Для советского человека жить в Киеве - это было мегакруто. Круто было жить в любой столице любой союзной республики. В Вильнюсе, Кишинёве, Тбилиси, Душанбе. В любом из этих городов жизнь была была более сытной и благоустроенной, чем, например в Свердловске. Только вот в тех городах трудно было без знания национального языка. Кто букв грузинских не понимает - тому в Тбилиси трудно. Не все же вывески на двух языках.
Зато в Киеве хорошо. Все говорят по-русски. А если надписи на украинском, то большинство их понятны. Кстати то, что в Киеве хорошо, заметил ещё Пушкин. Поэт так и писал.
То ль дело Киев, что за край,
Валятся сами в рот галушки,
Вином- хоть пару поддавай,
А молодицы, молодушки...
Этот стих рассказывал мне отец. У него тоже была мечта жить не где-нибудь, а именно в Киеве. Киев ему нравился гораздо больше Москвы.
Да и как не полюбить этот город с величавой рекой, цветущими каштанами, дворцами, куполами и древними стенами лавры.
Андреевская церковь, современное фото.
Днепр. Фото 70-х годов.
Желание отца переехать в Киев с голодного Урала было основано совсем не на пустом месте. Потому что, как говорится в огороде бузина, а в Киеве дядька. Бузины в наших огородах почему-то нет, а дядька в Киеве был. Даже два дядьки - родной и двоюродный.
Родной дядька, брат отца Евгений Кузьмич Гурин был кадровым офицером, танкистом. И служил он как раз в Киеве. И однажды он сказал отцу:
-Слава, если хочешь, то я вас всех к себе перетащу.
Дядя Женя второй слева, в чёрном комбинезоне.
Всех, это значило и маму, и меня. Я тогда ещё был очень мал, и мне было всё равно, что Киев, что Кировград, что родная деревня Рудянка. А вот маме в Киеве бы точно понравилось. Она в отличии от многих провинциалов, в большом городе чувствовала себя вполне неплохо. Было это всё году в 69-м или 70-м.
Отец съездил в столицу Советской Украины на разведку и привёз оттуда кучу положительных впечатлений. Потом он рассказывал мне много всего про Киев, но я запомнил только вот тот самый стих, да ещё то, как он ходил по улицам и читал вывески.
- Иду по улице, вижу, написано "Идальня". Что бы это значило? Или опять иду, написано "Перукарня". Вот не пекарня, а именно перукарня.
Потом он разглядел, что идальня - это столовая, а перукарня - парикмахерская.
-А вот что такое "Жиночи капелюшки"?
Магазин с "капелюшками" заставил гостя с Урала серьёзно призадуматься.
-Вот кто бы мог подумать, что капелюшки - это шляпки.
А я сначала посмеялся над капелюшками, а потом подумал, а ведь надо же, в наших-то краях специальных магазинов, где продавали шляпки и в помине не было.
Ещё отец с братом ездили на Днепр на рыбалку.
-Дядя Женя вытащил из воды какую-то зелёную тину, намотал на крючок, закинул и вытащил довольно приличного размера рыбку.
Воистину край чудес. У нас на Урале сколько ни наматывай тину на крючок - и полхвоста не выловишь. А там...
А ещё был еврей у пивных автоматов. Кстати сами пивные автоматы были тоже почти чудом. У нас на Урале их не было.
-Стоит он вежливый такой, чистенький, носатый у автоматов и деньги разменивает.
Бизнес этого еврея был в том, что если у кого мелочи не было, чтоб опустить монетку в автомат, то он разменивал. Дашь ему рубль, а он тебе даёт девяносто копеек мелочью. Десять копеек оставались бизнесмену в качестве платы за услугу. Прибыль составляла 11 процентов.
В общем, не шутя вознамерились отец с матерью ехать в Киев на жительство. Но тут дядьку отправили служить в Венгрию. Уезжая за рубеж, он отца обнадёжил.
-Вот вернусь из Венгрии, обязательно вас к себе возьму.
Отец (в центре) и два его брата Владимир и Евгений. Снято в Вологде на похоронах брата Бориса.
Но вернуться из Венгрии подполковнику Гурину было суждено только в гробу. Он в Венгрии скоропостижно скончался. А как дядя умер, то похлопотать за нас, бедных родственников, стало некому. Так вот мы в Киев и не переехали. Вместо Украины отец поехал в закрытый город Свердловск-44, где тогда только начинал работать автозавод.
А я тут сижу и думаю. Проживи дядя подольше, жили бы мы все сейчас в Киеве. Я представил себя киевлянином. Вот жил бы я там с детства. Я конечно полюбил бы и этот город, и людей.
Я ж в детстве любопытный был. Наверное, я бы выучил и украинский язык. Просто из любопытства. Приезжая на Урал, я думал бы, наверное, как тут, на родине всё убого, совсем не так как у нас. Все эти деревенские магазины и очереди за хлебом, деревянные домики, вечно дождливое уральское лето и коза, которую нужно было пасти.
Наверное, я в детстве доставал бы здесь всех знакомых вопросами типа:
-А вы знаете, как по-украински будет очередь? Черга.
-А вы знаете, как по-украински будет тормозить?
-Не знаем.
-Гальмувати.
А кем бы я стал, живя там? Дядя мой был военным. И несомненно многие знакомые нашей семьи тоже были бы военными. Может и я ...? Но нет. Я всё-таки индивидуалист. Перспектива влиться в большой воинский коллектив, спаянный строгой дисциплиной меня вряд ли бы обрадовала. Смею предположить, что и там я занимался бы какими-нибудь народными промыслами. А какие там в Киеве промыслы? Даже не знаю.
В общем жил бы я, не тужил до самых "известных событий". То есть до распада СССР. А вот потом... Ведь в душе я оставался тем же самым человеком. С тем же самым мировоззрением советского типа. Убеждённым в том, что пролетарский интернационализм есть лучшее, что придумали люди, а национализм есть то, от чего надо брезгливо сторониться. И как бы я воспринял мысль, что "москали всё наше сало съели", что "Украина не Россия"? Как воспринял бы новых героев, которые в советском мире считались врагами? Грушевского, Петлюру, Шухевича, Бандеру. Как отнёсся бы я к тому, что моя историческая родина Россия вдруг стала государством враждебным?
Сложный вопрос. Может быть, я замкнулся бы в себе. И никогда, ни с кем из знакомых или незнакомых не обсуждал бы политических вопросов. Думал бы, ну пусть всё идёт как идёт, только без меня.
Или воспринял бы все эти "майданные" идеи близко к сердцу и тоже стал считать себя европейцем? И постарался забыть о том, что связывает меня с Россией, Уралом?
А отец мой, а мать? Как восприняли бы всё это они, люди, прожившие в России полжизни?
Так что сижу это я и думаю. Не переехали мы в Киев, и ладно.
Несостоявшиеся киевляне. Отец мой и я. Снято в Кировграде в начале 70-х