(no subject)
Бывают утра, когда просыпаешься в безвременье. Тебе кажется, что тебя нет. Что мир исчез. Не мир вокруг, а тот фильтр в глазах, который делает его тебе знакомым. Смотришь и не видишь, видишь - и не воспринимаешь, или просто - не принимаешь. И словно клок серости залез в тебя, липкий, как сладкая вата, и вязкий, как незрелая хурма.
Тогда я делаю то, что делаю всегда. Иду к зеркалу. Смотрю в него нахмурившись. Потом разглаживаю пальцами вертикальную морщинку меж бровей, смотрю долго себе в темные грустные глаза и, шумно выдохнув, спрашиваю...
А ответ всегда один. Всегда тот, который и должен быть. И сердце потихоньку начинаает биться быстрее, живее. Тук-тук. Тук-тук-тук-тук..
А сегодня утром ответ пришел другим. И серый клок превратился в безумное чудовище. И взялся отдавать приказы моим голосом и творить зверства моими руками. А я в ужасе понимаю, что, когда проснусь от этого кошмара, будет уже поздно, и останется только продолжать.
Знаете, что случается, когда в женщине просыпается ведьма? Нет, Булгаков не был точен. Маргарита ничего общего с ведьмами не имеет, чего там, полетать голой на метле много чего не надо.
Тут нечто другое, старое, страшное. Безумное, неостановимое, звериное. Не зря все ведьмы варят в котлах зелья, и мешают его, мешают, как будто это манная каша, которая может пойти комками. Они по сути совершенно не знают, что варят, тут главное, чтоб всегда вертелась воронка посередине, которая утягивает всякий здравый смысл. Она вращается, ты смотришь, и помнить не помнишь, что и этому придет конец, как и всему на свете.
У меня для этого зеркало. Старое прямугольное зеркало с подбитым левым нижним углом и зелеными пятнами по всей поверхности. Зеркало, которое умело отвечать правильно на один-единственный вопрос, и вот, наконец, ошиблось. Но всякая ошибка может быть исправлена. И потому я все-таки спрошу у него в самый последний раз, пока воронка не затянула меня насовсем:
“Кто на свете всех милее…”
Тогда я делаю то, что делаю всегда. Иду к зеркалу. Смотрю в него нахмурившись. Потом разглаживаю пальцами вертикальную морщинку меж бровей, смотрю долго себе в темные грустные глаза и, шумно выдохнув, спрашиваю...
А ответ всегда один. Всегда тот, который и должен быть. И сердце потихоньку начинаает биться быстрее, живее. Тук-тук. Тук-тук-тук-тук..
А сегодня утром ответ пришел другим. И серый клок превратился в безумное чудовище. И взялся отдавать приказы моим голосом и творить зверства моими руками. А я в ужасе понимаю, что, когда проснусь от этого кошмара, будет уже поздно, и останется только продолжать.
Знаете, что случается, когда в женщине просыпается ведьма? Нет, Булгаков не был точен. Маргарита ничего общего с ведьмами не имеет, чего там, полетать голой на метле много чего не надо.
Тут нечто другое, старое, страшное. Безумное, неостановимое, звериное. Не зря все ведьмы варят в котлах зелья, и мешают его, мешают, как будто это манная каша, которая может пойти комками. Они по сути совершенно не знают, что варят, тут главное, чтоб всегда вертелась воронка посередине, которая утягивает всякий здравый смысл. Она вращается, ты смотришь, и помнить не помнишь, что и этому придет конец, как и всему на свете.
У меня для этого зеркало. Старое прямугольное зеркало с подбитым левым нижним углом и зелеными пятнами по всей поверхности. Зеркало, которое умело отвечать правильно на один-единственный вопрос, и вот, наконец, ошиблось. Но всякая ошибка может быть исправлена. И потому я все-таки спрошу у него в самый последний раз, пока воронка не затянула меня насовсем:
“Кто на свете всех милее…”