ПОБОЯНЮ: "УНИВЕРСАЛЬНЫЙ ШТЕМПЕЛЬ"
Старая и прочно забытая сказка вот к этой фотографии Гейдриха с кучей печаток:
* * *
...К двенадцати часам следующего дня по "Reichssicherheitshauptamt" пополз слух о том, что обергруппенфюрер заперся с каким-то посетителем в своем пальмовом зале и вот уже три часа не отзывается ни на стук Лины фон Остен, ни на вызовы по внутреннему телефону. Сотрудники RSHA терялись в догадках. Они привыкли к тому, что Гейдриха весь день водят под ручку в коридорах, усаживают на подоконники или затаскивают под лестницу, где и решаются все дела. Возникло даже предположение, что шеф Имперской Безопасности отбился от категории работников, которые "только что вышли", и примкнул к влиятельной группе "затворников", которые обычно проникают в свои кабинеты рано утром, запираются там, выключают телефон и, отгородившись таким образом от всего мира, сочиняют разнообразнейшие доклады.
А между тем работа шла, бумаги требовали подписей, ответов и резолюций. Лина фон Остен недовольно подходила к гейдриховой двери и прислушивалась. При этом в ее больших ушах раскачивались легкие жемчужные шарики.
-- Факт, не имеющий прецедента, -- глубокомысленно сказала Лина.
-- Но кто же, кто это у него сидит? - спрашивал Генрих Мюллер, от которого несло смешанным запахом одеколона и котлет. - Может, кто-нибудь из рейхсканцелярии?
-- Да нет, говорю вам, обыкновенный посетитель.
-- И Гейдрих сидит с ним уже три часа?
-- Факт, не имеющий прецедента, -- повторила Лина фон Остен.
-- Где же выход из этого исхода? -- взволновался Мюллер. - Мне срочно нужна резолюция Гейдриха. У меня подробный доклад о неприспособленности помещения тюрьмы Шпандау к условиям работы "Reichssicherheitshauptamt". Я не могу без резолюции.
Лину фон Остен со всех сторон осадили сотрудники. Все они держали в руках большие и малые бумаги. Прождав еще час, в продолжение которого гул за дверью не затихал, она уселась за свой стол и кротко сказала:
-- Хорошо, камераден. Подходите с вашими бумагами.
Она извлекла из шкафа длинную деревянную стоечку, на которой покачивалось тридцать шесть штемпелей с толстенькими лаковыми головками, и, проворно вынимая из гнезд нужные печати, принялась оттискивать их на бумагах, не терпящих отлагательства.
Шеф RSHA давно уже не подписывал бумаг собственноручно. В случае надобности он вынимал из кармана кителя печатку и, любовно дохнув на нее, оттискивал против титула сиреневое факсимиле. Этот трудовой процесс очень ему нравился и даже натолкнул на мысль, что некоторые наиболее употребительные резолюции не худо бы тоже перевести на резину.
Так появились на свет первые каучуковые изречения:
"Не возражаю. Гейдрих". "Расстрелять. Гейдрих". "В лагерь! Гейдрих". "Хайль Гитлер! Гейдрих".
Проверив новое приспособление на практике, руководитель "Reichssicherheitshauptamt" пришел к выводу, что оно значительно упрощает его труд и нуждается в дальнейшем поощрении и развитии. Вскоре была пущена в работу новая партия резины. На этот раз резолюции были многословнее:
"В Маутхаузен на перевоспитание. Гейдрих". "Гестапо разберется. Гейдрих". "На Восточный фронт его! Гейдрих". "Вот в своем гау и командуйте. Гейдрих". "Работать, а не по Лебенсборнам шляться! Гейдрих".
