Домодедово.
Заходя на посадку, самолёты включают фары издалека, километров за двадцать. И стоя на пустой стоянке, техник может видеть в ночном небе ползущую к нему звезду, которая постепенно становится ярче звёзд, потом распадается на отдельные огни- посадочные, стробы, маяки, навигационные, потом вся эта кучка огней плавно покачивается над полосой, и наконец, гудит реверсом, обрастая ещё и звуками.
CRJ с номерами 276 и 277 должны сесть почти одновременно- из Киева и Калининграда, и через час одновременно вылететь- в Москву и Петербург. Поэтому два техника на соседних стоянках видят сразу две плавно ползущие к ним звезды- одна чуть ближе и пониже, другая подальше и повыше. Кто их них кто? Внезапно вдалеке загорается ещё один огонёк, плавно вплывающий в очередь. Лесенка из трёх сияющих точек ползёт к полосе.
Первая точка, прогудев реверсом, вползает на перрон, под свет прожекторов. Мой коллега, находящийся ближе к ней, разглядывает бортовой номер и показывает пальцем себе в грудь- это его 277. Самолёт вкатывается на стоянку, едва заметно кивая носом в момент окончательной остановки. Гасятся яркие фары, протягивается угасающий гул останавливающихся двигателей. Гасятся мигающие маяки, плавно вываливается на перрон входная дверь. Наблюдая эту стандартную последовательность, происходящую на соседней стоянке, я едва успеваю заметить, как сбоку от меня появляется второй приземлившийся CRJ. Вот он поворачивается мордой ко мне и вкатывается на стоянку, на ходу гася фары, на секунду ослепительно зыркнувшие мне в лицо.
Теперь я участник стандартных действий. Кинуть колодки, показать пилотам, что колодки кинуты, открыть багажник. Давно уже ожидающие рядом грузчики резво подкатываются к открытой багажной двери верхом на своей электро-тележке, на которой маркером жирно нарисован трёхлучевой знак "Mercedes". За их спинами прокатывается по полосе "Эмбраер", который только что был третьей звездой в очереди.
Дальше- присесть на корточки, гусиным шагом или на четвереньках проползти под крылом, вокруг колёс, оценить колёса, тормоза, проверить наличие или отсутствие расплющенной и поджаренной на тормозе утки, встреченной ногой самолёта в воздухе перед посадкой.
Так. Смех смехом, а внутреннее колесо на правой ноге- определённо "не в допуске". Пора менять по износу. Блин, как не вовремя. Священный рейс на Домодедово священен в плане точности времени вылета. Потому что этим рейсом люди летят не в саму Москву, а пересаживается на хренову кучу других рейсов из Москвы. И поэтому задержка у нас может привести к тому, что хренова куча людей может опоздать на пересадки и не попасть в ихние Нью-Йорки и Бангкоки. И начнутся звонки, жалобы и вопросы на целый месяц, какого же хрена и какой же ушлёпок задержал священное Домодедово.
Несколько драгоценных минут я нерешительно вздыхаю и шлёпаю ртом как рыба. Блин, как невовремя. Забить и пусть летит? Поменяем утречком, там время будет. Или не забить, всё-таки уважительная причина для задержки. Но блин, Домодедово же! Я выползаю из-под крыла, отмечая про себя, что если не вползать под него, то износ на колесе совершенно никому не виден. Ещё пару минут задумчиво пожевав свои сомнения, я таки достаю из кармана рацию. Вызываю механика.
-Двадцатый слушает.
-Дима, добрый вечер, надо колесо на CRJ. С резиной Michelin. На 44-ю стоянку.
-Колесо на CRJ, Michelin, на 44-ю.
Потом вызываю начальника смены. Медленно прожёвывая слова и выражения, сообщаю ему, что колёсико-то на 276 нехорошее. И надо бы его того, поменять, что-ли. Но может после Домодедово, а то ведь Домодедово же, может утречком, а?
Начальник смены оказывается очень далёк от того, чтобы жевать сомнения. Колесо не в допуске? Нет, не в допуске. Тогда какого, мля, ты тормозишь, мля. У тебя дефект? У тебя дефект! Колесо-то заказал уже? Да, заказал. Ну так ёпт!
---
Вообще-то он совершенно прав. У меня дефект? Да, у меня дефект! И поскольку пилоты уже ушли и стюардессы уже упорхали, то я тут главный, и раз у меня дефект, то я имею полное право и даже обязанность решительно объявить "А идите-ка вы все отдохнуть, никуда мы не летим, пока я не скажу!". В этом моя проблема. Мне трудно представить себя в чём-то главным и решающим. Тем более на фоне их всех- пилотов, полсотни пассажиров, диспетчеров и священного Домодедово. Тем более под давлением времени. Трудно понять, что давление времени- сугубо воображаемое, тогда как износ колеса вполне конкретен, хоть никому и не виден, если не заползать на карачках под крыло.
---
Вдохновлённый пинком начальника смены, я спокойно и уверенно встречаю синюю "Газель", везущую мне свеженькое колесо, домкрат и всё такое. Одновременно с прибытием колеса к самолёту подползает, сверкая длинными боками, топливозаправщик. Я решительно готов принять решение- попрошу их подождать минут 20, пока я буду менять колесо, но это решение оказывается ни к чему, потому что ко мне бежит мой коллега. Давай, Юрик, лезь к колесу, а я одновременно буду заправлять. Вообще-то этот мой коллега должен был ещё часа два сидеть на диванах в техдомике, ожидая своего самолёта, но мудрый пинок начальника смены пнул не только меня, но и его мне на помощь.
Замена колеса- это процесс уже почти инстинктивный. Три маленьких болта, ещё два маленьких, одна здоровенная гайка, бум, колесо отвалилось. Теперь надеваем новое колесо, и в обратном порядке- здоровенная гайка, два болтика, крышка, ещё три болтика, и наконец- высокохудожественная контровка. Спускаем домкрат, и правая нога самолёта плавно шлёпается на бетон. Теперь не забыть бы собрать инструмент. Теперь не забыть бы всё правильно оформить в бортжурнале. Всё, даём посадку пассажиров.
Два CRJ, 276 и 277, заводятся одновременно, снова обрастая во тьме своими маяками, огнями и фарами, и стройненько друг за дружкой укатываются на взлёт. В Москву и Петербург. На три минуты раньше расписания.
Под действием минутного порыва я навожу телефон на удаляющийся 276:
Не спеша топая к зданию аэропорта в тишине перрона, оглушающей после шума ВСУ и двигателей, я думаю о том, что скоро уж три года, как я работаю тут, и два года, как есть "право подписи". но до сих пор у меня очень туго с принятием решений. Что я должен решать сам, а о чём спрашивать? Всегда кажется, что лучше вообще ничего самому не принимать, а обо всём спрашивать, и делать что скажут. Или не делать, если не скажут. Хотя чёрт побери, давно можно понять хотя бы простейшие вещи. Что у тебя дефект- значит у тебя дефект, даже если это священное Домодедово. Хотя, конечно, правда и то, что колесо с таким износом спокойно пролетало бы ещё месяц, не меньше. Правда и то, что масса дебильных ошибок случается именно потому, что кто-то решил принимать решения сам, не спросив ни у кого. Короче, принятие решений- это неведомый тёмный лес. Пойду лучше кофе попью, тем более что стюардесса шоколадку подарила.