь честного человека, у которого голубые глаза?
Все, что ни случалось с нами плохого, происходило из-за германцев!
Перемирие никто не нарушал, а вечный мир всегда нарушался.
И в том ли благочестие, чтобы не управлять царством, и злодеев не держать в узде, и отдаться на разграбление иноплеменникам?
Если в чем-нибудь малом допустите послабление, оно обратится в великое.
Выдержки из переписки Ивана IV Грозного с князем Курбским
Чердак старших шныров, громадный, тянущийся над всем корпусом, был самым вседозволенным местом на земле. Там, куда вела грохочущая железная лестница, можно было все. Не ложиться до рассвета. Громко слушать музыку. Метать ножи. Разрисовывать черным маркером зубы лошадиного скелета и ему же ставить золотые коронки из фантиков. Палить из шнеппера по пробкам. От кроватей старшие шныры давно отказались и спали в гамаках, которые легко убирались, когда требовалось превратить чердак в качалку или спортивный зал.
Чтобы не терзать душу, Кузепыч сюда не поднимался, разве что пожаловаться, что пропал стул с инвентарным номером 9101.
- Да нет тут никакого стула, - дружелюбно говорил Ул, ненавязчиво закрывая широкой спиной печку-буржуйку, труба которой уходила в слуховое окно.
Кузепыч подозрительно озирался, пасмурно косился на куртку Макса, висевшую на вилке, которую кто-то с дикой силой всандалил в стену, и поневоле убеждался, что инвентарного номера 9101 на чердаке действительно не имеется. Он скреб шею короткими пальцами и боком, как краб, тащился к лестнице.
- Если найдем - сразу скажем! Не сомневайтесь! Как он хоть выглядел? Сломанный такой, с треснутой спинкой? - легкомысленно кричал ему вслед Афанасий.
Кузепыч останавливался и, сопя, начинал поворачиваться. Ул страшно округлял глаза.
- Нет, никогда не видел, - спохватывался Афанасий.
Кузепыч прожигал его мрачным взглядом и удалялся. Слышно было, как он бормочет на лестнице, обещая поквитаться при уборке пегасни. Макс глупо ржал, а Афанасий грустно размышлял о том, что болтуны всегда виноваты. Даже при том, что свистнул стул Макс, а в буржуйке его спалил Ул.
Бывало, что Ула, отлежавшегося после нырка, тянуло на приключения. Он шатался по чердаку и творчески хмурился - по складкам лба мучительно гуляло воображение. Наконец его осеняло.
- Кто помнит? У нас какой огнетушитель на втором этаже висит: порошковый, углекислотный или химический? - внезапно спрашивал он.
- Кы… кажется, у… углекислотный, - подумав, отзывался Макс.
- Это хорошо. Значит, им можно заправлять газировку.
- Что?
- Ну минералку там всякую, - уточнял Ул и больше к этой теме не возвращался, но уже несколько дней спустя Кузепыч обнаруживал, что огнетушитель (инв. № 9736), хотя и висит аккуратно на прежнем месте, стал отчего-то намного легче и явно не содержит больше ничего огнетушащего.
Уже по истории со стулом видно, что главной бедой чердака был холод. Не дождь, струйками протекавший сквозь многократно простреленную крышу (это было даже удобно, потому что не приходилось бегать к раковине за водой для чайника), а именно холод. Любое тепло выдувалось в считаные минуты. Батареи не выручали. При поломках котла вода в них замерзала и батарею распирало.
То и дело случалось, что холодными вечерами продрогшие старшие шныры рыскали по корпусу и искали топливо. Наученные горьким опытом младшие и средние торопливо прятали все, что могло угодить в буржуйку. Выйти на улицу за углем, целая гора которого была навалена у котельной, старшим, разумеется, чаще всего бывало лень, особенно после того, как Родион перекочевал на жительство в Москву и отдал себя на растерзание Парковым улицам.
Поздним вечером второй недели марта Ул стоял у чердачного окна и рассматривал тетрадь, которая свешивалась с потолка на веревке. Это был общий дневник для дурацких записей. Изначально его начал Афанасий, но потом подключились и остальные. Записи были примерно такими:
...
«Зверь укусил Макса. Макс лягнул Зверя. Зверь лягнул Макса. Оба расстались довольные друг другом, только Максу копытом вдавило в грудь крестик».
«Афанасий увидел из окна маршрутки девушку и влюбился. Пока он разбирался, настоящее это или нет, маршрутка уехала. Теперь он говорит, что это была идеальная любовь, потому что не знала разочарований и состояла из одной разлуки».
«Родион подрался на платформе электрички. Он всех победил, но сильно хромает и не может жевать».
«Ула послали за красной закладкой. Он быстренько нашел ее и прорвался в Межгрядье. Кожа слезает с него пластами. Яра мажет его сметаной».
«Макс ночью съел шоколадку с прилипшей фольгой. Ждем, пока помрет».
«Яра ходила в Копытово. На площади к ней подвалила латентная личность и стала толерантно звать ее в парк. Яра длинным и плавным движением достала шнеппер, и личность сгинула, имея на лице печаль непонятости».
«Родион учился спать на голой земле. Теперь лечится, чтобы учиться дальше. Афанасий бегает вокруг и орет: «Ты хоть бы тряпочку подстелил! Хоть бы тряпочку!»
