Рассказ, записанный со слов одного из участников о пугачевском бунте
В социальных сетях мне доводилось читать дискуссию об этом рассказе Верхоланцева. Дескать, Верхоланцев сочинил то, что он был полковником у Пугачева. Я этого не знаю. Однозначно могу утверждать лишь то, что версия которую опубликовал Даль в "русском слове" в 1856 году существенно отличается от представленной ниже, которая распространилась в 90-е годы, а позже была опубликована в "Уральском следопыте"...
___________________
«8-го января 1774 года мы в первый раз услыхали о приближении Пугачева. В то время я был горным писчиком и имел в своем распоряжении до 500 человек, которые работали в рудниках. Разсказы о поступках Пугачова, об его ненависти к помещикам и боярам везде возмущали народ против начальников. В команде моей также нашлись отважные: заговорили, зашумели, перестали слушаться и грозили мне смертью, «как скоро будет сюда, - говорили они, - великий государь». Один из них даже бросил меня в рудную яму. Я был принужден бежать от моей команды; заводские прикащики спрятались в лесу, откуда после уехали в город Екатеринбург.
Ночью на 18 января я спрятался в деревне Крылосове у своего шурина. Около полуночи прискакали в деревню разъездные с ружьями и нагайками. Из них один был мой зять из деревни Черемши: он дернул меня нагайкой; я вспрыгнул с постели. Меня взяли, прицепили к стремени и дорогой от Крылосовой до Черемши вели, как преступника.
По утру, 18-го января, приехал на Билимбаевский завод последователь Пугачева, полковник Иван Наумович Белобородов, отставной канонир Кунгурскаго уезда, Богородскаго села, знавший истиннаго Петра III. Мне велели явиться к нему на завод. На квартире у прикащика, Антона Ширколина, я упал пред ним на колена и просил прощения.
- Бог и великий государь прощают тебя, - сказал он. На нем был белый мужицкий тулуп, а за поясом висела сабля. Узнав, что я имел, команду в 500 рабочих, он приказал мне на другой день выставить их во фрунт и сделать им перекличку по горным спискам.
В шайке Белобородова находился тогда товарищем ему Кунгурского уезда татарин Алзафар, ревностный слуга Пугачова. Он первый провозглашал на сборищах: «Питер Педорович! Питер Педорович!». Кто при этом оказывал малейшее сопротивление, того он жестоко наказывал нагайкой. Звание старшин и походных сотников несли на себе Осокинскаго завода служители, ребята бравые, первые последователи Белобородова. Все они были одеты по-казацки, с саблями на поясе. Белобородов приобретал доверие своею трезвостью и кротким нравом и более любил раскольников, что делал и сам Пугачев, будучи злым раскольником.
Ночью я выстроил 500 человек в одну линию против квартиры полковника и ждал разсвета. Белобородов встал рано, ему доложили обо мне, и я тотчас был допущен.
- Что, любезный друг, исполнил ли мой приказ? - спросил он.
- Исполнил, ваше высокородие!
- Хорошо.
Он встал со стула, надел лисий малахай (шапку) с ушами и вышел к моей команде. Все умолкли. Белобородов осмотрел всю линию и выбрал до трех сот человек для себя; остальных не принял за малолетством и другими недостатками; скомандовал фрунт, выдернул свою саблю и обернулся к старшинам и сотникам, которые мгновенно последовали его примеру.
- Поздравляю тебя походным сотником, - сказал он мне, - а вас, ребята, с товарищем!
Я поклонился. Меня тотчас остригли по-казацки и дали мне саблю.
В этот день в народе было большое волнение. Мастеровые и крестьяне в пьяном виде бушевали по улицам. Конторские бумаги и архив вынесли на площадь и сожгли.
Кроме рудных рабочих, многие, кто по воле, кто из страха, пристали к шайке Белобородова. В числе их были и служители. Из них Герасим Стражев состоял при полковнике секретарем; другие исполняли иныя должности. Служитель Поркачев поступил также в сотники.
Из Билимбаевскаго завода мы пошли на Васильевский (Шайтанский), где нас встретили с хлебом и солью. Белобородов занял дом заводчика Ширяева. Тут я учил его писать имя: Иван Белобородов, моею рукою водил его руку.
