Сергей Трахименок. "Родная крывинка"
Мой любимый на сегодня и уже немало лет писатель. О войне он пишет немного, но кое-что есть. С.Трахименок себя понимает как русского писателя. И это, скорее всего, уберегло его от современного белорусского националистического контекста. Этот "контекст" стандартен для нынешней восточной Европы, но в случае Беларуси он качественно дополняется тем, что в его основе лежит всего лишь ставшее привычным личное позерство участников этого затянувшегося в их среде "перфоманса": фрондирующие лично, на мой взгляд, обычно мало чего стоящие люди, конструируют реальность под себя. Мелкому человеку - мелкую реальность и мелкую историческую память. Своего рода ролевики с не очень большими в общем амбициями. Тот случай, когда говорят, на этом поколении природа отдыхает.
Война для них - это тема отвратительная, т.к. не позволяет быть мелкими и чувствовать на что-то в культуре имеющими право морально. Их новое прочтение войны - это в конечном счете апологетика полицая, как человечка, который хотел "просто выжить". А т.к. партизаны вели войну против немцев беспощадную и думали не о "просто выживании", а о победе, то отсюда и ненависть "вечно 13-летнего" тиханького подростка, до своих 50 лет воюющего со своим занятым и серьезным, уже покойным отцом, вполне себе честно воевавшим, за то ли уважение отца к себе, то ли за внимание.
В общем, сложилась омерзительная в условиях белорусской культурной ситуации и той реальной войны, которая была, генерация "искусственных" "чужих": литераторов, интеллектуалов, художников, политиков... Они не опираются, как в Литве, Украине или Польше на опыт пусть и мизерной по сравнению с Советской Армией и партизанами, но все же опыт реальной вооруженной борьбы против и нацистов и коммунистов. У белорусских националистов нет за спиной ни своей УПА, ни АК, ни традиции межвоенной государственности прибалтийских стран. Белорусский национализм - несерьезен в чистом виде, а его "труды" и "представления" о той войне вызывают не ненависть, а омерзение и чувство бесполезности потраченного на них времени. Этот круг людей и идей также мелочен, вторичен, неспособен ни к чему реальному и в остальных делах: в бизнесе, журналистике, политике... архетип полицая...
Сергей Трахименок к ним отношения не имеет.
***
"Родная крывинка"
Заседание кафедры закончилось поздно и Галина Ефимовна или, как ее звали студенты, доцент Прошкович, опоздала на службу в Соборе Петра и Павла. Когда она появилась в церкви, прихожане уже расходились. Она купила свечку, поставила ее перед иконой Скорбящей Божьей матери и помчалась домой, чувствуя вину за суету, с которой она все это сделала. Чтобы успокоить себя дала слово завтра придти пораньше, отстоять службу и помолиться…
Проехав на метро до конечной станции, она долго ждала автобус, понимая, чем дольше его не будет, тем труднее будет в него втиснуться и придется ждать следующего. Но получилось иначе, стайка молодых парней ринулась к открытым средним дверям, и Галину Ефимовну внесло в салон, а потом притиснуло к какому-то мужчине, от которого пахло крепким табаком и только что выпитой водкой.
В своей жизни Галина Ефимовна не раз сталкивалась с таким запахом, но сегодня она почему-то вспомнила, когда почувствовала его впервые. Этот запах исходил от Павлюка, полицая из соседней вески…1
* * *
В начале войны ей было четыре года, но она не помнила того, что все вокруг называли началом войны, она словно отсутствовала где-то до сорок второго года.
Маленькая Галя смотрит в окно, в котором виден кусочек леса с желтыми мелколистными березами и зеленеющими между ними елям.
Посея-а-ла огиро-о-чки, низко на-а-д водо-о-ю,
Сама бу-у-ду полы-а-ваты, дрибною-у слезою…
…поет отец, ловко управляясь шилом и иголкой: он подшивает старые валенки. Пара новых валенок лежит рядом.
Немецкое командование довело до сведения всех жителей приказ об очередной сдаче теплых вещей и валенок. Отец с матерью решили себе оставить валенки старые, а две пары новых сдать. У отца был хороший полушубок, его, от греха подальше, спрятали на горище 2.
