Воспоминания 2
1958 г.
Моя мама родилась через четыре дня после начала войны в 1941 году.
Сейчас ей 78 и в этой записи размещаю мамины воспоминания о детстве.
Школа на Городке была только начальная, по-моему все четыре класса вела одна учительница, звали ее Елизавета Лаврентьевна. Учительница жила при школе с сыном, вероятно мой ровесник, т.к. в каком- то классе мы сидели за одной партой. Еще помню девочку Лиду Буракову, она прелестница была, училась на отлично и писала так красиво, что и мне хотелось так красиво писать и во всем походить на нее. И всем ученикам ставили ее в пример. Я была просто в нее влюблена, и мы с ней дружили. Она была моей противоположностью, была рассудительна, прилежна, во всем аккуратна. Я бывала часто у нее дома и помню, что семья у них была большая. Но они уехали на другое место жительства. Я даже собиралась подарить ей свою фотографию и подписала ее, но опоздала к отъезду, чем была очень огорчена и долго вспоминала мою подружку отличницу. Про эту школу, пожалуй, больше ничего и не помню.
В пятый класс нам надо было ходить уже в поселок Конёво за 5 км. Река встала той осенью отлично, т. е. замерзла вдруг, за один раз и лед был прозрачный и гладкий. Отец купил мне коньки снегурки с загнутыми носочками. Ребята меня научили, как их прикручивать веревками к валенкам при помощи палочек, которые выстругал мне отец. Я быстро научилась кататься на коньках и в школу, как и многие ребята, ездила на коньках по реке. А дни уже были короткие, по утрам было еще темно и помню что мальчишки из бересты, накрученной на палочки, делали факелы. Поджигали бересту и с горящими факелами, да еще и на коньках в темноте, по реке среди леса, то - то было незабываемо. А из школы ехали уже не гурьбой. А сколько было ушибов на моих ногах потому как без падений не обходилось, но главное было не попасть в полынью или прорубь, хотя в большинстве случаев такие места обставлялись ветками от деревьев или палками. Я имею ввиду - проруби, которые делались людьми.
В этом же поселке как я уже упоминала жил мамин брат. Наши семьи были очень дружны и отчим его очень уважал, не зря же он отдал свою дочь Ию за сына дяди Пеши - Вениамина. Веня еще не вернулся из армии, вот-вот должен был приехать, а родители уже вели разговоры, чтобы сосватать своих детей. И я сейчас могу сказать, что это было очень умное решение. А по приезду Вени, молодые и сами приглянулись друг другу, и возникла между ними любовь, да еще какая. Еще до свадьбы молодых мы часто праздники отмечали вместе. У меня до сих пор ностальгия по тем праздничным встречам, шумным, веселым, без ссор и драк, где любили и пошутить друг над другом беззлобно, по - доброму.
Так из тех праздничных встреч в этих маленьких квартирках где, казалось бы, и не может поместиться столько народу запомнилась такая шутка. Приезжали к нам из Конёва родственники Степан Иванович с женой Евдокией Петровной сестрой моей мамы. Степан Иванович был директором сплавной конторы, большим начальником по теперешним временам, да и мне он казался строгим и не разговорчивым. Но застолье есть застолье, почему бы и не развеселиться, почему бы и не выпить тому же начальнику? После некоторого приема водочки или вина Степан Иванович начинал шутить, а все сидящие за столом видя такое, начинали просить его спеть любимые его частушки и он с серьезным, невозмутимым лицом пропевал эти частушки.
« Что вы девки сидите?
губы ужимаете
если хрена хочите
чего не спрашиваете?
По косому огороду
хрен перебирается
косоротая «она»
сидит да улыбается.
Какой тут поднимался шум и смех! Это происходило со Степаном Ивановичем всякий раз в гостях, когда он доходил до этого определенного состояния своего духа, да и до определенного момента общего застолья. Это было его коронным номером, его вкладом в общее веселье.