В этом месте произошла первая баталия: из Екатеринбурга пришла команда мастеровых под начальством капитана Ярополцева. Мы разбили ее и взяли 60 пленных, из коих полковник наш двоих повесил, двоим головы отрубил на плахе, четверых плетьми застегали, а остальных постригли в казаки. При этой баталии Белобородов удивил нас своим искуством стрелять из пушек.
На другой день сотник Поркачов отряжен был с командою на Утку Демидову, но был разбит одним из офицеров от царицы и попался в плен. Получив о сем известие, Белобородов двинулся на помянутый завод, но возвратился без успеха.
Пользуясь удалением нашего полковника, шайтанцы, подкрепленные екатеринбургскою командою, взбунтовались и сожгли его квартиру. Мы удалились, пошли на Сергинские заводы, ныне принадлежащие господам Губиным, а оттуда на Кослинский завод, направляясь к Оренбургу. На этом заводе приводили жителей к присяге. Потом пошли в Богорятскую слободу, где стоял другой полковник Пугачова, Самсон (фамилии не припомню), также безграмотный. Здесь оба полковника соединились, но нас разбили, и команда разбежалась. Кослинский мужик увез Белобородова на Саткинский завод. Мы уже не являлись к нему после. Тут мы взяли Пасху, сожгли завод и отправили рапорт к Пугачеву в Берды, под Оренбургом, где стоял самозванец. Тут же мы узнали, что его разбил князь Голицын.
Из Сатки мы поспешили к Пугачову и нашли его под Магнитною крепостью. Здесь явились к нему три полковника, два уже известные вам, а третий шел из Сибири. Мы издали увидели, как Пугачев с своими наездниками разъезжал по степи за крепостию. Он принял нас за неприятелей, потому что мы шли стройно (он не ходил стройно), и послал узнать о приближающейся силе. Посланные донесли ему, что идут его полковники. Он подъехал к своим палаткам, поднял знамя и ждал дружины: мы преклонили ему свои знамена.
При первом взгляде на мнимаго царя я не верил глазам: я видел портреты истиннаго Петра III и, сравнивая черты того и другаго, нашел много несходства. Скоро я узнал в нем обманщика, но оставить его не смел и боялся подать повод к малейшему подозрению.
Пугачов был средняго роста, корпусный, в плечах широк, смугловат, борода окладистая, глаза черные и большие. На нем была парчевая бекеша, род казацкаго троеклина, сапоги красные, шапка зделана из покровов церковных, пограбленных его приверженцами, большею частию раскольниками и яицкими казаками. Голос Пугачова несколько сиповат. Сам он речист и деятелен.
Во время разъезда Пугачова по улице в Магнитной крепости, когда ее взяли, одна женщина выстрелила в него из окна и ранила в правую руку. Ее изрубили. Раненый самозванец не мог сидеть верхом: он ездил в коляске.
Из этой крепости пошли в Троицкую и взяли ее, но скоро оставили, потому что за нами шел от царицы генерал Декалонг. Передовая его колонна настигла нас. Меня окружили солдаты, сбили с коня, но я не оробел, бросился на одного из них, проколол его пикою и на коне его ускакал.
Опасаясь вторичнаго поражения, Пугачов бежал на Красноуфимск. Здесь остановила нас команда от царицы под начальством капитана Попова. Завязалась жаркая баталия и кончилась ничем. Меня ранили.
Из Красноуфимска взяли влево и пришли в Осу. Город этот был под командой майора Скрипицына. Для охраны от самозванца его укрепили деревянным заплотом; с навесов и с батарей, устроенных внутри крепости, жарили в нас картечью, бросали каменья, лили на нас горячую воду, смолу и масло. Пугачов скомандовал своим, и тотчас навезли огромные возы соломы в несколько рядов, спрятались за них, начали стрелять да подвигать вперед, и наша взяла. Из крепости перестали стрелять; все жители собрались, тихо зазвонили в колокола и отворили ворота. Но еще прежде обезоруженные солдаты, распустив волосы по плечам, уныло шли к нам; тут же сняли с них мундиры, остригли и одели по-казацки. Майор Скрипицын сдался пленным и следовал вместе с поручиком Минеевым, бывшим под его командою, за Пугачевым до пристани Рождественскаго завода господина Демидова; он принял веселый вид, разъезжал и советовался с Пугачевым. Это было в июне.