Починив старые валенки, отец идет на сборный пункт в деревню, где стоит немецкий гарнизон, она в семи километрах от Заболотья. Пока отца нет мать, подумав, прячет на дно большого куфэрка3 еще одну дорогую в хате вещь - пуховую шаль.
Павлюк появился на следующий день. Одет он был в черный бушлат, с серым воротником и обшлагами… Два ряда металлических пуговиц, ремень. За спиной короткая винтовка.
- Карабин, - сказал брат Степка, которому тогда было восемь лет, но в оружии он разбирался лучше старшей сестры Наташки и матери.
Это необычное как у большинства жителей близлежащих деревень одеяние придавало ему вид не здешний и уж конечно не домашний. Вместе с ним был еще один полицай, одетый также как и Павлюк, но ростом поменьше и помоложе.
Отца в хате не было. И мать встретила Павлюка в штыки.
- Чего явился?
- Службу справляю, - ответил он.
- Яку службу?
- Где полушубок? - прервал он мать, не желая продолжать пустой, по его мнению, разговор.
- Якой полушубок?
- В яком Яхфим прошлую зиму ходил, - сказал Павлюк, передразнивая мать.
- Нету полушубка…
Павлюк снял с плеча карабин, передал его напарнику и полез по лестнице на чердак.
Отец прятал полушубок в расчете на то, что немцы его не найдут. Но там, где можно ввести в заблуждение оккупантов, трудно обмануть местных. Уже через минуту Павлюк спускался по лестнице с полушубком подмышкой.
Мать ухватилась за воротник и стала с остервенением вырвать его.
- Отдай, - говорила она. - Ты его шил? Ты его наживал?
Павлюк мотнул мать в одну сторону, а потом в другую и легко вырвал полушубок
- Тетка Ходора, - сказал он, - будешь обманывать новую власть, дети сиротами останутся.
Он бросил полушубок на плечо напарнику и схватил маленькую Галю подмышки. Мать мгновенно забыла про полушубок и бросилась выручать дочь. Но Павлюк повернулся к матери спиной и подбросил Галю в воздух так, что она едва не ударилась головой о потолок.
Все произошло очень быстро, и Галя не успела даже испугаться. Она только помнит, как взлетела в воздух и снова попала в крепкие руки Павлюка. Именно в этот момент и ударил ей в нос этот табачно-водочный запах.
Павлюк поставил девочку на пол и сказал матери:
- А Яхфиму передай, что он у меня должник.
***
Домой на Юго-Запад Минска Галина Ефимовна приехала к девяти часам. Открыв дверь своего подъезда, она пошла к лифту и натолкнулась на парочку, которая целовалась в углу лестничной площадки.
- Хм, - произнесла Галина Ефимовна, но молодежь не обратила на нее внимания, не прервала своего занятия, не смутилась, как это должно было случиться, по мнению Галины Ефимовны.
Кашлянув еще раз для приличия Прошкович, дождалась прихода лифта, чувствуя спиной все, что происходит на площадке, поднялась на восьмой этаж и позвонила в двери своей однокомнатной квартиры.
- Иду, иду, - раздался за дверью голос Алеськи, внучатой племянницы, которую она готовила к поступлению в вуз.
Алеська повернула ключ и дверь распахнулась
- Привет, Алеся Александровна, - сказала Галина Ефимовна, - как гранит науки?
- Грызем, тетка Галя, грызем, - в тон ей ответила племянница. Она никогда не называл ее бабкой или бабушкой. А Галине Ефимовне это к некоторой степени импонировало.
- После ужина поработаем, - ответила та и стала раздеваться.
Алеська поступала в институт второй раз, в прошлом году она не прошла по конкурсу. Наученная горьким опытом она заранее приехала в Галине и готовилась к экзаменам под руководством строгой родственницы. Алеська во всем внешне подчинялась требовательной бабке, но Галина Ефимовна чувствовала, что не стремление к знаниям привело в Минск Алеську. Если бы та могла остаться в столице без поступления в вуз, она не преминула бы сделать это. Но ее отец поставил перед ней задачу поступить в столичный вуз, только он, по его мнению, мог быть основой для будущего благополучия дочери.
