Апартеид Южной Африки?!...
По мере того как я погружалась в свои исследования, интерес к выбранной теме возрастал. Я прочитала о том, как рекрутировали рабочую силу на рудники, где были открыты залежи золота и алмазов, и решила начать свое эссе именно с этого. Я написала о том, что белые золотоискатели очень быстро осознали необходимость перелопатить тонны земли, чтобы извлечь хотя бы унцию драгоценного металла. А чтобы рудник работал с прибылью, требовалась дешевая рабочая сила, чернокожая. Но что могло мотивировать деревенских жителей часами работать под землей, если они даже не догадывались о цене металла, скрытого под ее толщей?
Так на века сложилась система бартера, и деньги потеряли свое значение. Затем правительство выпустило новый закон, предусматривающий налогообложение поселений, занимающихся добычей золота. Теперь, когда земля больше не принадлежала аборигенам, они лишились и золота, поскольку были не в состоянии платить налоги. Единственный выход они видели в том, чтобы поставлять молодых мужчин для работы в рудниках. Жен со слезами отрывали от мужей, детей от отцов. Сначала бедолаг в грузовиках везли к поездам, откуда отправляли за сотни миль, где их ждало туманное будущее.
Что они чувствовали, эти мужчины? Навсегда лишенные возможности видеть своих подрастающих детей, любимых женщин, слушать рассказы стариков, передающиеся из поколения в поколение и формирующие основу их культуры и самобытности.
По вечерам они уже не могли любоваться красотой африканского неба, наблюдать за тем, как садится солнце, раскрашивая небосвод всеми оттенками розового цвета, расцвечивая вспышками алого и оранжевого. Им уже не суждено было вдыхать аромата еды, кипящей в черных горшках на костре, охраняемом их женщинами. Навсегда потерянными были для них и родные деревни, где они чувствовали себя в безопасности. Да что там говорить, у них был отнят смысл жизни.
Отныне они должны были проводить долгие часы на изнурительной и зачастую опасной работе в темноте шахты, прислушиваясь к многоязычной разноголосице, возвращаясь на ночлег в свои унылые бараки. Теперь по утрам их будили крики надсмотрщиков, а не привычные звуки пробуждающейся с рассветом деревни.
Здесь они быстро забывали про гордость, которую испытывали когда-то, празднуя день своего рождения. Здесь они навсегда становились боями для белых.
Чем больше я читала, тем крепче становилась моя ненависть к несправедливости апартеида, системе, созданной исключительно во благо белой расы. Сначала белые объявили своей собственностью землю. Потом заявили о своих правах и на ее обитателей, ограничив их свободу во всем, начиная от свободы передвижения и заканчивая свободой, которую предоставляет образование. Вот такие мысли стали основой моего доклада, который я написала в тринадцать лет.
Почему меня так взволновала судьба края, о котором я тогда так мало знала? Оглядываясь назад, я понимаю, что олицетворяла себя с жертвами апартеида. Меня возмущало высокомерие людей, которые изначально считали себя высшей расой. К тому времени я уже знала, что точно так же ведут себя взрослые по отношению к детям. Контролируют их, ограничивают их свободу, ломают под себя.
Чернокожие африканцы, как и я, были зависимы в еде и крыше над головой от других людей, которые унижали их по праву сильного. Меня, как и чернокожих, жестокостью превращали в беспомощную тварь, и беспомощность угнетенных лишь укрепляла угнетателей в мысли о собственном превосходстве.
Я зрительно представляла себе людей, когда-то хозяев своей земли, отныне вынужденных испрашивать разрешения на то, чтобы навестить семью, обреченных на вечную зависимость от белых хозяев. Хозяев, которых они презирали так же, как и я своего. Я могла себе представить, какое отчаяние и унижение они испытывали, потому что все это было мне знакомо. Но, в отличие от них, я знала, что однажды уеду из дома. У меня была надежда на избавление во взрослой жизни, а у них, как я подозревала, никакой надежды не было.