Пугачов со всею шайкой переправился на другую сторону Камы. Скрипицын, с поверенным князей Голицыных, Клюшниковым, ночью отправили письмо по Каме в Воткинский завод к исправнику Алымову, уговаривая его вооружиться против Пугачова, потому де что самозванец сей находится у них почти в руках. Поручик Минеев, проведав заговор, открыл измену: посланных догнали на Каме. На следующий день Пугачов повесил Скрипицына и повереннаго. Поручик, доказавший свою верность самозванцу, зделался его любимцем.
Из Рождественской пристани пошли вниз по Каме на Воткинский завод. Здесь нам не сопротивлялись: начальники завода оставили его без защиты. Управляющий скрылся в одной отдаленной избе. Полковник Грязной, поставленный охранять завод, засел в пруд, выставя немного голову. Нашлись люди, которые тотчас указали нам обоих: управителя сожгли в избе, обложив ее соломой, Грязного повесили.
Отсюда ушли мы на Ижевский завод, где встретили нас хлебом и солью. Прошли тихо и смирно.
В это время нас набралось до 5 000; Пугачов решился итти на Казань. Пришли и стали на Арском поле. Пугачов написал манифесты и послал в город. Казанцы издевались над его посланиями. На другой день мы двинулись на Казань. Погода предвещала нам успех: ветер дул прямо на неприятеля. Завязалась резня страшная; густой дым пошел прямо на город, наши били неприятеля с вала; вошли в город, зажгли его. Человек 15 храбрецов уже ворвались было в крепость, но их там заперли. Вокруг крепости все жгли и грабили. Пугачов хотел задушить головнями засевших в ней. Разграбили монастырь и игуменью с монахинями вывели на Арское поле. Разбили тюрьму и освободили арестантов; здесь заключены были жена и сын Пугачова.
В числе добычи вывезли на Арское поле 15 бочек вина: самозванец любил угощать дружину после всякой победы. Настала ночь; развели огни, составились шайки по полкам; началась попойка. Пугачов сам разъезжал по стану. Говор и песни не умолкали до полуночи, но едва затихли, как раздалась тревога. Михельсон, занимавший село Царицыно, напал на пьяных. Кто куда мог, давай Бог ноги! Много тысяч и вся наша артиллерия взята победителем.
На другой день опять сражение: дым пошел в нашу сторону, нас сбили с поля. 5 000 человек, под начальством Белобородова, были отрезаны и взяты в плен, не исключая начальника. Пугачов, разбитый под Казанью, бежал с остальною шайкой вверх по Волге, в Сундырь. Обезоруженных пленников подполковник Михельсон стал отпускать по домам и велел находившемуся при нем Гавриле Владимирову, знавшему лично самозванца и некоторых его приверженцов, осматривать отпускаемых пленников. Гаврила Владимиров был служитель Сергинскаго завода; сначала служил Пугачеву, был с Белобородовым в Саткинском заводе, оттуда ездил с рапортами к Пугачеву, после перешел к Голицыну, а потом к Михельсону. Осмотр делали с тем, не найдут ли между простыми мужиками какого-нибудь из соумышленников Пугачова; Гаврила узнал Белобородова: его схватили с дочерьми, бывшими с ним в походе. После, как слышно было, Белобородов увезен в Москву и там казнен.
Сундырь сожгли и разграбили за то, что жители его погрузили барки в воду, чем и затруднили нашу переправу за Волгу.
От Сундыря направились мы мордовскими и черемискими деревнями. Жители их более всего жаловались на попов за их поборы, и видя, что Пугачов не щадил их, они сами тирански управлялись с ними: вешали на ворота и иными средствами мстили за себя.
В Курмыше на Суре, близ Алатыря, на одном острове человек до 200 бояр со своими людьми и пожитками укрылись от нас, вооружась, впрочем, кто чем мог, на случай опасности. Завидев нас, крепостные люди связали их и выдали нам: их кололи пиками, а младенцев о землю хлестали.
Алатырь взяли. Оттуда пошли в Саранск. Здесь самозванца встретил архимандрит монастыря Саранской пустыни с крестом. Пугачов ездил в обитель его обедать. После князь Голицын повесил архимандрита.