***
Заболотье называлось веской, хотя в ней было всего три дома. И стояли эти три дома вовсе не за болотом, я рядом с болотом. Но кому-то в голову пришло так назвать этот хутор не хутор и веску не веску непонятно.
Хата Прошковичей стояла крайней, рядом с ней была хата Ганы Болотки, а за ней, уже с другого края бабки Теклы, которую все чаще всего звали Куделихой.
До войны в каждом дворе были корова, поросята, овцы, куры. Ко дворам примыкали огороды. Кроме того, близость с одной стороны болота, с его брусникой и клюквой, а с другой - леса, с его ягодами и грибами, давала заболотцам неоспоримые преимущества перед жителями больших сел и райцентра.
Но прекрасным это место было в мирное время, а у военного времени своя логика. С началом войны Заболотье оказалось между молотом и наковальней, с одной стороны немцы и не без причины подозревали его жителей в связях с партизанами, с другой стороны партизаны своими посещениями ставили их на грань жизни и смерти.
Словно опасаясь, что там за пределами дома детей подстерегает, опасность мать не выпускала маленькую Галю дальше двора, тогда как старая сестра десятилетняя Наташка и восьмилетний брат Степка таких ограничений не имели.
Наташка даже ходила какое-то время в школу, которые открыли немцы. И первые дни ей это нравилось. Но потом учитель отодрал ее линейкой и отец сказал, что Наташка в такую школу больше не пойдет.
Отец и старшие дети занимались хозяйством: работали в огороде, Степка управлял корову, Наташка давала корм курам.
У коровы на лбу было большое белое пятно и за это она имела кличку Лыска.
Может быть потому, что мать запрещала одной Гале выходить со двора. Жизнь за изгородью казалась девочке таинственной и необычайно интересной.
Особенно ей нравилось бывать в гостях у соседей. Правда, их дворы и дома как две капли воды были похожи на хату Прошковичей. Но внутри их, наряду с печкой, полатями, пристройками к печкам, которые назывались канапами, кроватями-ложками, были вещи, которых не было у Прошковичей.
У Ганы старинное зеркало - люстерка, в почерневшем от времени деревянном окладе, узорные абрусы 4 и сурветки 5. У Куделихи прялка и кросны, а также широкие деревянные лопаты, которыми бабка ставила и вынимала хлеба из печи, а также необычного узора половики и постилка на кровати-ложке.
***
Справа на одном из болотных островов стоял отряд Бородина. Он был командиром Красной армии, оказался в окружении, а потом возглавил отряд, который входил в партизанскую бригаду «Смерть фашистам». Когда приходили его ребята, они всегда спрашивали: не заглядывал ли к нам Кондрат.
Кондрат был командиром другого партизанского отряда. И отношение к нему было совершенно иным. За Кондратом тянулся шлейф каких-то мифов, необычных поступков, которые приводили в ужас жителей Заболотья и близлежащих сел, в результате чего, имя Кондрата всегда было на языке у жителей Заболотья. Поговаривали, что он не нашел общего языка с командиром партизанской бригады «Смерть фашизму» и ушел с группой своих бойцов в болота, создав свой отряд. Причем он занял место, которое комбриг берег для так называемого гражданского лагеря. Лагеря, в котором могли жить семьи партизан, которые ушли из своих сел, опасаясь преследования оккупантов, за то, что их мужья и сыновья стали воевать с оккупантами.
Вдобавок он был местный, и также как и Павлюк знал все и вся. Говорили, что он бросил семью и женился на городской женщине, которая была родом из Ленинграда. Говорили, что он после партизанских акций оставляет записку «батька Кондрат», а также расстрелял двух бежавших из лагеря военнопленных только потому, что подозревал их в том, что их направили к нему немцы. Основанием для таких подозрений было то, что руки этих людей были без мозолей.
А еще он явился на вечерку со своим адъютантом Васьком и «мобилизовал» к себе в отряд молодых хлопцев, которые оказались там.
