(no subject)
Тексты, созданные в процессе подготовки к "Перенаселенному Мандосу"
Два монолога лорда Майтимо
НЕОТПРАВЛЕННОЕ ПИСЬМО
Ночь уже клонится к завершению, хотя ветер еще полон запахом звезд - а я все сижу без сна и пишу тебе письмо. Оно останется неотправленным, как и многие другие, но я так привык говорить с тобой посредством букв, что теперь, когда мне не осталось иных способов, не имею сил от него отказаться. Даже зная,что ты никогда не прочтешь эти строки.
Тем более, мне не с кем больше об этом говорить. Ни с кем не могу и не хочу...
Прости, я прервался - в груди теснит так, что трудно дышать.
Сегодня к нам присоединился еще один бродячий отряд, в нем обнаружился певец - наполовину Нолдо, наполовину Синда. Его приняли с воодушевлением, тем более, что с первых же спетых им фраз стал явен несомненный талант. Макалаурэ тоже внес свою лепту, иронично заметив, что теперь-то его хоть ненадолго оставят в покое. Певец оказался еще и умен и деликатен - правда, я не сразу понял суть этой деликатности, и не знаю, поняли ли прочие.
Впрочем, ни ему? ни мне это не помогло. Хотя все случилось совершенно случайно.
Я какое-то время посидел в общей зале и отправлялся спать, когда по пути меня поймал Илькарин по какому-то мелкому делу - и вот тут-то я все и услышал.
На беду певца, он не знал, что галерея вокруг залы не сплошная, и некоторые гобелены натянуты на рамы, так что через них все слышно, а при случае можно отодвинуть и войти прямо в залу.
Какое-то время он перебирал струны, а потом негромко сказал:
- Я не хотел петь эту песню раньше. - Он чуть помолчал. - Но теперь спою.
Почему - я понял сразу, наверно, поняли и другие.
Потому что он запел о тебе.
Илькарин бросил один взгляд на мое лицо - а мне-то казалось, что я хорошо владею собой - и, молча развернувшись, незаметно ушел. Хорошо иметь таких друзей и соратников.
Я дослушал до конца. Песня была прекрасна. От этого было в сто раз хуже. В ней были неточности и поэтические преувеличения и недоговоренности - и потому воспоминания поднялись из глубины сердца неудержимой волной - до последней детали, звука, вздоха.
И перекрывая их все, душило меня черное, непроглядное, вызывающее дурноту чувство вины.
Я дошел до своих покоев и понял, что мне предстоит еще одна бессонная ночь...
Первые пять дней я не помню по отдельности. Я просто убивал - и защищался и защищал. Рубил. Колол. Топтал конем. Я был весь - одна мысль, одно стремление, одно желание - победить. Победить во что бы то ни стало. Когда надо было - я ел, когда мог - спал, я следил за своими ранами, отлавливая целителей при каждой возможности - потому что не мог позволить себе проиграть по глупости и опрометчивости.
Я шел вперед, к своей цели - и она была всего лишь на расстоянии клинка.
Даже предательство Эдайн сбило меня с ритма битвы лишь на минуту. Слова Пророчества вспыхнули в голове - и я мысленно растоптал их каблуком, как костер, разметав злые искры. И продолжил рубить. Нас оставалось мало, но мы еще могли победить.
А потом Ангбанд разверз свою пасть, и нас захлестнуло черной волной. Что мне оставалось делать? Я рычал, плакал, вгрызаясь бок о бок с закаменевшим лицом и духом Кано в бесконечную массу железа, мяса, огня, клыков. Все братья пробились к нам - залитый кровью, едва сидящий в седле Атаринке, неистовые Амбаруссат, перекошенный Морьо, Тьелко, на котором даже лохмотья и погнутые доспехи смотрелись эффектно. Все были живы - и я был обязан, потеряв поле битвы, не потерять их.
И мы развернулись и стали отступать.
В тот миг я предал тебя третий - и последний раз. И Судьба отплатила мне.
Хранимый мечами и копьями братьев и друзей я несколько раз останавливался на миг и оглядывался - и увидел, как огненные сполохи балрогов стали стекаться к одному месту - в темноте их было хорошо видно даже за столько лиг.
И я застыл, не в силах двинуться, потому я уже видел подобное много лет назад. Вокруг меня ярилась битва - а я, забывший о необходимости дышать, следил за лениво и неотвратимо ползущими к одной точке искрами.
Это мог быть Турукано.
