Не стреляйте в толмача
Этот пост вряд ли был бы написан, если бы не отличная идея замечательной
m_petra ,
решившей собрать коллекцию рассказов представителей разных профессий о своей работе. 1 декабря она обещалась опубликовать присланные тексты: уверена - всех желающих заглянуть к ней в указанную дату ждет много нового и неожиданного. Ну и я тоже решила не манкировать. Получилось очень много, звиняйте.
Расскажу я конечно о переводческой работе - во-первых, опыт у меня в этой области не в пример богаче чем в дизигнерстве, а во-вторых, что может быть смешнее попыток понять друг друга при помощи «испорченного телефона»! Нет, я не собираюсь мучить вас сухой теорией перевода, без которой тем не менее вряд ли бы вечно зеленело древо жизни переводческой практики. Я расскажу о психологических подводных камнях и этических зыбучих песках, о коих даже не подозревают ни «читающие со словарем», ни даже бойко шпрехающие и спикающие граждане. Да, и речь пойдет конечно о переводе устном, который отличается от письменного примерно так же, как большой теннис от шахмат по переписке.
Итак, что мы имеем? На двух концах «провода» сидят два (для простоты, хотя чаще - много больше, но об этом чуть позже) предположительно вменяемых, здравомыслящих человека, часто - специалисты в одной области, но по какому-то странному капризу мироздания ни тот ни другой ни бельмеса не понимает, что его визави лопочет. А посередке имеется некий одушевленный механизм, в который с одной стороны запихиваются невнятные звуки, а с другой - неведомо как вылетает человеческая речь. Причем фурычит он - о, чудо - в обе стороны, и это уже совсем за гранью разумения. Как эта машинка устроена - черт его знает, да и наплевать - главное чтоб работала. Я с сочувствием отношусь к нежеланию занятых людей разбираться в тонкостях устройства дьявольского механизма - но! Даже не зная, что такое электричество (да и зачем, в самом деле), любой надменный гуманитарий не погнушается воткнуть провод пылесоса в розетку - потому как иначе он - сволочь такая - не работает. Да и инструкцию какую никакую, по пользованию той же микроволновкой, набитой таинственными микро-, а может даже и нановолнами, глядишь и прочтет на сон грядущий. Совсем другая история с механизмом для перетолмачивания человеческого языка на басурманский и обратно - тайна сия велика есть, божьим промыслом само работает, поэтому лучше не вникать.
В способах обращения с указанным механизмом есть минимальные национальные отличия. Вот классический случай - русский (условно опять же) какой-нибудь инженер-строитель пытается что-то втолковать своему безъязыкому коллеге, активно помогая себе при этом руками и максимально усиливая звук на выходе - говорите громче, оно глухое(с) Толмач бубнит, коллега кивает, но тут вдруг заминка - звучит незнакомый толмачу термин - ну допустим «шкворень» - то есть о наличии такого дурацкого слова в русском языке толмачу известно, но вот какой он - толстый или железный, гибкий или на подшипниках и что с ним делают - куют или, напротив, лудят, а главное, как он, дьявол, будет по-английски, покрыто мраком. Толмач задает резонный вопрос: «Извините, я этого слова не знаю - что это такое?» И получает блистательный ответ: «Ты переводи - он поймет».
Случаются также трогательные попытки обойтись совсем без чертова устройства - ну правда же, если очень громко, раздельно, на чистом русском языке 5 раз подряд повторить одно и то же - этот идиот в конце концов врубится?! Или вот картинка - в кабинет начальника строительства (англичанина) вваливается делегация прорабов-ходоков, минуя толмача, и заводит там какой-то галдеж, то и дело перемежая свои гневные филиппики призывами: «Нет, ты послушай, Майк!» Бедный Майк в это время с извиняющейся улыбкой и перекошенными очками пытается продраться сквозь толпу разгоряченных прорабов к спасительному устройству, жалобно причитая (по-своему, по-басурмански, бедолага): «Я не понимаю, что они от меня хотят! Почему они все так кричат?» Приходится принимать экстренные жесткие меры по спасению несчастного от варварской лингвистической атаки: когда следующий прораб, не сняв кирзачей, напоминающих свою же глиняную модель, решительно рвется в кабинет, толмач грозно рявкает: «Куда прешь, твою мать?!» Чем немедленно заслуживает безмерное уважение и безграничную преданность собеседника. Услышав знакомые с детства обороты, обрадованный прораб бодро докладывает: «Так мне это, Майку надо объяснить...» Не дав ему закончить, толмач ревет как бешеный носорог: «Я здесь главный(ая)! Пока ты МНЕ не объяснишь, никакой гребаный Майк ни куя не поймет! Здесь от МЕНЕ все зависить(с)! И говнодавы в предбаннике снимай!» Ну это относительно легкий случай - после такого душевного увещевания любой прораб плачет светлыми слезами и далее ходит на цыпочках в носках, разговаривает почтительным шепотом и все свои печали несет непосредственно толмачу (который частенько и без Майка может обойтись).