Как-то между прочим, и между делом, раньше или позже все, что творилось в округе и немецкие облавы, и партизанские вылазки становились известными. Сначала об это говорили родители, потом обсуждали между собой Наташка и Степка, и из этих отрывочных суждений у Гали складывалось собственная картина той жизни и тех событий.
***
Продолжение в комментах
Война для них - это тема отвратительная, т.к. не позволяет быть мелкими и чувствовать на что-то в культуре имеющими право морально. Их новое прочтение войны - это в конечном счете апологетика полицая, как человечка, который хотел "просто выжить". А т.к. партизаны вели войну против немцев беспощадную и думали не о "просто выживании", а о победе, то отсюда и ненависть "вечно 13-летнего" тиханького подростка, до своих 50 лет воюющего со своим занятым и серьезным, уже покойным отцом, вполне себе честно воевавшим, за то ли уважение отца к себе, то ли за внимание.
В общем, сложилась омерзительная в условиях белорусской культурной ситуации и той реальной войны, которая была, генерация "искусственных" "чужих": литераторов, интеллектуалов, художников, политиков... Они не опираются, как в Литве, Украине или Польше на опыт пусть и мизерной по сравнению с Советской Армией и партизанами, но все же опыт реальной вооруженной борьбы против и нацистов и коммунистов. У белорусских националистов нет за спиной ни своей УПА, ни АК, ни традиции межвоенной государственности прибалтийских стран. Белорусский национализм - несерьезен в чистом виде, а его "труды" и "представления" о той войне вызывают не ненависть, а омерзение и чувство бесполезности потраченного на них времени. Этот круг людей и идей также мелочен, вторичен, неспособен ни к чему реальному и в остальных делах: в бизнесе, журналистике, политике... архетип полицая...
Сергей Трахименок к ним отношения не имеет.
***
"Родная крывинка"
Заседание кафедры закончилось поздно и Галина Ефимовна или, как ее звали студенты, доцент Прошкович, опоздала на службу в Соборе Петра и Павла. Когда она появилась в церкви, прихожане уже расходились. Она купила свечку, поставила ее перед иконой Скорбящей Божьей матери и помчалась домой, чувствуя вину за суету, с которой она все это сделала. Чтобы успокоить себя дала слово завтра придти пораньше, отстоять службу и помолиться…
Проехав на метро до конечной станции, она долго ждала автобус, понимая, чем дольше его не будет, тем труднее будет в него втиснуться и придется ждать следующего. Но получилось иначе, стайка молодых парней ринулась к открытым средним дверям, и Галину Ефимовну внесло в салон, а потом притиснуло к какому-то мужчине, от которого пахло крепким табаком и только что выпитой водкой.
В своей жизни Галина Ефимовна не раз сталкивалась с таким запахом, но сегодня она почему-то вспомнила, когда почувствовала его впервые. Этот запах исходил от Павлюка, полицая из соседней вески…1
* * *
В начале войны ей было четыре года, но она не помнила того, что все вокруг называли началом войны, она словно отсутствовала где-то до сорок второго года.
Маленькая Галя смотрит в окно, в котором виден кусочек леса с желтыми мелколистными березами и зеленеющими между ними елям.
Посея-а-ла огиро-о-чки, низко на-а-д водо-о-ю,
Сама бу-у-ду полы-а-ваты, дрибною-у слезою…
…поет отец, ловко управляясь шилом и иголкой: он подшивает старые валенки. Пара новых валенок лежит рядом.
Немецкое командование довело до сведения всех жителей приказ об очередной сдаче теплых вещей и валенок. Отец с матерью решили себе оставить валенки старые, а две пары новых сдать. У отца был хороший полушубок, его, от греха подальше, спрятали на горище 2.
Починив старые валенки, отец идет на сборный пункт в деревню, где стоит немецкий гарнизон, она в семи километрах от Заболотья. Пока отца нет мать, подумав, прячет на дно большого куфэрка3 еще одну дорогую в хате вещь - пуховую шаль.