Но я знал, что там - ты.
Время перестало существовать для меня. Чего я ждал? Что в этот раз все будет иначе?..
Серебряное пламя взвилось, казалось, до небес - и навстречу рухнувшему за этим мраку во мне поднялось такое же непроглядное безумие...
Я пришел в себя от того,что у меня на обеих руках (правой я, похоже, просто расшвыривал врагов) повисли Кано и Тьелко, с боков нас прикрывали прочие воины, и братья сорванными голосами кричали, веля мне остановиться, очнуться, вернуться.
Я остановился. Мы стали пробиваться обратно, и я снова рубил, колол, топтал конем - но чувствовал, знал, почти видел, как мое сознание, душа, существо рассыпается быстро гаснущей серебряной пылью, оставаясь среди пепла и крови Анфауглит.
Но ведь для того, чтобы убивать, душа не особо нужна.
Тем более я снова не мог позволить себе остановиться.
А когда мы наконец остановились, и устроили привал, и кое-как поставили лагерь, и немного перевели дух, Макалаурэ совершил поступок, равному которому не совершал со времен моего плена.
Он подошел ко мне и просто сказал:
- Пойдем.
И увел меня в лес. И там отчаяние поглотило меня, и я ничего не помню.
Очнулся я в лагере на третий день и понял - в той битве погиб не только ты - с тобой навсегда погибла и моя надежда.
И самое страшное и непоправимое - то, что это Я убил тебя, призвав на ту битву. Убил того, кто спас мне жизнь, кто был...
И за это мне нет и не нужно прощения и искупления.
Теперь мне остались только братья, память - и Клятва.
И эти листы, с которых нет-нет - и глянут на меня твои глаза сквозь сплетение букв, как свозь лесные ветви, и касаясь гладких страниц я...
Прости, оторно, я совсем забылся. Скоро рассвет и новый серый день...
И я подумал - и перепишу это письмо и отдам тому певцу. Он достоин знать правду - и, знаю, сохранит ее в тайне.
Я гашу свечи, оторно, серебряный мой.
До встречи..
ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО
Мы с Кано бредем по изломанной, сожженной земле. Куда? Зачем? Камни у нас, наш путь окончен. Боль в руке сводит с ума - впрочем, разве не безумны мы оба уже давно и бесповоротно? Ради чего жить дальше? Надежда моя много лет назад была втоптана в пепел Анфауглит, Клятва исполнена - в той мере, что нам еще оставалось, племянник и двоюродная сестра сами о себе позаботятся. Только Кано оставить… не могу представить такого, мы вместе с самого его рождения, воистину - моя правая рука. Но я смотрю на пепел его лица, в омуты глаз - и вижу, что несмотря на безумие, он не готов… не готов следовать за мной в последний путь. Он всегда знал нечто большее, что неизменно оставалось сокрытым от нас - этот отважный насмешник с душой как море. Он и сейчас видит больше и дальше, чем я.
Но теперь это неважно
От Нэльафинвэ Майтимо Руссандола ничего больше не осталось - только пламя и боль, маловато, чтобы быть хоть каким-то братом. И, пока я еще могу мыслить внятно:
«Я больше не могу, Кано»
Он молча кивает.
«Спасибо - и прости за все, что было и не было»
Он обнимает меня - я еще умудряюсь удивиться, что сейчас говорю я, самый, пожалуй, косноязычный в семье, а не он, величайший поэт среди Нолдор
Значит - так надо
Мы разворачиваемся и уходим. Не оглядываясь, конечно
Но эта разлука ненадолго, готов…
Ненадолго, Кано
А я теперь знаю, куда ведет мой путь, мой последний путь
Белое Пламя может поглотить только иное, более яркое пламя - и я направляюсь туда, где меж багровым небом и черной землей кипит тело Арды
Я не понимаю, страшно ли мне или нет - впрочем, с каждым шагом разум все больше покидает меня, его крох только достанет, чтобы сделать последний шаг осознанно, как Эльда и лорду Нолдор
Да, Владыка Намо, я приду к тебе сам, прибавив последнюю кровь к той, что я проливал в безумии сердца или с холодным расчетом, прибавив еще одну тень во мрак моей души - и пусть Госпожа Ниенна оплачет меня.
А я приду к тебе даже в радостью, потому что жизнь для меня теперь не имеет смысла, и я хочу понять, был ли в ней смысл и прок раньше
Приду с радостью, потому что все, кто мне дорог, нынче пребывают в твоих Чертогах
Все, кроме одной.
