(no subject)
Александр Ланин
Как еврей, я несу ответственность
За распятие Иисуса,
За крик "Варавва",
За равнодушие.
Да, именно так,
Будь я там,
Я бы тоже выбрал Варавву.
Чувак был патриот,
Воевал за Иудею,
Пошёл на крест за мои принципы,
А не за свои.
Как человек, я несу ответственность
За вторую бомбу,
Сброшенную на Нагасаки.
С первой ладно -
Война, коммунисты, Сталин,
Осознанная необходимость,
Минимизация жертв,
Месть за Пёрл Харбор,
Понты, наконец.
Но вторая.
Моя ответственность не жмёт,
Не давит,
Не сжигает меня изнутри лучевой болезнью,
Не саднит в районе запястий.
Председатель клуба англоязычных белых мужчин,
Куда меня никогда не пустят
Из-за акцента,
По утрам раскуривает сигару,
Толстую, как бомба,
Длинную, как гвоздь.
Потом он выходит на трибуну
Спросить меня,
Записать мой ответ,
Распечатать его миллионными тиражами:
"Отвечай, сволочь.
Отвечай, гад,
Или отвечалка сломалась?"
"Да, - говорю, - сломалась."
Моя ответственность живёт отдельно от меня,
Тащит в гору непонятные доски,
Молится в кафедральном соборе района Ураками,
Мёрзнет в окопе нулёвки.
Ночами приходит ко мне, чтобы я помнил, каково это, быть целым,
Обнимает меня, шепчет "Я всё понимаю, но зачем,
Зачем ты разрешил им сбросить
Эту чёртову
Вторую
Бомбу?"
Михаил Эпштейн. Музей бомбы в Парке мира
В эти дни 77-ая годовщина Хиросимы и Нагасаки. Я побывал там 15 лет назад и записал некоторые впечатления.
Я в Хиросиме, в Парке мира. Смотрю на небо, которое могло уронить такое чудовище. Именно оттуда, с высоты 580 м, где сейчас плывут светлые облачка.
Место и время в Хиросиме имеют отчетливое измерение. Расстояние ОТ ЭПИЦЕНТРА. Время ОТ ВЗРЫВА. Все исчисляется по этим двум параметрам. Судьба человека определялась тем, сколько метров отделяли его от эпицентра и через сколько минут после взрыва он успевал добраться до воды, чтобы увлажнить горящее тело и смыть радиоактивную пыль, следы черного дождя, который обрушился на город.
"Стрекоза порхала передо мной и села на ограду. Я приподнялся, снял свою кепочку и почти уже захлопнул стрекозу, когда..." Это из воспоминаний выжившего. Тогда они все были еще детьми или подростками.
Почему пораженные А-бомбой (тепловой волной, излучением) идут, подняв руки и закинув головы, как будто в знак капитуляции? Потому что их глаза распухли и через узкие щелочки можно видеть, лишь закинув голову. Почему у них растопырены пальцы на руках? Потому что с них сошла кожа и прикосновение пальца к пальцу причиняет боль.
Выжившая вспоминает: это похоже на ад на буддийских картинах, какие мне показывали в детстве. Только там было еще и зеленое, а в Хиросиме только белое, черное и красное.
Дома рушились, и многие люди оставались под бревнами, когда начинался пожар. Подросток, выбравшись из-под обломков своего дома, слышит стон матери, придавленной тяжелым брусом. Он не может сдвинуть его с места. Он зовет прохожих, кто-то берется ему помогать, но брус слишком тяжелый. Слышен треск надвигающегося пламени. "Мама, что мне делать?" - "Беги, сыночек, беги, меня уже все равно не спасешь". Так он выжил.
Экспонат: каменные ступени, на которых запечатлелась тень сидевшего на них человека. Сам он был мгновенно сожжен, а его тень осталась и контрастно выделяется на более светлом фоне ступеней.
Фигура ангела, опаленного взрывом, - скульптура с католического собора, попавшего под бомбу.
Вечером прогулка по новой Хиросиме: длиннейший молл, забитый всевозможными шмотками и развлечениями. Думаешь: неужели весь выбор человечества - между разрушительной грандиозностью и комфортной посредственностью? "Где стол был яств, там гроб стоит", только здесь наоборот - яства на месте гроба...
