Из многих сказок эта всех мудрей, и я, в неё не верящий еврей, не радуюсь неверию. А Песах, уже прошедший, смотрит с укоризной, как седока везёт осёл капризный, а у того играет вечность в пейсах. Я, безразличный, в общем, ко кресту, смотрю на мир, в котором я расту, в котором я умру и не воскресну. Скучающий по близким и родным, я бога жду, не веря встрече с ним, и что там дальше, мне неинтересно. Ах, эта сказка - некто на осле, развратница, писец навеселе, рыбак и мытарь - сказочники, как же... Мне, океан прошедшему по дну и слышавшему сказку не одну про вкус летящей с неба манной каши, что рыба? Что мне эти пять хлебов? Как верить мне словам - бог есть любовь? Шесть миллионов сказочников часто во сне стучатся в память и нутро. А сказка сказок - это всё старо - ушедшим никогда не достучаться. И всё же - крест и талес на плечах. Маца, и на столе горит свеча - огонь сошел сегодня в гроб господень. Как часто возвещали - Машиах придёт - и никаких печей и плах. Пускай не я, но мой народ свободен от сказок древних - он куда древней любой из них. Он сам героем в ней, в какой-то сказке Bетхого завета. Что крашенки? Что эти куличи? Везде чужой, о боге помолчи, не верь совету мертвых, не советуй живым, которым трудно у стены поверить в то, что дни их сочтены, что жизнь, как миг - пройдёт и не заметим. И кто зажжет лампадку от огня, кто молит за тебя и за меня, чтоб мы воскресли. Как смириться с этим не знаю, я не сказочник отнюдь. Ещё бы хоть немного протянуть, а там - прощай зачитанная Тора. Не выберу - воскресну ли, умру, в прохладной келье или на миру, но слишком часто снится тот, который на ослике, а после - на кресте. Сложи мне сказку, вечный иудей, чтоб от своей земли не смог отпасть я. Чтоб тень моя, прилипшая к окну, кричала - никогда я не примкну к тем, кто вбивал металл в его запястья.
Из многих сказок эта всех мудрей,
и я, в неё не верящий еврей,
не радуюсь неверию. А Песах,
уже прошедший, смотрит с укоризной,
как седока везёт осёл капризный,
а у того играет вечность в пейсах.
Я, безразличный, в общем, ко кресту,
смотрю на мир, в котором я расту,
в котором я умру и не воскресну.
Скучающий по близким и родным,
я бога жду, не веря встрече с ним,
и что там дальше, мне неинтересно.
Ах, эта сказка - некто на осле,
развратница, писец навеселе,
рыбак и мытарь - сказочники, как же...
Мне, океан прошедшему по дну
и слышавшему сказку не одну
про вкус летящей с неба манной каши,
что рыба? Что мне эти пять хлебов?
Как верить мне словам - бог есть любовь?
Шесть миллионов сказочников часто
во сне стучатся в память и нутро.
А сказка сказок - это всё старо -
ушедшим никогда не достучаться.
И всё же - крест и талес на плечах.
Маца, и на столе горит свеча -
огонь сошел сегодня в гроб господень.
Как часто возвещали - Машиах
придёт - и никаких печей и плах.
Пускай не я, но мой народ свободен
от сказок древних - он куда древней
любой из них. Он сам героем в ней,
в какой-то сказке Bетхого завета.
Что крашенки? Что эти куличи?
Везде чужой, о боге помолчи,
не верь совету мертвых, не советуй
живым, которым трудно у стены
поверить в то, что дни их сочтены,
что жизнь, как миг - пройдёт и не заметим.
И кто зажжет лампадку от огня,
кто молит за тебя и за меня,
чтоб мы воскресли. Как смириться с этим
не знаю, я не сказочник отнюдь.
Ещё бы хоть немного протянуть,
а там - прощай зачитанная Тора.
Не выберу - воскресну ли, умру,
в прохладной келье или на миру,
но слишком часто снится тот, который
на ослике, а после - на кресте.
Сложи мне сказку, вечный иудей,
чтоб от своей земли не смог отпасть я.
Чтоб тень моя, прилипшая к окну,
кричала - никогда я не примкну
к тем, кто вбивал металл в его запястья.
Reply
Leave a comment