У этого города в стан Пугачова привезли генерала Цыпликова с женою, двумя дочерьми и малолетним сыном. Их казнили позорно: жену и детей повесили, а Цыпликову отесали бока, и когда он упал, то в рот вколотили кол.
Оттуда прошли чрез Пензу в город Петровен, где встретили нас без боя; но мы, боясь Суворова, пошли в Саратов. Здесь на лугу, у берега Волги, произошла сильная баталия между жителями и гарнизоном. Солдаты преклонились Пугачеву, а предводители их бежали в Царицын. Мы же, преследуемые Суворовым, пошли в Дубовки. На пути явились к Пугачеву донские казаки в числе 500 человек с полным вооружением, снарядами и блестящими пиками. Самозванец принял их с великою честию.
В городе Камышине распустили тюрьму и разбили винный подвал. До 600 бочек пролили; пить не давали. Арестанты черпали пролитое вино ушатами, шляпами, пили нападкой и в пьяном разгуле дебошировали по городу. Но мы не смели долго оставаться тут; пошли на Царицын, дали один выстрел в Московския ворота и, не останавливаясь, пошли на Астрахань. Не дошед до Черноярска, остановились ночевать. Михельсон шел за нами и ночью приблизился версты на три. У нас в это время было до 60 орудий и войска до 60 000 человек. Утром, на заре, сошлись две противныя стороны, завязалась жаркая баталия. Вновь присягнувшие самозванцу, донские казаки, оказались изменниками: главныя орудия наши они заколотили и изрубили лафеты. Разбитый Пугачов бежал в Черный Яр с 6 человеками из своих соумышленников; они все переплыли за Волгу и спрятались в камыш, между Волгой и Яиком, в Узени. Товарищи его, видя всю превратность судьбы, связали и привезли его, сначала в Яицкую крепость, а потом в город Симбирск, где находились тогда Суворов и Панин. Заковав руки и ноги, самозванца посадили в железную клетку и отослали в Москву».
К этому любопытному разсказу о действиях самозванца очевидец Верхоланцев присоединил несколько слов о самом себе.
«Я уже сказывал, что на Билимбаевском заводе полковник Белобородов пожаловал меня в походные сотнкки: в этом чине служил я до 7-го августа 1774 года, был почти во всех баталиях, сперва с Белобородовым, потом с самим Пугачевым и слыл отважным наездником. При сражении близ Красноуфимска я был ранен; здесь, недалеко от моей родины, я думал было бежать от самозванца, но не мог, боялся Пугача, который велел смотреть за мною и раненаго меня возили на телеге. С другой стороны грозила другая беда: окрестности Красноуфимска и Кунгура были заняты солдатами и вооруженными мужиками под начальством капитана Попова. Я слышал, что он не дает потачки нашему брату.
Под Осой я не мог еще быть в баталии и сидел в обозе. Но под Казанью я уже был здоров.
В Саратове пожаловал меня Пугачов в полковники третьяго Яицкого полка. Это произошло следующим образом: 7-го августа 1774 года, в день моего ангела, я решился поднести Пугачеву 15 яблоков. У палатки его меня остановили, чтоб доложить ему. Я стал на колени и поставил на голову блюдо с яблоками. Когда вышел самозванец, я закричал: «Здравия желаю, ваше императорское величество!». Самозванец спросил, как меня зовут, и велел справиться в святцах, не обманываю ли я его. Потом возвратился в шатер, и вскоре вынес на том же блюде 15 аршин кармазиннаго сукна, столько же золотых и нужные знаки для мундира полковничьяго, поставил мне на голову и сказал: «Поздравляю тебя полковником третьяго Яицкаго полка». Я поклонился. На другой день мундир мой был готов, товарищи меня дарили и поздравляли.
По разбитии самозванца под Черным Яром, я в числе многих был взят и отослан на суд в Москву.
В Москве не столь важных соучастников Пугачова казнили и вешали по жребию; а жребии были в виде билетов, надписаны: «казнить, простить», свернуты в трубки и перемешаны.
Мне достался жребий «простить» и несколько нагаечных ударов в спину».
Горный писчик Верхоланцев
Сообщил Н.Попов.
Чтения ОИДР. № 1862, кн. 3.