Павлюк появился на следующий день. Одет он был в черный бушлат, с серым воротником и обшлагами… Два ряда металлических пуговиц, ремень. За спиной короткая винтовка.
- Карабин, - сказал брат Степка, которому тогда было восемь лет, но в оружии он разбирался лучше старшей сестры Наташки и матери.
Это необычное как у большинства жителей близлежащих деревень одеяние придавало ему вид не здешний и уж конечно не домашний. Вместе с ним был еще один полицай, одетый также как и Павлюк, но ростом поменьше и помоложе.
Отца в хате не было. И мать встретила Павлюка в штыки.
- Чего явился?
- Службу справляю, - ответил он.
- Яку службу?
- Где полушубок? - прервал он мать, не желая продолжать пустой, по его мнению, разговор.
- Якой полушубок?
- В яком Яхфим прошлую зиму ходил, - сказал Павлюк, передразнивая мать.
- Нету полушубка…
Павлюк снял с плеча карабин, передал его напарнику и полез по лестнице на чердак.
Отец прятал полушубок в расчете на то, что немцы его не найдут. Но там, где можно ввести в заблуждение оккупантов, трудно обмануть местных. Уже через минуту Павлюк спускался по лестнице с полушубком подмышкой.
Мать ухватилась за воротник и стала с остервенением вырвать его.
- Отдай, - говорила она. - Ты его шил? Ты его наживал?
Павлюк мотнул мать в одну сторону, а потом в другую и легко вырвал полушубок
- Тетка Ходора, - сказал он, - будешь обманывать новую власть, дети сиротами останутся.
Он бросил полушубок на плечо напарнику и схватил маленькую Галю подмышки. Мать мгновенно забыла про полушубок и бросилась выручать дочь. Но Павлюк повернулся к матери спиной и подбросил Галю в воздух так, что она едва не ударилась головой о потолок.
Все произошло очень быстро, и Галя не успела даже испугаться. Она только помнит, как взлетела в воздух и снова попала в крепкие руки Павлюка. Именно в этот момент и ударил ей в нос этот табачно-водочный запах.
Павлюк поставил девочку на пол и сказал матери:
- А Яхфиму передай, что он у меня должник.
***
Домой на Юго-Запад Минска Галина Ефимовна приехала к девяти часам. Открыв дверь своего подъезда, она пошла к лифту и натолкнулась на парочку, которая целовалась в углу лестничной площадки.
- Хм, - произнесла Галина Ефимовна, но молодежь не обратила на нее внимания, не прервала своего занятия, не смутилась, как это должно было случиться, по мнению Галины Ефимовны.
Кашлянув еще раз для приличия Прошкович, дождалась прихода лифта, чувствуя спиной все, что происходит на площадке, поднялась на восьмой этаж и позвонила в двери своей однокомнатной квартиры.
- Иду, иду, - раздался за дверью голос Алеськи, внучатой племянницы, которую она готовила к поступлению в вуз.
Алеська повернула ключ и дверь распахнулась
- Привет, Алеся Александровна, - сказала Галина Ефимовна, - как гранит науки?
- Грызем, тетка Галя, грызем, - в тон ей ответила племянница. Она никогда не называл ее бабкой или бабушкой. А Галине Ефимовне это к некоторой степени импонировало.
- После ужина поработаем, - ответила та и стала раздеваться.
Алеська поступала в институт второй раз, в прошлом году она не прошла по конкурсу. Наученная горьким опытом она заранее приехала в Галине и готовилась к экзаменам под руководством строгой родственницы. Алеська во всем внешне подчинялась требовательной бабке, но Галина Ефимовна чувствовала, что не стремление к знаниям привело в Минск Алеську. Если бы та могла остаться в столице без поступления в вуз, она не преминула бы сделать это. Но ее отец поставил перед ней задачу поступить в столичный вуз, только он, по его мнению, мог быть основой для будущего благополучия дочери.
***
Заболотье называлось веской, хотя в ней было всего три дома. И стояли эти три дома вовсе не за болотом, я рядом с болотом. Но кому-то в голову пришло так назвать этот хутор не хутор и веску не веску непонятно.