Школьные подарки на Новый год - пакетики с конфетами не отпечатались в памяти, может, и были уже, а вот маскарады новогодние в клубе на Городке запомнились.
Клуб находился не далеко от нашего дома. Елка в клубе ставилась посреди зала и всячески украшалась. Объявления о маскарадах вывешивались заранее, да и все, от мала до велика, готовились к маскарадам и ожидали их. Тетя Дуня Спиричева была на маскарадах в те годы всегда. Она придумывала различные костюмы, чтобы получить премию. Тогда премии за лучшие костюмы вручались деньгами. Но больше всего она любила посмешить публику и без премии, так, что ее прихода ожидали все. Например - она могла придти в вывернутой наизнанку шубе, изображая косолапого медведя, да так забавно, что все мы, особенно детишки, смеялись. Еще была мода, на груди или спине костюмированных, прикреплять плакаты из бумаги- «лучший лесоруб», «лучший тракторист». Были и костюмы «ночек», «снежинок», сказочных героев, клоунов и животных. То- то было радости и веселья для всех, и даже после маскарада не один день обсуждались по поселку костюмы и премии, высказывались впечатления от увиденного. А ведь готовых покупных костюмов и масок в таких поселках не было. Костюмы изготовлялись из подручных материалов своими руками и красота, и выдумка оценивались избранным жюри, в большинстве случаев по достоинству.
Концерты в клубе ставились своими самодеятельными артистами из школьников, рабочих и всех желающих. Мой брат Авель по возвращении из армии какое-то время жил у нас, может быть месяц или больше, а его участие в одном из концертов мне запомнилось. Он читал со сцены басню. Басня называлась, «Заяц во хмелю». Коротко о басне: заяц был приглашен ко льву на именины, где он расхрабрился по мере того, как пьянел и начал критиковать всех, невзирая на лица, не побоялся и хозяина льва, раскритиковал все угощение, испортив праздник. Авель читал мастерски неподражаемо. Жестикулировал руками, изображал хмельного зайца, да к тому же сам был красив, молод. Солдат, пришедший из армии, заодно это вызывал тогда уважение. Все зрители долго аплодировали ему и он читал басню не один раз. И можно было понять мою гордость и восхищение братом. А еще Авель хорошо играл на гармошке, а гармонисты тоже уважались, особенно девчатами.
« Гармониста я любила
гармониста тешила
каждый вечер на плечо
сама тальянку вешала. »
Уважались в народе плясуны и плясуньи, на маскарадах проводились конкурсы на лучшее исполнение пляски и танца. Их знали в поселке наперечет, вызывали на круг и любовались ими.
Запомнилось с тех времен в Городке походы кудесами или ряжеными на Крещение. Задача была в том, кто смешнее вырядится, да так, чтобы его не узнали, для этого выворачивались наизнанку шубы, шапки, раскрашивались лица и надевались на лица всевозможные маски. Вваливались в избы толпой по несколько человек, пели колядки, плясали. Хозяева иногда пытались кого-нибудь схватить, чтобы узнать ряженого, но тот не давался. Среди ряженых был человек с мешком, в который складывалось угощение от хозяев. Ряженые обходили весь поселок и на следующий день жители обсуждали, кто ходил в этой толпе и кого узнали.
В крещенские вечера чудили и на улицах. Например, стаскивались с разных концов поселка сани, дровни, санки, все это связывалось в одну кучу, обливалось водой чтобы смерзлось за ночь и чтобы было трудно разобрать. Еще кого-нибудь закрывали, закладывали дверь снаружи, чтобы хозяева не могли выйти на улицу. Еще любимой шалостью было раскатывать поленницы дров у домов. Отапливались все дровами и дрова заготавливались с весны и укладывались в поленницы, чтобы дрова могли за лето просохнуть на солнышке и ветре. Поленницы обычно были высокие, а с боков дрова укладывались в клетки для устойчивости поленниц. Стоило чудакам потянуть и развалить эти клетки, как и вся поленница, раскатывалась, рассыпалась и поутру, хозяевам приходилось опять делать поленницу, чтобы дрова не засыпало снегом.