Борьба, которую начальник RSHA вел с абвером из-за помещения, вдохновила его на новые стандартные тексты:
"Я Канарису не подчинен. Гейдрих". "Что они там, с ума посходили? Гейдрих". "За саботаж у нас расстреливают. Гейдрих". "Вызвать охрану из Лейбштандарта. Гейдрих". "Принц-Альбрехтштрассе принадлежит нам, и точка. Гейдрих". "Знаю я абверовские штучки. Гейдрих". "И Циклон-Б не дам и зондеркоманду. Гейдрих".
Эта серия была заказана в трех комплектах. Борьба предвиделась длительная, и проницательный шеф политической полиции не без оснований опасался, что с одним комплектом он не обернется.
Затем был заказан набор резолюций для внутренних нужд РСХА.
"Спросите у Кальтенбруннера. Гейдрих". "Какие отпуска в военное время? Гейдрих". "В Тотенбурге отдохнете. Гейдрих". "Жалуйтесь хоть Гиммлеру, хоть самому фюреру! Гейдрих".
Творческая мысль обергруппенфюрера не ограничилась, конечно, исключительно административной стороной дела. Как человек широких взглядов, он не мог обойти вопросов текущей политики. И он заказал прекрасный универсальный штамп, над текстом которого трудился несколько дней. Это была дивная резиновая мысль, которую Рейнхард Гейдрих мог приспособить к любому случаю жизни. Помимо того, что она давала возможность немедленно откликаться на события, она также освобождала его от необходимости каждый раз мучительно думать. Штамп был построен так удобно, что достаточно было лишь заполнить оставленный в нем промежуток, чтобы получилась злободневная резолюция:
В ответ на................
мы, солдаты фюрера и сотрудники RSHA, как один человек, ответим:
а) повышением качества окончательного решения еврейского вопроса,
б) увеличением производительности труда заключенных трудовых лагерей,
в) усилением борьбы с большевизмом, жидовством, плутократией и расовой неполноценностью,
г) уничтожением прогулов и именин,
д) уменьшением накладных расходов на календари и портреты,
е) общим ростом национал-социалистического сознания,
ж) отказом от празднования рождества, пасхи, троицы, благовещения, крещения в пользу Йоля, Дня Труда, Октоберфеста и Дня рождения фюрера.
з) беспощадной борьбой с головотяпством, хулиганством, пьянством, обезличкой, бесхребетностью, а так же ремовщиной и штрассеровщиной,
и) поголовным вступлением в ряды общества "Долой рутину с оперных подмостков",
к) поголовным переходом на штрудель,
л) поголовным переводом делопроизводства на рунический алфавит, а также всем, что понадобится впредь.
Пунктирный промежуток Гейдрих заполнял лично, по мере надобности, сообразуясь с требованиями текущего момента.
Постепенно обергруппенфюрер разохотился и стал все чаще и чаще пускать в ход свою универсальную резолюцию. Дошло до того, что он отвечал ею на выпады, происки, вылазки и бесчинства собственных сотрудников.
Например: "В ответ на наглое бесчинство бригадефюрера Шелленберга, потребовавшего уплаты ему сверхурочных, ответим..." Или: "В ответ на мерзкие происки и подлые выпады начальника 3-го департамента Отто Олендорфа, потребовавшего представления к "Немецкому ордену" штурмбаннфюрера Райнхольца, ответим..." -- и так далее.
И на все это надо было немедленно ответить повышением, увеличением, усилением, уничтожением, уменьшением, общим ростом, отказом от, беспощадной борьбой, поголовным вступлением, поголовным переходом, поголовным переводом, а также всем, что понадобится впредь.
И только отчитав таким образом Шелленберга и Олендорфа, начальник пускал в дело коротенькую резинку:
"Выговор по партийной линии. Гейдрих", или: "В окопы захотелось? Гейдрих".
При первом знакомстве с резиновой резолюцией отдельные сотрудники RSHA опечалились. Их пугало обилие пунктов. В особенности смущал пункт о руническом алфавите и о поголовном вступлении в общество "Долой рутину с оперных подмостков!" Однако все обернулось мирно. Адольф Эйхманн, правда, размахнулся и организовал, кроме названного общества, еще и кружок "Долой Тангейзера!", но этим все дело и ограничилось.
