Выписки из книги Алана Тейлора Europe: Grandeur and Decline
"...В Новое время Европа была составлена из независимых государств, некоторые из которых были крупными державами. Одно государство стремилось господствовать [над прочими] или, по крайне мере, быть сильнее других. В начале XIX века господствующей державой казалась Франция. Во второй половине XIX века, а потом и в XX господствующей державой стала Германия. Когда с её притязаниями было покончено, что было, по-моему, наисчастливейшим (most fortunately) [событием], многие люди полагали, что Советская Россия заняла её место - и сожалели об этом. Некоторые из них, особенно в США, даже пытались это исправить. Я думаю, что они ошиблись. Советская Россия, являясь сильной державой, имеет свою особенность. В отличие от Франции и Германии, всё, что она просит у Европы - оставить её в покое. Таково также отношение к Европе и Великобритании - или ему следует быть таким. Всякому, кто утверждает, что извлёк из истории уроки, следует посвятить себя делу укрепления англо-советского альянса, самой безвредной и миролюбивой из всех мыслимых комбинаций держав. Я делал для этого всё, что было в моих силах, но без толку. Вместо этого мы смирились, а в некоторых случаях и способствовали, американским попыткам расшатать миролюбивый баланс сил (peaceful balance of the world). Кажется, что знание истории не приносит добра, по крайней мере, если сталкивается с предрассудком, маскирующимся именем антикоммунизма"(p.7-8) Интересно, помянутый предрассудок - этот тот, о котором я подумал? (Русофобия, сиречь).
"...Британское отношение к России было совсем другим, когда дело касалось Европы; отсюда то, что Крымская война имеет смысл только в европейском контексте. Уже с 1815 года британские государственные деятели были одержимы мыслью, что если Франция перестанет господствовать в Европе, то Россия займёт её место; как сказал Наполеон, через пятьдесят лет Европа будет либо республиканской, либо казачьей. Отсюда вполне абсурдный союз Каслри с Францией и Австрией в январе 1815 года; отсюда призыв Каннинга к Новому Свету - восстановить баланс в Старом (хотя Новый Свет не ответил на это приглашение); отсюда благосклонное отношение Пальмерстона к Июльской монархии, а также его Четверной Союз с Испанией и Португалией в 1834 году. Это был один элемент британской политики: сохранить Францию как великую державу и при этом безвредную [для Британии] - достаточно сильной, чтобы сдерживать русское господство, но недостаточно сильной, чтобы вновь попытаться стать господствующим государством. Другим элементом британской политики было поощрение независимости Центральной Европы, чтобы она могла стоять как против казаков, так и против республиканцев без постоянных тревог или войн"(p.68-69)
"...Политика царя в 1848 году была простой: он был намерен не двигать русские войска за пределы России. Отсюда его отказ вмешаться даже в вопрос Шлезвиг-Гольштейна, хотя там на кону стоял важны русский интерес - свободное мореплавание по Зунду <....> Определённо, царь хотел не допустить войны между Пруссией и Австрией, но он хотел урегулирования без побеждённых и победителей. Его реальной целью было консолидировать и Пруссию и Австрию как нейтральный консервативный барьер между Россией и Западной Европой. Поэтому он декларировал, что поддержит ту сторону, которая подвергнется нападению, хотя на деле в период кризиса Россия обещала Австрии только моральную поддержку <...> и после 1850 года, как и до него, Пруссия вела политику упрочения своей гегемонии к северу от реки Майн и партнёрства с Австрией. Такой же была и политика России, что и показала весна 1851 года, когда царь запретил реализацию программы Шварценберга - программы объединения Германии Австрией, империи семидесяти миллионов" (p.97-99).
