"Что такое "Бармалей"? " -- спросил Хайме, известный в кругу друзей как Хамóн (Окорок).
Хайме приятель сына. Они знакомы с первого класса. За эти пять-шесть лет мы успели не только познакомиться с его родителями, но и стать свидетелями их развода, потом и развода его отца с мачехой Хайме. Мама Хайме, кубинка, сейчас в Майами на полулегальном положении. А папаша куда-то свалил дней на десять, попросив нас на это время приютить сына.
У Хайме сильный тик, и вообще не все в порядке с нервами. В прошлые наши контакты я обратил внимание, что весь жизненный опыт у него из фильмов ужасов, которыми папаша его не ограничивал. Любая тема наших разговоров стандартно у него вызывала реакцию: "А я вот в одном кино про зомби видел..."
Накануне, сын, проснувшись и навестив Хайме, обнаружил последнего стоящим, зажмуривая глаза обеими руками, посреди спальни со всеми включеными осветительными приборами.
Про Бармалея он спросил потому, что мы только что по-русски что-то прокоментировали сыну, упомянув Бармалея.
И вот тут мы с женой, наперебой, бросились объяснять ребенку про Бармалея.
--Это такой сказочный персонаж... хахаха... Он бегает по Африке и кушает детей... хахаха.
Лучше всего на испанский перевелось то, что Бармалею не надо ни мармелада, ни шоколада, там даже рифма наметилась: "ni ate, no chocolate".
Вот тут бы мне надо было бы сразу вспомнить
Жванецкого, как тот изображал воображаемого американского продюсера: "Сегодня по три, а вчера по пять? И что, смеются?"
Но, как говорили классики, Остапа несло.
В какой-то момент ребенок сам попытался установить связь с нерадивыми рассказчиками:
-- Это сказка типа про "Ганзель и Гретель"? - спросил он.
-- Да нет! -- все более распалялся я и, представив себе вопли ведьмы из печки, когда за ней закрыли заслонку, добавил -- "Ганзель и Гретель" это унылая, злая сказка! А вот "Бармалей"...
И чем дальше продолжали мы с женой перебивать друг друга, тем больше круглели глаза у мальчика, и нечего кроме ассоциаций, связанных с просмотренными когда-то ужастиками в них не отражалось.
-- Этот Бармалей схватил Машеньку и Сашеньку, связал и стал разжигать костер, чтобы зажарить...
И дальше мы адаптировали эти имена на привычный испанскому уху лад. В испанском, с уменьшительными суфиксами дело обстоит хреновато, так что Машенька у нас стала Марией. А Сашеньку оставлять Сашей было никак нельзя, так как по-испански это женское имя. Пришлось вторично перекрестить его в Алекса.
Тут прилетел Айболит ("доктóр Ай-долóр") и Бармалей его зашвырнул в костер.
Конец про гориллу с крокодилом, и про последующее перевоспитание Бармалея в животе у крокодила, у наш получился совсем скомканным: Хайме стал проявлять явные признаки беспокойства и под каким-то предлогом незаметно улизнул, пока мы с женой продолжали увлеченно обсуждать как то или иное выражение перевести поточнее.
Самое удивительным, необъяснимым, совершенно фрейдистским фокусом, оказалось то, как мы, ничтоже сумняшеся, одновременно с женой перекрестили Танечку и Ванечку в Машеньку и Сашеньку!
Позже на мысленном разборе полетов, я вдруг мысленно хлопнул себя по лбу: "Ну почему, почему Машенька и Сашенька?"
В этот момент мне тут же захотелось схватить чемодан и уехать в Баден-Баден.