___________________________
PS: К этому стоит добавить, что самую раннюю версию рассказа Верхоланцева о Пугачеве, которая значительно отличается от вышеизложенной, можно прочитать в сборнике «Русская беседа». IV., 1856 г. За авторством Даля В.И.
___________________
«8-го января 1774 года мы в первый раз услыхали о приближении Пугачева. В то время я был горным писчиком и имел в своем распоряжении до 500 человек, которые работали в рудниках. Разсказы о поступках Пугачова, об его ненависти к помещикам и боярам везде возмущали народ против начальников. В команде моей также нашлись отважные: заговорили, зашумели, перестали слушаться и грозили мне смертью, «как скоро будет сюда, - говорили они, - великий государь». Один из них даже бросил меня в рудную яму. Я был принужден бежать от моей команды; заводские прикащики спрятались в лесу, откуда после уехали в город Екатеринбург.
Ночью на 18 января я спрятался в деревне Крылосове у своего шурина. Около полуночи прискакали в деревню разъездные с ружьями и нагайками. Из них один был мой зять из деревни Черемши: он дернул меня нагайкой; я вспрыгнул с постели. Меня взяли, прицепили к стремени и дорогой от Крылосовой до Черемши вели, как преступника.
По утру, 18-го января, приехал на Билимбаевский завод последователь Пугачева, полковник Иван Наумович Белобородов, отставной канонир Кунгурскаго уезда, Богородскаго села, знавший истиннаго Петра III. Мне велели явиться к нему на завод. На квартире у прикащика, Антона Ширколина, я упал пред ним на колена и просил прощения.
- Бог и великий государь прощают тебя, - сказал он. На нем был белый мужицкий тулуп, а за поясом висела сабля. Узнав, что я имел, команду в 500 рабочих, он приказал мне на другой день выставить их во фрунт и сделать им перекличку по горным спискам.
В шайке Белобородова находился тогда товарищем ему Кунгурского уезда татарин Алзафар, ревностный слуга Пугачова. Он первый провозглашал на сборищах: «Питер Педорович! Питер Педорович!». Кто при этом оказывал малейшее сопротивление, того он жестоко наказывал нагайкой. Звание старшин и походных сотников несли на себе Осокинскаго завода служители, ребята бравые, первые последователи Белобородова. Все они были одеты по-казацки, с саблями на поясе. Белобородов приобретал доверие своею трезвостью и кротким нравом и более любил раскольников, что делал и сам Пугачев, будучи злым раскольником.
Ночью я выстроил 500 человек в одну линию против квартиры полковника и ждал разсвета. Белобородов встал рано, ему доложили обо мне, и я тотчас был допущен.
- Что, любезный друг, исполнил ли мой приказ? - спросил он.
- Исполнил, ваше высокородие!
- Хорошо.
Он встал со стула, надел лисий малахай (шапку) с ушами и вышел к моей команде. Все умолкли. Белобородов осмотрел всю линию и выбрал до трех сот человек для себя; остальных не принял за малолетством и другими недостатками; скомандовал фрунт, выдернул свою саблю и обернулся к старшинам и сотникам, которые мгновенно последовали его примеру.
- Поздравляю тебя походным сотником, - сказал он мне, - а вас, ребята, с товарищем!
Я поклонился. Меня тотчас остригли по-казацки и дали мне саблю.
В этот день в народе было большое волнение. Мастеровые и крестьяне в пьяном виде бушевали по улицам. Конторские бумаги и архив вынесли на площадь и сожгли.
Кроме рудных рабочих, многие, кто по воле, кто из страха, пристали к шайке Белобородова. В числе их были и служители. Из них Герасим Стражев состоял при полковнике секретарем; другие исполняли иныя должности. Служитель Поркачев поступил также в сотники.
Из Билимбаевскаго завода мы пошли на Васильевский (Шайтанский), где нас встретили с хлебом и солью. Белобородов занял дом заводчика Ширяева. Тут я учил его писать имя: Иван Белобородов, моею рукою водил его руку.
В этом месте произошла первая баталия: из Екатеринбурга пришла команда мастеровых под начальством капитана Ярополцева. Мы разбили ее и взяли 60 пленных, из коих полковник наш двоих повесил, двоим головы отрубил на плахе, четверых плетьми застегали, а остальных постригли в казаки. При этой баталии Белобородов удивил нас своим искуством стрелять из пушек.