Мама…
Два монолога лорда Майтимо
НЕОТПРАВЛЕННОЕ ПИСЬМО
Ночь уже клонится к завершению, хотя ветер еще полон запахом звезд - а я все сижу без сна и пишу тебе письмо. Оно останется неотправленным, как и многие другие, но я так привык говорить с тобой посредством букв, что теперь, когда мне не осталось иных способов, не имею сил от него отказаться. Даже зная,что ты никогда не прочтешь эти строки.
Тем более, мне не с кем больше об этом говорить. Ни с кем не могу и не хочу...
Прости, я прервался - в груди теснит так, что трудно дышать.
Сегодня к нам присоединился еще один бродячий отряд, в нем обнаружился певец - наполовину Нолдо, наполовину Синда. Его приняли с воодушевлением, тем более, что с первых же спетых им фраз стал явен несомненный талант. Макалаурэ тоже внес свою лепту, иронично заметив, что теперь-то его хоть ненадолго оставят в покое. Певец оказался еще и умен и деликатен - правда, я не сразу понял суть этой деликатности, и не знаю, поняли ли прочие.
Впрочем, ни ему? ни мне это не помогло. Хотя все случилось совершенно случайно.
Я какое-то время посидел в общей зале и отправлялся спать, когда по пути меня поймал Илькарин по какому-то мелкому делу - и вот тут-то я все и услышал.
На беду певца, он не знал, что галерея вокруг залы не сплошная, и некоторые гобелены натянуты на рамы, так что через них все слышно, а при случае можно отодвинуть и войти прямо в залу.
Какое-то время он перебирал струны, а потом негромко сказал:
- Я не хотел петь эту песню раньше. - Он чуть помолчал. - Но теперь спою.
Почему - я понял сразу, наверно, поняли и другие.
Потому что он запел о тебе.
Илькарин бросил один взгляд на мое лицо - а мне-то казалось, что я хорошо владею собой - и, молча развернувшись, незаметно ушел. Хорошо иметь таких друзей и соратников.
Я дослушал до конца. Песня была прекрасна. От этого было в сто раз хуже. В ней были неточности и поэтические преувеличения и недоговоренности - и потому воспоминания поднялись из глубины сердца неудержимой волной - до последней детали, звука, вздоха.
И перекрывая их все, душило меня черное, непроглядное, вызывающее дурноту чувство вины.
Я дошел до своих покоев и понял, что мне предстоит еще одна бессонная ночь...
Первые пять дней я не помню по отдельности. Я просто убивал - и защищался и защищал. Рубил. Колол. Топтал конем. Я был весь - одна мысль, одно стремление, одно желание - победить. Победить во что бы то ни стало. Когда надо было - я ел, когда мог - спал, я следил за своими ранами, отлавливая целителей при каждой возможности - потому что не мог позволить себе проиграть по глупости и опрометчивости.
Я шел вперед, к своей цели - и она была всего лишь на расстоянии клинка.
Даже предательство Эдайн сбило меня с ритма битвы лишь на минуту. Слова Пророчества вспыхнули в голове - и я мысленно растоптал их каблуком, как костер, разметав злые искры. И продолжил рубить. Нас оставалось мало, но мы еще могли победить.
А потом Ангбанд разверз свою пасть, и нас захлестнуло черной волной. Что мне оставалось делать? Я рычал, плакал, вгрызаясь бок о бок с закаменевшим лицом и духом Кано в бесконечную массу железа, мяса, огня, клыков. Все братья пробились к нам - залитый кровью, едва сидящий в седле Атаринке, неистовые Амбаруссат, перекошенный Морьо, Тьелко, на котором даже лохмотья и погнутые доспехи смотрелись эффектно. Все были живы - и я был обязан, потеряв поле битвы, не потерять их.
И мы развернулись и стали отступать.
В тот миг я предал тебя третий - и последний раз. И Судьба отплатила мне.
Хранимый мечами и копьями братьев и друзей я несколько раз останавливался на миг и оглядывался - и увидел, как огненные сполохи балрогов стали стекаться к одному месту - в темноте их было хорошо видно даже за столько лиг.
И я застыл, не в силах двинуться, потому я уже видел подобное много лет назад. Вокруг меня ярилась битва - а я, забывший о необходимости дышать, следил за лениво и неотвратимо ползущими к одной точке искрами.
Это мог быть Турукано.
Но я знал, что там - ты.