Любили мы, как и все дети кататься с горки на санках, на дровешках, на фанерках. Как таковых гор не было и в поселке использовали спуск с берега на реку. Когда возвращались с улицы домой все обледеневшие и в снегу, то старались незаметно пробраться на печь. Скидывали с себя мокрые рукавицы пальтишки валенки шаровары или по-теперешнему спортивные брюки. Вся одежда просушивалась на печи до следующего раза. И сами мы отходили, отогревались на печи от стужи, а и посидеть просто на русской печке вдвоем или втроем, поговорить, погрызть чего-либо, послушать от взрослых сказок и небылиц. Печь излечивала и прогревала взрослым спины, руки, ноги, зачастую старики и спали на печи. Поэтому иногда пожалеешь, что нет русской печки. А какие наваристые щи супы и каши получались в русской печи, а пареные брюква и репа которые можно было есть сразу или же и высушивать их про запас и есть потом как сладость, как лакомство.
Главой семьи и хозяином в добром смысле слова был мой отчим Василий Яковлевич, и для меня он был отцом. Я не чувствовала разницы в его отношении ко мне и к его родной дочери Ие. Наденька не в счет была, потому что она была самой маленькой, последышем, отрадой и ее любили все.
Отец был строг в соблюдении порядка в семье. Так запомнилось, что когда садились кушать за стол, то не начинали есть, пока он не возьмет первым ложку. И мы получали иногда ложкой по лбу, если осмеливались баловаться или смеяться за столом. Мама моя его побаивалась, но и уважала как доброго хозяина который стремился принести все в дом, а не из дома, который заботился о всех детях и у которого была всегда копеечка. А для того чтобы в доме был достаток Василий Яковлевич потрудился на совесть в своих пекарнях, и славился своей выпечкой хлеба.
Теперь о пекарне. Это было низкое длинное здание. При входе в пекарню с правой стороны стояли стеллажи для хлеба, стол, затем у окон стояли квашни, каждая длиной метра в два. Квашни были деревянные высотой чуть не до пояса, ибо надо было наклоняться над ними, замешивая тесто руками. Слева от входа ближе к середине стояла огромная печь с двумя топками, в которых выпекали хлеб, делая по две, иногда по три выпечки в день. Хлеб выпекали и черный и белый. Перед печами пол был ниже уровня всего пола и был обит железными листами. А дрова были длинными, т. е. полено было длиннее, чем в домашнюю печь. Закладывали дрова в печь с вечера, чтобы просохли и давали больше жару. Для укладки дров использовали деревянные лопаты с длинными ручками. Такими же лопатами сажали в печь и хлебы в железных формах и вынимали из печи тоже ими. Как сейчас я думаю, что какой это тяжелый труд был для женщин. Все вручную, своими руками и своим горбом. Мешки с мукой весом в 50-60 килограммов перетаскивались из склада к квашням и засыпались в них вручную. Месили тесто руками, вставая к квашне по двое. Работали на пекарне своей семьей, т.е. отец, мама, Ия. Уборщица же была девчонка со стороны. Когда мы жили на Городке, было у нас и свое хозяйство- корова и куры, держали одно время даже гусей. Река же была рядом, и гуси выпускались не только на луг, но и плавали в воде. Запомнилось, что все кто к нам приходил, дивились величине гусиных яиц и самим гусям. Видимо это было в диковинку для жителей поселка. Но гусей мы держали недолго. Мама говорила, что они теряют яйца в воде, может, выгоды от них было мало.
Так как была корова, то и приходилось косить сено. С сенокосами было трудно, косили по разным местам, в большинстве ездили за реку, и сено приходилось возить лодками. И все это делалось наравне с работой в пекарне.