Пока Ул перелистывал тетрадь, часто с грустью натыкаясь на имя «Родион», Афанасий лежал в гамаке, одетый в два свитера и баранью жилетку, и, отталкиваясь ногой от стены, чтобы заставить гамак раскачиваться, уговаривал Макса позволить ему посмотреть его новый шнеппер.
- Не д-д-дам. Сы-сы-сломаешь! - упрямился Макс.
- Ты же не сломал!
- А ты сы… сы…
Афанасий повернулся к Улу.
- Скажи ему!
Ул лизнул ноготь большого пальца.
- Я бы сказал. Но ты - чудо! былиин! - и правда, сломаешь!
Афанасий подумал и решил обидеться. Он, конечно, не считал свои руки золотыми, но порой ему казалось, что они хотя бы серебряные.
- Ах так! - капризно сказал он, ощипывая с жилетки шерсть. - Ну берегитесь! За то, что вы не дали мне посмотреть шнеппер, я замучаю вас болтовней!
Однако воплотить свою угрозу не сумел. На чердак, грустно пыхтя, поднялся Рузя, и недавний мучитель мгновенно стал мучеником. Умирающим голосом вновь прибывший сообщил, что Афанасия вызывают к Кавалерии.
- Что, прямо сейчас? Так поздно? Зачем? - встревожился Афанасий.
Этого Рузя не знал, но, по его словам, Кавалерия выглядела сердитой. Рузя же оказался первым, кто попался на глаза, когда она выглянула из кабинета. Передавая поручение Кавалерии, Рузя заметил на столе пачку овсянки, взял ее и, машинально зачерпывая, стал есть.
- Овсянку всухомятку? Ты что, лошадь? - заинтересовался Ул.
- Я задумался, - сказал Рузя и, продолжая жевать, ушел.
- Он не лошадь. Он к-конь, - заикнулся Афанасий.
Хотя Рузя пробыл на чердаке всего минуту, пачка после него оказалась на две трети пустой.
- Силен гусь! - качая головой, сказал Ул.
Афанасий поспешно собирался к Кавалерии. Ждать она не любила.
- Если огнетушитель - смело говори, что не ты! - крикнул ему вслед Ул.
- И у… ухо статуе Фаддея Ногаты о… отстрелил не т…ты! Ты бы не пы… попал! - добавил Макс.
Афанасий поплелся в кабинет Кавалерии. Директриса сидела за столом и, по уши заваленная бумагами, разбирала квитанции. Она ненавидела это занятие, но все равно приходилось. Счета за воду, за электричество, газ, вывоз мусора, налог на землю и много чего еще. Хотя ШНыр и являлся чем-то уникальным, все же он стоял на земле, а не парил в облаках. Свет получал по проводам, газ по трубе, имел почтовый адрес, канализацию и прочие вынужденные привязки к внешнему миру.
- Я пришел, - робко сообщил Афанасий.
Кавалерия ударила ладонью по стопке бумаг.
- Я очень благодарна тебе за помощь в организации делового процесса. Но! Что это такое, Афанасий? Что ты нюхал, когда это писал?
- Что? - пискнул тот.
- Это вот! За воду мы платим как «Детский санаторий имени Малыша и Карлсона», за электричество как «Всероссийское общество селекции разумных тараканов», а за вывоз мусора как «Фонд имени уха Ван Гога»!
Афанасий пробормотал что-то оправдательное. Он переминался с ноги на ногу и отдувался за свою буйную фантазию. Кавалерия снова уткнулась в бумаги. Она дышала в очки и костяшкой пальца массировала себе центр лба.
Надеясь, что о нем забыли, Афанасий стал тихонько пятиться к дверям.
- А ну тпрру, ухо Ван Гога! Я тебя не отпускала! Кто такие индивидуальные предприниматели Соссюр и Бодуэн де Куртенэ?
- Ну как! Люди. Наукой занимаются, - осторожно сказал тот.
- Наукой пусть занимаются сколько угодно! - разрешила директриса. - Но с какой, извините, радости, они заказывают на адрес ШНыра арбалеты, седла и уздечки? За наш счет, кстати!
- Ну как! За лошадок переживают!
- Да-а, - зловеще протянула Кавалерия. - За лошадок это хорошо! А четыре коробки чипсов зачем заказали?
- Ну как? От ста пачек - оптовая скидка.
- Правда? А съел их кто? Пеги?
Афанасий пыхтел, не умея объяснить, как Соссюр с Куртенэ вдвоем умяли столько чипсов и как при этом не треснули.
Лишь через полчаса, взмыленный, вернулся на чердак.
- Я тебя убью! - набросился он на Макса. - И тебя, Ул, тоже! На кой эльб вы правили мои заявки? Чипсов захотелось?
- Можно подумать, ты их не ел, - зевнул Ул.
- Я ел их, угрызаясь! Макс, я же страдал, докажи! - возмутился Афанасий.
- Ты всегда сы… сы… - доказал Макс.
- И шоколад тоже жрямкал угрызаясь? - уточнил Ул.
- Шоколада она пока не заметила. Бумаг много. Ближе к утру заметит!
Афанасий опять начал тревожиться, пытаясь вспомнить, на кого они выписывали шоколад. На изобретателя Кулибина или на полководца Барклая де Толли? И чего он выпендривался? Только выдал себя. У кого еще в ШНыре такое буйное воображение?