Как еврей, я несу ответственность
За распятие Иисуса,
За крик "Варавва",
За равнодушие.
Да, именно так,
Будь я там,
Я бы тоже выбрал Варавву.
Чувак был патриот,
Воевал за Иудею,
Пошёл на крест за мои принципы,
А не за свои.
Как человек, я несу ответственность
За вторую бомбу,
Сброшенную на Нагасаки.
С первой ладно -
Война, коммунисты, Сталин,
Осознанная необходимость,
Минимизация жертв,
Месть за Пёрл Харбор,
Понты, наконец.
Но вторая.
Моя ответственность не жмёт,
Не давит,
Не сжигает меня изнутри лучевой болезнью,
Не саднит в районе запястий.
Председатель клуба англоязычных белых мужчин,
Куда меня никогда не пустят
Из-за акцента,
По утрам раскуривает сигару,
Толстую, как бомба,
Длинную, как гвоздь.
Потом он выходит на трибуну
Спросить меня,
Записать мой ответ,
Распечатать его миллионными тиражами:
"Отвечай, сволочь.
Отвечай, гад,
Или отвечалка сломалась?"
"Да, - говорю, - сломалась."
Моя ответственность живёт отдельно от меня,
Тащит в гору непонятные доски,
Молится в кафедральном соборе района Ураками,
Мёрзнет в окопе нулёвки.
Ночами приходит ко мне, чтобы я помнил, каково это, быть целым,
Обнимает меня, шепчет "Я всё понимаю, но зачем,
Зачем ты разрешил им сбросить
Эту чёртову
Вторую
Бомбу?"
Михаил Эпштейн. Музей бомбы в Парке мира
В эти дни 77-ая годовщина Хиросимы и Нагасаки. Я побывал там 15 лет назад и записал некоторые впечатления.
Я в Хиросиме, в Парке мира. Смотрю на небо, которое могло уронить такое чудовище. Именно оттуда, с высоты 580 м, где сейчас плывут светлые облачка.
Место и время в Хиросиме имеют отчетливое измерение. Расстояние ОТ ЭПИЦЕНТРА. Время ОТ ВЗРЫВА. Все исчисляется по этим двум параметрам. Судьба человека определялась тем, сколько метров отделяли его от эпицентра и через сколько минут после взрыва он успевал добраться до воды, чтобы увлажнить горящее тело и смыть радиоактивную пыль, следы черного дождя, который обрушился на город.
"Стрекоза порхала передо мной и села на ограду. Я приподнялся, снял свою кепочку и почти уже захлопнул стрекозу, когда..." Это из воспоминаний выжившего. Тогда они все были еще детьми или подростками.
Почему пораженные А-бомбой (тепловой волной, излучением) идут, подняв руки и закинув головы, как будто в знак капитуляции? Потому что их глаза распухли и через узкие щелочки можно видеть, лишь закинув голову. Почему у них растопырены пальцы на руках? Потому что с них сошла кожа и прикосновение пальца к пальцу причиняет боль.
Выжившая вспоминает: это похоже на ад на буддийских картинах, какие мне показывали в детстве. Только там было еще и зеленое, а в Хиросиме только белое, черное и красное.
Дома рушились, и многие люди оставались под бревнами, когда начинался пожар. Подросток, выбравшись из-под обломков своего дома, слышит стон матери, придавленной тяжелым брусом. Он не может сдвинуть его с места. Он зовет прохожих, кто-то берется ему помогать, но брус слишком тяжелый. Слышен треск надвигающегося пламени. "Мама, что мне делать?" - "Беги, сыночек, беги, меня уже все равно не спасешь". Так он выжил.
Экспонат: каменные ступени, на которых запечатлелась тень сидевшего на них человека. Сам он был мгновенно сожжен, а его тень осталась и контрастно выделяется на более светлом фоне ступеней.
Фигура ангела, опаленного взрывом, - скульптура с католического собора, попавшего под бомбу.
Вечером прогулка по новой Хиросиме: длиннейший молл, забитый всевозможными шмотками и развлечениями. Думаешь: неужели весь выбор человечества - между разрушительной грандиозностью и комфортной посредственностью? "Где стол был яств, там гроб стоит", только здесь наоборот - яства на месте гроба...