Как-то мама с Ией, посадив хлебы в печь, уехали на сенокос, а мы с отцом вдвоем вынимали хлеб из печи. Отец лопатою доставал хлеб в форме на шесток. Затем ставил лопату в сторонку и взяв форму с хлебом, для чего на руки одевались рукавицы, так как формы были горячими, и выбивал из формы булку испеченного хлеба на стол. А я относила по 2-3 булки хлеб на стеллажи и ставила рядками на полки. Отец похваливал меня, и я очень старалась во всем. Булок до ста, а может чуть менее, был один оборот. И надо было работать не только аккуратно, чтобы не помять горячий хлеб, но и быстро, особенно когда сажали хлебы в печь, ведь печь могла остыть. Навсегда запомнился запах и вкус свежеиспеченного хлеба, который мы макали в растительное масло и ели с солью. Масло всегда было на пекарне, им смазывались формы для хлеба. Формы складывались после смазки стопочками, т. е. форма в форму и вот даже перестук форм вызывает приятное воспоминание.
Василий Яковлевич был мастером своего дела. Запомнились птички - жаворонки, которые он искусно делал из теста. Для этого из теста скручивался небольшой жгутик и он завязывался узелком. Один конец этого узелка поднимался ввиде головки, делались на нем глазки из темных крошек хлеба или из зернышек мака, вылеплялся клювик, крылышки и хвостик вырезались ножичком из боковинок узелка и другого кончика его. Жаворонки выпекались к празднику весны.
Еще отец выпекал окорока. Для этого брался кусок мяса без кости, но и чтобы был жир или сало на куске. Мясо солилось и в меру перчилось. Этот кусок заделывался в ржаное тесто, а затем выпекалось в печи. Как уж отец выпекал такие окорока, что и корочки были не зажженные, а в меру пропеченные и мягкие, а мясо резалось легко ножом на тонкие полоски и было тоже пропеченное. С тех пор я никогда больше не ела таких окороков в тесте и даже не слыхала.
Еще на пекарне выпекал отец баранки и сушки. Для обучения по их выпечке отправляли даже на месячные курсы в Ленинград. В пекарне пришлось кое-что построить и изготовить. Так для обминания теста в левом углу у двери из гладких толстых досок сделали настил треугольный, куда ложилось тугое тесто большим куском, из угла над тестом проходил длинный толстый рычаг, со стальным вставышем в середине рычага. Конец рычага был уже над полом. Люди стояли на полу и присаживались на конец рычага задницами уминая железной сердцевиной тесто. Кусок теста много раз передвигался, переворачивался людьми, пока не достигал нужной упругости. Затем тесто нарезалось толстыми полосами и переносилось на стол. Отец превращал эти полосы, обминая и соединяя в один толстый канат который укладывал большим кругом на столе же. Затем стелили чистую мешковину на полу у стола и на неё сучили, крутили тесто, уменьшая толщину каната до веревки, т. е. до толщины баранки. Затем отец садился к столу на высокий стул, круг теста поднимался перед ним на стол. Подавались длинные, метра в полтора, узкие и гладкие дощечки, и он начинал раскручивать веревки- тесто защипывая баранку и парами выкладывал баранки на эти дощечки во всю их длину. Затем сырые баранки варились в воде. Для этого была пристроена к большим печам с боку топка и вставлен большой луженый котел, в котором кипятили воду и варили баранки. Отец брал дощечку с сырыми баранками, подносил к котлу тихонько стучал по концу этой дощечки, наклоненной над котлом, чтобы тесто отстало от доски и баранки сбрасывались в кипящую воду. Отец пробовал баранки на готовность и затем большим черпаком типа сита вынимал сваренные баранки из котла и вываливал в металлический ящик, потом укладывали баранки уже на противни. Противни ставились в печь, где баранки уже запекались. Затем они вынимались из печи, остужались, складывались в мешки или нанизывались на шпагат, образуя большие и малые связки. Вкусны испеченные баранки, но мне запомнилось, что мы любили есть и только что сваренные мягкие баранки. Таким же методом изготавливались и сушки просто они были сделаны из более тонких жгутиков и размером мельче, зато уже и более хрустящие и рассыпчатые получались.