Время перестало существовать для меня. Чего я ждал? Что в этот раз все будет иначе?..
Серебряное пламя взвилось, казалось, до небес - и навстречу рухнувшему за этим мраку во мне поднялось такое же непроглядное безумие...
Я пришел в себя от того,что у меня на обеих руках (правой я, похоже, просто расшвыривал врагов) повисли Кано и Тьелко, с боков нас прикрывали прочие воины, и братья сорванными голосами кричали, веля мне остановиться, очнуться, вернуться.
Я остановился. Мы стали пробиваться обратно, и я снова рубил, колол, топтал конем - но чувствовал, знал, почти видел, как мое сознание, душа, существо рассыпается быстро гаснущей серебряной пылью, оставаясь среди пепла и крови Анфауглит.
Но ведь для того, чтобы убивать, душа не особо нужна.
Тем более я снова не мог позволить себе остановиться.
А когда мы наконец остановились, и устроили привал, и кое-как поставили лагерь, и немного перевели дух, Макалаурэ совершил поступок, равному которому не совершал со времен моего плена.
Он подошел ко мне и просто сказал:
- Пойдем.
И увел меня в лес. И там отчаяние поглотило меня, и я ничего не помню.
Очнулся я в лагере на третий день и понял - в той битве погиб не только ты - с тобой навсегда погибла и моя надежда.
И самое страшное и непоправимое - то, что это Я убил тебя, призвав на ту битву. Убил того, кто спас мне жизнь, кто был...
И за это мне нет и не нужно прощения и искупления.
Теперь мне остались только братья, память - и Клятва.
И эти листы, с которых нет-нет - и глянут на меня твои глаза сквозь сплетение букв, как свозь лесные ветви, и касаясь гладких страниц я...
Прости, оторно, я совсем забылся. Скоро рассвет и новый серый день...
И я подумал - и перепишу это письмо и отдам тому певцу. Он достоин знать правду - и, знаю, сохранит ее в тайне.
Я гашу свечи, оторно, серебряный мой.
До встречи..
ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО
Мы с Кано бредем по изломанной, сожженной земле. Куда? Зачем? Камни у нас, наш путь окончен. Боль в руке сводит с ума - впрочем, разве не безумны мы оба уже давно и бесповоротно? Ради чего жить дальше? Надежда моя много лет назад была втоптана в пепел Анфауглит, Клятва исполнена - в той мере, что нам еще оставалось, племянник и двоюродная сестра сами о себе позаботятся. Только Кано оставить… не могу представить такого, мы вместе с самого его рождения, воистину - моя правая рука. Но я смотрю на пепел его лица, в омуты глаз - и вижу, что несмотря на безумие, он не готов… не готов следовать за мной в последний путь. Он всегда знал нечто большее, что неизменно оставалось сокрытым от нас - этот отважный насмешник с душой как море. Он и сейчас видит больше и дальше, чем я.
Но теперь это неважно
От Нэльафинвэ Майтимо Руссандола ничего больше не осталось - только пламя и боль, маловато, чтобы быть хоть каким-то братом. И, пока я еще могу мыслить внятно:
«Я больше не могу, Кано»
Он молча кивает.
«Спасибо - и прости за все, что было и не было»
Он обнимает меня - я еще умудряюсь удивиться, что сейчас говорю я, самый, пожалуй, косноязычный в семье, а не он, величайший поэт среди Нолдор
Значит - так надо
Мы разворачиваемся и уходим. Не оглядываясь, конечно
Но эта разлука ненадолго, готов…
Ненадолго, Кано
А я теперь знаю, куда ведет мой путь, мой последний путь
Белое Пламя может поглотить только иное, более яркое пламя - и я направляюсь туда, где меж багровым небом и черной землей кипит тело Арды
Я не понимаю, страшно ли мне или нет - впрочем, с каждым шагом разум все больше покидает меня, его крох только достанет, чтобы сделать последний шаг осознанно, как Эльда и лорду Нолдор
Да, Владыка Намо, я приду к тебе сам, прибавив последнюю кровь к той, что я проливал в безумии сердца или с холодным расчетом, прибавив еще одну тень во мрак моей души - и пусть Госпожа Ниенна оплачет меня.
А я приду к тебе даже в радостью, потому что жизнь для меня теперь не имеет смысла, и я хочу понять, был ли в ней смысл и прок раньше
Приду с радостью, потому что все, кто мне дорог, нынче пребывают в твоих Чертогах
Все, кроме одной.
Мама…