о мифе в истории
Миф - это массовый способ восприятия
истории. Историческая реальность слишком сложна, неоднозначна,
противоречива, чтобы задержаться в массовом сознании. Массовое сознание
всегда в той или иной степени сознание мифологическое. Оно отбирает
факты, интерпретирует их по-своему, упрощая, примитивизируя историю. Не
надо думать, будто мифологическое сознание присуще только людям
Средневековья, или представителям отсталых, архаических обществ, или же
населению тоталитарных государств. Ничего подобного! Современный
европейский обыватель, грамотный, образованный, неглупый так же легко
усваивает примитивные мифологические конструкции. Достаточно вспомнить
феномен персонификации зла. В девяностые «мировое зло» как будто
сконцентрировалось в фигурах Саддама Хусейна и Слободана Милошевича, а
после их гибели - в полумифическом образе Усамы бен Ладена.
Поэтому
наше общество не более и не менее «архаично», чем общество западное.
Хотим мы этого или нет, но народ всегда будет создавать свои мифы,
верить в них, охранять их от нападок извне. И здесь мы стоим перед
тяжким выбором: перейти ли на сторону большинства, использовать свои
знания и способности для подновления и укрепления мифа, или остаться с
истиной, точнее с тем, что мы считаем истиной.
Политик
может и, вероятно, должен выбрать первый путь. Но истинный ученый
служит, прежде всего, истине, ему придется избрать второй путь. В твоей
реплике меня насторожил релятивистский подход к исторической науке, к
историческим фактам. Многогранны они и подчас противоречивы, но все-таки
дают возможность составить более-менее адекватное представление об
исторической реальности. В детстве я верил в миф о Грозном царе, любил
лермонтовскую «Песню о купце Калашникове», где Иван представлен
воплощением справедливости, сурового, неумолимого, но единственно
верного закона. Повторял слова народной песни:
Он, батюшка, грозен да милостив.
За правду милует, а за неправду вешает.
Для
меня первым критиком этого мифа оказался, как ни странно, Валентин
Савич Пикуль. В его миниатюре «Закрытие русской лавочки» Иван
представлен сумасшедшим убийцей, трусом и негодяем. Я Пикулю не поверил,
но задумался. Прочитал «Историю государства российского», а затем
исторические портреты Костомарова. Историки девятнадцатого века еще не
научились игнорировать факты, пропускать их мимо ушей, поэтому не только
демократ Костомаров, но и убежденные монархисты Карамзин и Погодин
оказались злейшими врагами мифа о Грозном царе. Наши великие историки
меня переубедили.
истории. Историческая реальность слишком сложна, неоднозначна,
противоречива, чтобы задержаться в массовом сознании. Массовое сознание
всегда в той или иной степени сознание мифологическое. Оно отбирает
факты, интерпретирует их по-своему, упрощая, примитивизируя историю. Не
надо думать, будто мифологическое сознание присуще только людям
Средневековья, или представителям отсталых, архаических обществ, или же
населению тоталитарных государств. Ничего подобного! Современный
европейский обыватель, грамотный, образованный, неглупый так же легко
усваивает примитивные мифологические конструкции. Достаточно вспомнить
феномен персонификации зла. В девяностые «мировое зло» как будто
сконцентрировалось в фигурах Саддама Хусейна и Слободана Милошевича, а
после их гибели - в полумифическом образе Усамы бен Ладена.
Поэтому
наше общество не более и не менее «архаично», чем общество западное.
Хотим мы этого или нет, но народ всегда будет создавать свои мифы,
верить в них, охранять их от нападок извне. И здесь мы стоим перед
тяжким выбором: перейти ли на сторону большинства, использовать свои
знания и способности для подновления и укрепления мифа, или остаться с
истиной, точнее с тем, что мы считаем истиной.
Политик
может и, вероятно, должен выбрать первый путь. Но истинный ученый
служит, прежде всего, истине, ему придется избрать второй путь. В твоей
реплике меня насторожил релятивистский подход к исторической науке, к
историческим фактам. Многогранны они и подчас противоречивы, но все-таки
дают возможность составить более-менее адекватное представление об
исторической реальности. В детстве я верил в миф о Грозном царе, любил
лермонтовскую «Песню о купце Калашникове», где Иван представлен
воплощением справедливости, сурового, неумолимого, но единственно
верного закона. Повторял слова народной песни:
Он, батюшка, грозен да милостив.
За правду милует, а за неправду вешает.
Для
меня первым критиком этого мифа оказался, как ни странно, Валентин
Савич Пикуль. В его миниатюре «Закрытие русской лавочки» Иван
представлен сумасшедшим убийцей, трусом и негодяем. Я Пикулю не поверил,
но задумался. Прочитал «Историю государства российского», а затем
исторические портреты Костомарова. Историки девятнадцатого века еще не
научились игнорировать факты, пропускать их мимо ушей, поэтому не только
демократ Костомаров, но и убежденные монархисты Карамзин и Погодин
оказались злейшими врагами мифа о Грозном царе. Наши великие историки
меня переубедили.