На другой день сотник Поркачов отряжен был с командою на Утку Демидову, но был разбит одним из офицеров от царицы и попался в плен. Получив о сем известие, Белобородов двинулся на помянутый завод, но возвратился без успеха.
Пользуясь удалением нашего полковника, шайтанцы, подкрепленные екатеринбургскою командою, взбунтовались и сожгли его квартиру. Мы удалились, пошли на Сергинские заводы, ныне принадлежащие господам Губиным, а оттуда на Кослинский завод, направляясь к Оренбургу. На этом заводе приводили жителей к присяге. Потом пошли в Богорятскую слободу, где стоял другой полковник Пугачова, Самсон (фамилии не припомню), также безграмотный. Здесь оба полковника соединились, но нас разбили, и команда разбежалась. Кослинский мужик увез Белобородова на Саткинский завод. Мы уже не являлись к нему после. Тут мы взяли Пасху, сожгли завод и отправили рапорт к Пугачеву в Берды, под Оренбургом, где стоял самозванец. Тут же мы узнали, что его разбил князь Голицын.
Из Сатки мы поспешили к Пугачову и нашли его под Магнитною крепостью. Здесь явились к нему три полковника, два уже известные вам, а третий шел из Сибири. Мы издали увидели, как Пугачев с своими наездниками разъезжал по степи за крепостию. Он принял нас за неприятелей, потому что мы шли стройно (он не ходил стройно), и послал узнать о приближающейся силе. Посланные донесли ему, что идут его полковники. Он подъехал к своим палаткам, поднял знамя и ждал дружины: мы преклонили ему свои знамена.
При первом взгляде на мнимаго царя я не верил глазам: я видел портреты истиннаго Петра III и, сравнивая черты того и другаго, нашел много несходства. Скоро я узнал в нем обманщика, но оставить его не смел и боялся подать повод к малейшему подозрению.
Пугачов был средняго роста, корпусный, в плечах широк, смугловат, борода окладистая, глаза черные и большие. На нем была парчевая бекеша, род казацкаго троеклина, сапоги красные, шапка зделана из покровов церковных, пограбленных его приверженцами, большею частию раскольниками и яицкими казаками. Голос Пугачова несколько сиповат. Сам он речист и деятелен.
Во время разъезда Пугачова по улице в Магнитной крепости, когда ее взяли, одна женщина выстрелила в него из окна и ранила в правую руку. Ее изрубили. Раненый самозванец не мог сидеть верхом: он ездил в коляске.
Из этой крепости пошли в Троицкую и взяли ее, но скоро оставили, потому что за нами шел от царицы генерал Декалонг. Передовая его колонна настигла нас. Меня окружили солдаты, сбили с коня, но я не оробел, бросился на одного из них, проколол его пикою и на коне его ускакал.
Опасаясь вторичнаго поражения, Пугачов бежал на Красноуфимск. Здесь остановила нас команда от царицы под начальством капитана Попова. Завязалась жаркая баталия и кончилась ничем. Меня ранили.
Из Красноуфимска взяли влево и пришли в Осу. Город этот был под командой майора Скрипицына. Для охраны от самозванца его укрепили деревянным заплотом; с навесов и с батарей, устроенных внутри крепости, жарили в нас картечью, бросали каменья, лили на нас горячую воду, смолу и масло. Пугачов скомандовал своим, и тотчас навезли огромные возы соломы в несколько рядов, спрятались за них, начали стрелять да подвигать вперед, и наша взяла. Из крепости перестали стрелять; все жители собрались, тихо зазвонили в колокола и отворили ворота. Но еще прежде обезоруженные солдаты, распустив волосы по плечам, уныло шли к нам; тут же сняли с них мундиры, остригли и одели по-казацки. Майор Скрипицын сдался пленным и следовал вместе с поручиком Минеевым, бывшим под его командою, за Пугачевым до пристани Рождественскаго завода господина Демидова; он принял веселый вид, разъезжал и советовался с Пугачевым. Это было в июне.