Хата Прошковичей стояла крайней, рядом с ней была хата Ганы Болотки, а за ней, уже с другого края бабки Теклы, которую все чаще всего звали Куделихой.
До войны в каждом дворе были корова, поросята, овцы, куры. Ко дворам примыкали огороды. Кроме того, близость с одной стороны болота, с его брусникой и клюквой, а с другой - леса, с его ягодами и грибами, давала заболотцам неоспоримые преимущества перед жителями больших сел и райцентра.
Но прекрасным это место было в мирное время, а у военного времени своя логика. С началом войны Заболотье оказалось между молотом и наковальней, с одной стороны немцы и не без причины подозревали его жителей в связях с партизанами, с другой стороны партизаны своими посещениями ставили их на грань жизни и смерти.
Словно опасаясь, что там за пределами дома детей подстерегает, опасность мать не выпускала маленькую Галю дальше двора, тогда как старая сестра десятилетняя Наташка и восьмилетний брат Степка таких ограничений не имели.
Наташка даже ходила какое-то время в школу, которые открыли немцы. И первые дни ей это нравилось. Но потом учитель отодрал ее линейкой и отец сказал, что Наташка в такую школу больше не пойдет.
Отец и старшие дети занимались хозяйством: работали в огороде, Степка управлял корову, Наташка давала корм курам.
У коровы на лбу было большое белое пятно и за это она имела кличку Лыска.
Может быть потому, что мать запрещала одной Гале выходить со двора. Жизнь за изгородью казалась девочке таинственной и необычайно интересной.
Особенно ей нравилось бывать в гостях у соседей. Правда, их дворы и дома как две капли воды были похожи на хату Прошковичей. Но внутри их, наряду с печкой, полатями, пристройками к печкам, которые назывались канапами, кроватями-ложками, были вещи, которых не было у Прошковичей.
У Ганы старинное зеркало - люстерка, в почерневшем от времени деревянном окладе, узорные абрусы 4 и сурветки 5. У Куделихи прялка и кросны, а также широкие деревянные лопаты, которыми бабка ставила и вынимала хлеба из печи, а также необычного узора половики и постилка на кровати-ложке.
***
Справа на одном из болотных островов стоял отряд Бородина. Он был командиром Красной армии, оказался в окружении, а потом возглавил отряд, который входил в партизанскую бригаду «Смерть фашистам». Когда приходили его ребята, они всегда спрашивали: не заглядывал ли к нам Кондрат.
Кондрат был командиром другого партизанского отряда. И отношение к нему было совершенно иным. За Кондратом тянулся шлейф каких-то мифов, необычных поступков, которые приводили в ужас жителей Заболотья и близлежащих сел, в результате чего, имя Кондрата всегда было на языке у жителей Заболотья. Поговаривали, что он не нашел общего языка с командиром партизанской бригады «Смерть фашизму» и ушел с группой своих бойцов в болота, создав свой отряд. Причем он занял место, которое комбриг берег для так называемого гражданского лагеря. Лагеря, в котором могли жить семьи партизан, которые ушли из своих сел, опасаясь преследования оккупантов, за то, что их мужья и сыновья стали воевать с оккупантами.
Вдобавок он был местный, и также как и Павлюк знал все и вся. Говорили, что он бросил семью и женился на городской женщине, которая была родом из Ленинграда. Говорили, что он после партизанских акций оставляет записку «батька Кондрат», а также расстрелял двух бежавших из лагеря военнопленных только потому, что подозревал их в том, что их направили к нему немцы. Основанием для таких подозрений было то, что руки этих людей были без мозолей.
А еще он явился на вечерку со своим адъютантом Васьком и «мобилизовал» к себе в отряд молодых хлопцев, которые оказались там.
Как-то между прочим, и между делом, раньше или позже все, что творилось в округе и немецкие облавы, и партизанские вылазки становились известными. Сначала об это говорили родители, потом обсуждали между собой Наташка и Степка, и из этих отрывочных суждений у Гали складывалось собственная картина той жизни и тех событий.
***
Продолжение в комментах