* * *
...К двенадцати часам следующего дня по "Reichssicherheitshauptamt" пополз слух о том, что обергруппенфюрер заперся с каким-то посетителем в своем пальмовом зале и вот уже три часа не отзывается ни на стук Лины фон Остен, ни на вызовы по внутреннему телефону. Сотрудники RSHA терялись в догадках. Они привыкли к тому, что Гейдриха весь день водят под ручку в коридорах, усаживают на подоконники или затаскивают под лестницу, где и решаются все дела. Возникло даже предположение, что шеф Имперской Безопасности отбился от категории работников, которые "только что вышли", и примкнул к влиятельной группе "затворников", которые обычно проникают в свои кабинеты рано утром, запираются там, выключают телефон и, отгородившись таким образом от всего мира, сочиняют разнообразнейшие доклады.
А между тем работа шла, бумаги требовали подписей, ответов и резолюций. Лина фон Остен недовольно подходила к гейдриховой двери и прислушивалась. При этом в ее больших ушах раскачивались легкие жемчужные шарики.
-- Факт, не имеющий прецедента, -- глубокомысленно сказала Лина.
-- Но кто же, кто это у него сидит? - спрашивал Генрих Мюллер, от которого несло смешанным запахом одеколона и котлет. - Может, кто-нибудь из рейхсканцелярии?
-- Да нет, говорю вам, обыкновенный посетитель.
-- И Гейдрих сидит с ним уже три часа?
-- Факт, не имеющий прецедента, -- повторила Лина фон Остен.
-- Где же выход из этого исхода? -- взволновался Мюллер. - Мне срочно нужна резолюция Гейдриха. У меня подробный доклад о неприспособленности помещения тюрьмы Шпандау к условиям работы "Reichssicherheitshauptamt". Я не могу без резолюции.
Лину фон Остен со всех сторон осадили сотрудники. Все они держали в руках большие и малые бумаги. Прождав еще час, в продолжение которого гул за дверью не затихал, она уселась за свой стол и кротко сказала:
-- Хорошо, камераден. Подходите с вашими бумагами.
Она извлекла из шкафа длинную деревянную стоечку, на которой покачивалось тридцать шесть штемпелей с толстенькими лаковыми головками, и, проворно вынимая из гнезд нужные печати, принялась оттискивать их на бумагах, не терпящих отлагательства.
Шеф RSHA давно уже не подписывал бумаг собственноручно. В случае надобности он вынимал из кармана кителя печатку и, любовно дохнув на нее, оттискивал против титула сиреневое факсимиле. Этот трудовой процесс очень ему нравился и даже натолкнул на мысль, что некоторые наиболее употребительные резолюции не худо бы тоже перевести на резину.
Так появились на свет первые каучуковые изречения:
"Не возражаю. Гейдрих". "Расстрелять. Гейдрих". "В лагерь! Гейдрих". "Хайль Гитлер! Гейдрих".
Проверив новое приспособление на практике, руководитель "Reichssicherheitshauptamt" пришел к выводу, что оно значительно упрощает его труд и нуждается в дальнейшем поощрении и развитии. Вскоре была пущена в работу новая партия резины. На этот раз резолюции были многословнее:
"В Маутхаузен на перевоспитание. Гейдрих". "Гестапо разберется. Гейдрих". "На Восточный фронт его! Гейдрих". "Вот в своем гау и командуйте. Гейдрих". "Работать, а не по Лебенсборнам шляться! Гейдрих".
Борьба, которую начальник RSHA вел с абвером из-за помещения, вдохновила его на новые стандартные тексты:
"Я Канарису не подчинен. Гейдрих". "Что они там, с ума посходили? Гейдрих". "За саботаж у нас расстреливают. Гейдрих". "Вызвать охрану из Лейбштандарта. Гейдрих". "Принц-Альбрехтштрассе принадлежит нам, и точка. Гейдрих". "Знаю я абверовские штучки. Гейдрих". "И Циклон-Б не дам и зондеркоманду. Гейдрих".