Пугачов со всею шайкой переправился на другую сторону Камы. Скрипицын, с поверенным князей Голицыных, Клюшниковым, ночью отправили письмо по Каме в Воткинский завод к исправнику Алымову, уговаривая его вооружиться против Пугачова, потому де что самозванец сей находится у них почти в руках. Поручик Минеев, проведав заговор, открыл измену: посланных догнали на Каме. На следующий день Пугачов повесил Скрипицына и повереннаго. Поручик, доказавший свою верность самозванцу, зделался его любимцем.
Из Рождественской пристани пошли вниз по Каме на Воткинский завод. Здесь нам не сопротивлялись: начальники завода оставили его без защиты. Управляющий скрылся в одной отдаленной избе. Полковник Грязной, поставленный охранять завод, засел в пруд, выставя немного голову. Нашлись люди, которые тотчас указали нам обоих: управителя сожгли в избе, обложив ее соломой, Грязного повесили.
Отсюда ушли мы на Ижевский завод, где встретили нас хлебом и солью. Прошли тихо и смирно.
В это время нас набралось до 5 000; Пугачов решился итти на Казань. Пришли и стали на Арском поле. Пугачов написал манифесты и послал в город. Казанцы издевались над его посланиями. На другой день мы двинулись на Казань. Погода предвещала нам успех: ветер дул прямо на неприятеля. Завязалась резня страшная; густой дым пошел прямо на город, наши били неприятеля с вала; вошли в город, зажгли его. Человек 15 храбрецов уже ворвались было в крепость, но их там заперли. Вокруг крепости все жгли и грабили. Пугачов хотел задушить головнями засевших в ней. Разграбили монастырь и игуменью с монахинями вывели на Арское поле. Разбили тюрьму и освободили арестантов; здесь заключены были жена и сын Пугачова.
В числе добычи вывезли на Арское поле 15 бочек вина: самозванец любил угощать дружину после всякой победы. Настала ночь; развели огни, составились шайки по полкам; началась попойка. Пугачов сам разъезжал по стану. Говор и песни не умолкали до полуночи, но едва затихли, как раздалась тревога. Михельсон, занимавший село Царицыно, напал на пьяных. Кто куда мог, давай Бог ноги! Много тысяч и вся наша артиллерия взята победителем.
На другой день опять сражение: дым пошел в нашу сторону, нас сбили с поля. 5 000 человек, под начальством Белобородова, были отрезаны и взяты в плен, не исключая начальника. Пугачов, разбитый под Казанью, бежал с остальною шайкой вверх по Волге, в Сундырь. Обезоруженных пленников подполковник Михельсон стал отпускать по домам и велел находившемуся при нем Гавриле Владимирову, знавшему лично самозванца и некоторых его приверженцов, осматривать отпускаемых пленников. Гаврила Владимиров был служитель Сергинскаго завода; сначала служил Пугачеву, был с Белобородовым в Саткинском заводе, оттуда ездил с рапортами к Пугачеву, после перешел к Голицыну, а потом к Михельсону. Осмотр делали с тем, не найдут ли между простыми мужиками какого-нибудь из соумышленников Пугачова; Гаврила узнал Белобородова: его схватили с дочерьми, бывшими с ним в походе. После, как слышно было, Белобородов увезен в Москву и там казнен.
Сундырь сожгли и разграбили за то, что жители его погрузили барки в воду, чем и затруднили нашу переправу за Волгу.
От Сундыря направились мы мордовскими и черемискими деревнями. Жители их более всего жаловались на попов за их поборы, и видя, что Пугачов не щадил их, они сами тирански управлялись с ними: вешали на ворота и иными средствами мстили за себя.
В Курмыше на Суре, близ Алатыря, на одном острове человек до 200 бояр со своими людьми и пожитками укрылись от нас, вооружась, впрочем, кто чем мог, на случай опасности. Завидев нас, крепостные люди связали их и выдали нам: их кололи пиками, а младенцев о землю хлестали.
Алатырь взяли. Оттуда пошли в Саранск. Здесь самозванца встретил архимандрит монастыря Саранской пустыни с крестом. Пугачов ездил в обитель его обедать. После князь Голицын повесил архимандрита.
У этого города в стан Пугачова привезли генерала Цыпликова с женою, двумя дочерьми и малолетним сыном. Их казнили позорно: жену и детей повесили, а Цыпликову отесали бока, и когда он упал, то в рот вколотили кол.