"...Империализм поставил социал-демократов перед проблемой войны, во многом к их удивлению. Маркс об этом не предупреждал. Он проклинал капитализм за чрезмерное миролюбие, а не воинственность. Капиталисты времён Кобдена отказались вести великую освободительную войну против России, которую [войну] страстно защищал Маркс"(p.141)
"...Таков был и есть единственный путь для Германии. Если она хочет бросить вызов мировым державам, она должна стать не одной из европейских держав, но единственной европейской державой. Она должна начать с того, чтобы держать под контролем весь континент. Гитлер разделял эту доктрину; я полагаю, что её также разделяют нынешние немецкие адвокаты европейского объединения<...> В-главных, политическая мораль: когда Россия и западные державы в плохих отношениях, единственным выгодоприобретателем является Германия. Гольштейну могли удаваться его трюки в начале века; нынешние правители Германии сейчас занимаются во многом тем же. Несомненно, это очень здорово для немцев, но я никогда не мог понять, почему нам или русским должно это нравиться"(p.158)
"...После 5 июля [1914 года] на протяжении почти трёх недель ничего не происходило. Австрийцы готовили ультиматум в своей обычной медлительной манере. Прочие державы были беспомощны; они ничего не могли сделать, пока не стали известными австрийские требования. Тогда циркулировали все виды диких слухов о французских и русских действиях. Но нет и клочка доказательств, что Россия обещала помочь Сербии или что Франция обещала помочь России. Сербия согласилась почти на все австрийские требования. Это не пригодилось. Австрийцы разорвали дипломатические отношения и 28 июля объявили войну, чтобы исключить мирное решение [кризиса]. Теперь Россия должна была что-то делать. Русские не имели агрессивных планов относительно Европы. Фактически, их единственным интересом в Европе было то, чтобы их оставили в покое. Но они не могли позволить, чтобы Балканы, а с ними Константинополь и Проливы, попали под контроль Центральных Держав. Если бы это случилось, то русская экономика, зависевшая тогда от внешнего мира, была бы удушена - что и произошло во время войны. Русские попытались предупредить Австро-Венгрию, чтобы та не трогала Сербию. Когда это не удалось, они объявили мобилизацию, сперва против Австро-Венгрии, затем, 30 июля, всеобщую. Это не был акт войны - приведение русских армий в боеготовое состояние занимало, по меньшей мере, шесть недель. Это был ещё один дипломатический жест - предупреждение, что Россия в стороне не останется. <....> Можно ли было предотвратить войну в 1914 году? Вы можете использовать все возможные допущения: если бы Австро-Венгрия дала своим народам больше свободы; если бы национализма никогда не существовало; если бы Германия больше полагалась на свою экономическую мощь и меньше - на военную. Но в условиях 1914 года Великобритания могла избежать войны только в том случае, если была готова позволить Германии разбить Францию и Россию. Франция могла избежать войны, только отказавшись от своей независимой позиции великой державы. Россия могла избежать войны, только если она хотела, чтобы её экономически задушили в Проливах. Вкратце они могли избежать войны, только согласившись на то, что господствующей державой на континенте станет Германия. Ни одна из этих держав не развязала войну. Тремя людьми были приняты решения, приведшие к войне - даже если они были жертвами обстоятельства - Берхтольдом, Бетман-Гольвегом и мертвецом Шлиффеном" (p/187, 189)
"....Русские тогда [в 1939 году] боялись не войны, в которой они несли бы непропорционально больше бремя, а войны один на один. Были ли эти страхи целиком неразумными? Мы знаем теперь, что Гитлера не остановило подписание тройственного альянса [имеется в виду официальный союз Польши, Англии и Франции]. Он точно так же мог пройти сквозь Польшу и, вероятно, нанести крупные поражения Красной Армии. Стали бы британцы поддерживать Россию до конца без опыта блицкрига и Дюнкерка? Даже сейчас некоторые, включая профессора Баттерфилда, сожалеют, что Россию и Германию не оставили друг другу (were not left to fight it out). Это чувство определённо было сильнее в 1939 году. Русские страхи были преувеличенными, а не беспочвенными. Они могли ошибаться в расчётах, но, по крайней мере, дали правильный ответ. Советская политика 1939 года во многом обеспечила то, что когда Россия подверглась нападению, западные державы были её союзниками". (p.269)
"...Если и был шанс вернуть Россию в европейский порядок на основе международной морали, то этот шанс был упущен в Мюнхене - возможно, навсегда. Россия одна осталась верной идеям коллективной безопасности, а в итоге её оставили в дураках. Позже стало модным утверждать, что Россия тоже намеревалась обмануть остальных. Тогдашние "мюнхенцы" были честнее; они не хотели видеть Россию в Европе и гордились тем, что добились этого. Несомненно, антибольшевизм усиливал этот подход и придавал ему истеричную нотку; всё же он не был главным мотивом - в конце концов, они точно так же были удовлетворены исключением Америки [из европейских дел].
Настойчивость в исключении из Европы остального мира вела Англию и Францию к неизбежному поражению. Мюнхен был карой за неправильно понятую историю - за иллюзию, что Франция и даже Англия были победителями в первой германской войне. Но Франция была бы разбита в 1914 году, если бы не Россия; Англия не могла бы довести дело до конечной победы без Америки. <...> Для французов из Мюнхена лежал прямой путь в Виши; а после Мнюхена только коллаборация имела смысл<...> Вышло так, что Мюнхен, казалось, стал триумфом Гитлера. Другие "мюнхенцы" разыгрывали старые роли, каждый на свой лад, и пытались уйти от реальности; они мечтали о мирной Европе без государственных конфликтов. Гитлер отнёсся к Мюнхену серьёзно и полагал, что другие поступят так же. Если Европа намерена стоять в одиночестве, без России или Америки, тогда Германия, как единственная европейская великая держава, должна в ней господствовать. С Европой равных и независимых государств покончено, она сгорела в доменных печах Рура. Если Мюнхен не означает этого, то он не имеет смысла. <....> умиротворение или сопротивление не было фундаментальной дилеммой Мюнхена. Главным вопросом в Мюнхене было может ли Англия (и, шире, западные державы) работать вместе с Россией, чтобы дать всей Европе, включая Германию, стабильное существование? Таким образом, в основе своей "мюнхенцы" верны себе, когда потирают руки при перспективе конфликта, который изгонит Россию из Европы и тем самым вернёт европейскую ситуацию, существовавшую в октябре 1938 года"(p.285-286, 288).
Все отрывки переведены мной