Эта серия была заказана в трех комплектах. Борьба предвиделась длительная, и проницательный шеф политической полиции не без оснований опасался, что с одним комплектом он не обернется.
Затем был заказан набор резолюций для внутренних нужд РСХА.
"Спросите у Кальтенбруннера. Гейдрих". "Какие отпуска в военное время? Гейдрих". "В Тотенбурге отдохнете. Гейдрих". "Жалуйтесь хоть Гиммлеру, хоть самому фюреру! Гейдрих".
Творческая мысль обергруппенфюрера не ограничилась, конечно, исключительно административной стороной дела. Как человек широких взглядов, он не мог обойти вопросов текущей политики. И он заказал прекрасный универсальный штамп, над текстом которого трудился несколько дней. Это была дивная резиновая мысль, которую Рейнхард Гейдрих мог приспособить к любому случаю жизни. Помимо того, что она давала возможность немедленно откликаться на события, она также освобождала его от необходимости каждый раз мучительно думать. Штамп был построен так удобно, что достаточно было лишь заполнить оставленный в нем промежуток, чтобы получилась злободневная резолюция:
В ответ на................
мы, солдаты фюрера и сотрудники RSHA, как один человек, ответим:
а) повышением качества окончательного решения еврейского вопроса,
б) увеличением производительности труда заключенных трудовых лагерей,
в) усилением борьбы с большевизмом, жидовством, плутократией и расовой неполноценностью,
г) уничтожением прогулов и именин,
д) уменьшением накладных расходов на календари и портреты,
е) общим ростом национал-социалистического сознания,
ж) отказом от празднования рождества, пасхи, троицы, благовещения, крещения в пользу Йоля, Дня Труда, Октоберфеста и Дня рождения фюрера.
з) беспощадной борьбой с головотяпством, хулиганством, пьянством, обезличкой, бесхребетностью, а так же ремовщиной и штрассеровщиной,
и) поголовным вступлением в ряды общества "Долой рутину с оперных подмостков",
к) поголовным переходом на штрудель,
л) поголовным переводом делопроизводства на рунический алфавит, а также всем, что понадобится впредь.
Пунктирный промежуток Гейдрих заполнял лично, по мере надобности, сообразуясь с требованиями текущего момента.
Постепенно обергруппенфюрер разохотился и стал все чаще и чаще пускать в ход свою универсальную резолюцию. Дошло до того, что он отвечал ею на выпады, происки, вылазки и бесчинства собственных сотрудников.
Например: "В ответ на наглое бесчинство бригадефюрера Шелленберга, потребовавшего уплаты ему сверхурочных, ответим..." Или: "В ответ на мерзкие происки и подлые выпады начальника 3-го департамента Отто Олендорфа, потребовавшего представления к "Немецкому ордену" штурмбаннфюрера Райнхольца, ответим..." -- и так далее.
И на все это надо было немедленно ответить повышением, увеличением, усилением, уничтожением, уменьшением, общим ростом, отказом от, беспощадной борьбой, поголовным вступлением, поголовным переходом, поголовным переводом, а также всем, что понадобится впредь.
И только отчитав таким образом Шелленберга и Олендорфа, начальник пускал в дело коротенькую резинку:
"Выговор по партийной линии. Гейдрих", или: "В окопы захотелось? Гейдрих".
При первом знакомстве с резиновой резолюцией отдельные сотрудники RSHA опечалились. Их пугало обилие пунктов. В особенности смущал пункт о руническом алфавите и о поголовном вступлении в общество "Долой рутину с оперных подмостков!" Однако все обернулось мирно. Адольф Эйхманн, правда, размахнулся и организовал, кроме названного общества, еще и кружок "Долой Тангейзера!", но этим все дело и ограничилось.