Оттуда прошли чрез Пензу в город Петровен, где встретили нас без боя; но мы, боясь Суворова, пошли в Саратов. Здесь на лугу, у берега Волги, произошла сильная баталия между жителями и гарнизоном. Солдаты преклонились Пугачеву, а предводители их бежали в Царицын. Мы же, преследуемые Суворовым, пошли в Дубовки. На пути явились к Пугачеву донские казаки в числе 500 человек с полным вооружением, снарядами и блестящими пиками. Самозванец принял их с великою честию.
В городе Камышине распустили тюрьму и разбили винный подвал. До 600 бочек пролили; пить не давали. Арестанты черпали пролитое вино ушатами, шляпами, пили нападкой и в пьяном разгуле дебошировали по городу. Но мы не смели долго оставаться тут; пошли на Царицын, дали один выстрел в Московския ворота и, не останавливаясь, пошли на Астрахань. Не дошед до Черноярска, остановились ночевать. Михельсон шел за нами и ночью приблизился версты на три. У нас в это время было до 60 орудий и войска до 60 000 человек. Утром, на заре, сошлись две противныя стороны, завязалась жаркая баталия. Вновь присягнувшие самозванцу, донские казаки, оказались изменниками: главныя орудия наши они заколотили и изрубили лафеты. Разбитый Пугачов бежал в Черный Яр с 6 человеками из своих соумышленников; они все переплыли за Волгу и спрятались в камыш, между Волгой и Яиком, в Узени. Товарищи его, видя всю превратность судьбы, связали и привезли его, сначала в Яицкую крепость, а потом в город Симбирск, где находились тогда Суворов и Панин. Заковав руки и ноги, самозванца посадили в железную клетку и отослали в Москву».
К этому любопытному разсказу о действиях самозванца очевидец Верхоланцев присоединил несколько слов о самом себе.
«Я уже сказывал, что на Билимбаевском заводе полковник Белобородов пожаловал меня в походные сотнкки: в этом чине служил я до 7-го августа 1774 года, был почти во всех баталиях, сперва с Белобородовым, потом с самим Пугачевым и слыл отважным наездником. При сражении близ Красноуфимска я был ранен; здесь, недалеко от моей родины, я думал было бежать от самозванца, но не мог, боялся Пугача, который велел смотреть за мною и раненаго меня возили на телеге. С другой стороны грозила другая беда: окрестности Красноуфимска и Кунгура были заняты солдатами и вооруженными мужиками под начальством капитана Попова. Я слышал, что он не дает потачки нашему брату.
Под Осой я не мог еще быть в баталии и сидел в обозе. Но под Казанью я уже был здоров.
В Саратове пожаловал меня Пугачов в полковники третьяго Яицкого полка. Это произошло следующим образом: 7-го августа 1774 года, в день моего ангела, я решился поднести Пугачеву 15 яблоков. У палатки его меня остановили, чтоб доложить ему. Я стал на колени и поставил на голову блюдо с яблоками. Когда вышел самозванец, я закричал: «Здравия желаю, ваше императорское величество!». Самозванец спросил, как меня зовут, и велел справиться в святцах, не обманываю ли я его. Потом возвратился в шатер, и вскоре вынес на том же блюде 15 аршин кармазиннаго сукна, столько же золотых и нужные знаки для мундира полковничьяго, поставил мне на голову и сказал: «Поздравляю тебя полковником третьяго Яицкаго полка». Я поклонился. На другой день мундир мой был готов, товарищи меня дарили и поздравляли.
По разбитии самозванца под Черным Яром, я в числе многих был взят и отослан на суд в Москву.
В Москве не столь важных соучастников Пугачова казнили и вешали по жребию; а жребии были в виде билетов, надписаны: «казнить, простить», свернуты в трубки и перемешаны.
Мне достался жребий «простить» и несколько нагаечных ударов в спину».
Горный писчик Верхоланцев
Сообщил Н.Попов.
Чтения ОИДР. № 1862, кн. 3.
___________________________
PS: К этому стоит добавить, что самую раннюю версию рассказа Верхоланцева о Пугачеве, которая значительно отличается от вышеизложенной, можно прочитать в сборнике «Русская беседа». IV., 1856 г. За авторством Даля В.И.