Другой случай посложнее будет - словесный понос сознания. Ну то, что наш человек в массе своей не способен внятно изложить даже содержание букваря, это общее место и не самое страшное, поскольку толмач часто не просто в теме, но и разбирается в истории сабжа лучше уважаемого докладчика - поэтому вылущить зерна смысла из мякины пустых словес для опытного устройства не проблема. А ведь иногда и нету никакого смысла - вот тут приходится полагаться исключительно на завоеванное доверие - и если я говорю американской делегации, приехавшей с визитом вежливости к начальнику Госгортехнадзора г. Атырау, укурившемуся уже с утра и несущему злокачественную ахинею: «He is raving», только моя незапятнанная репутация (а также предшествующий опыт общения с означенным персонажем) не позволяет гостям усомниться в том, что таки да - бредит.
Был у нас на промысле в Казахстане такой страшный человек под названием Литовко. Изначально он служил в местном технадзоре и изводил американское начальство частыми визитами на производство, которые растягивались на весь 12-часовой рабочий день, потому как никто не знал, где у него кнопка «выкл». Тогда было принято поистине макиавеллиево решение нейтрализовать говоруна, приняв его на работу на незначительную должность, но с хорошим окладом. Результат вышел неоднозначный - с одной стороны, оказавшись в подчиненном положении, гражданин Литовко в значительной степени утратил свободу передвижения и речеиспускания, но горе неосторожному, рискнувшему обратиться к нему с вопросом по производственной надобности. Не помогала даже оскорбительная для любого мыслящего существа преамбула, в оригинале звучавшая так: «Tell him it’s a “yes” or “no” question» (скажи ему, что на этот вопрос есть только два варианта ответа - «да» или «нет»). О, наш герой не смущался такими пустяками и на любой вопрос отвечал примерно так: «Вот когда в 68 году я работал в Астрахани....» Дальше шло полное жизнеописание с многочисленными притоками и ответвлениями, прихотливо присовокупившими к основному руслу всех и вся, встреченному рассказчиком на долгом жизненном пути. Толмачи разбегались и прятались, если маячила перспектива «перевести один вопросик Литовко». Отвертеться удавалось не всегда - так что пришлось искать методы против костисапрыкина. Мое ноу-хау заключалось в следующем - отрешенно глядя в окно, я терпеливо пережидала все-таки конечное словооизвержение (поначалу объект негодовал - а почему вы не переводите?! На что я мирно отвечала - а вы еще ничего не сказали. Запнувшись лишь на секунду, как засбоившая лошадь, Литовко бодро рысил дальше) и, случалось, дожидалась искомого однозначного ответа. Со второй или третьей попытки... Надо сказать, Литовко испытывал ко мне стойкую и, увы, обоснованную неприязнь.
Ну ладно, это «наши» - а что мы имеем, так сказать, с другого конца палки? Тут, надо признать, дело обстоит получше - речь, как правило связная и внятная (исключая случаи экзотических акцентов), в наличии имеются смысловые и технические паузы, иногда даже могут спросить (поначалу это трогало меня едва ли не до слез) какой продолжительности куски текста мне удобнее переводить. Но и здесь не все безоблачно. Вот как раз история про акценты.
Переводила я большую и серьезную конференцию участников консорциума по разработке сахалинских месторождений. Все было отлично организовано, материалы розданы для ознакомления заблаговременно, микрофон и даже столик со стуликом в наличии - недельная конференция катилась гладко, правда уже на стадии докладов я напряглась, когда на сцену вышел некий австралиец - в ужасе я осознала, что не понимаю ни единого слова из его речи - но в тот момент меня выручил готовый доклад и слайды на сцене, в которые он тыкал указкой, а я бодро переводила с листа, в надежде, что никаких существенных изменений он на ходу не внес. Кошмар наступил, когда из зала стали задавать вопросы - на один из них и стал отвечать тот самый австралиец. Я переспросила один раз - дядька терпеливо (видимо, не в первый раз сталкивался с проблемкой) и доброжелательно повторил все слово в слово - бесполезно, в голове гулкая пустота, как будто он говорил на фарси; в отчаянии переспросила еще раз, что совсем уже некомильфо - с тем же результатом. Тут я почувствовала себя героем анекдота про чукчу-хирурга - оставалось только заплакать и убежать. Моя напарница изобразила обморок и сползла под стол - у нее вообще была медицинская специализация, и всю сугубо техническую часть переводила я. Отступать было некуда - я решительно схватила лист бумаги и ручку и поднялась на сцену, топоча как статуя Командора - сунув дядьке письменные принадлежности, сурово и непреклонно потребовала - Пиши, гад! И, смотри - разборчиво, печатными буквами! И ведь сработало! По завершении этого почти циркового гэга мы с зашуганным осси сорвали аплодисменты.
Но это проблема, так сказать техническая, а бывают еще этические... Работала я по контракту на одну крупную сервисную фирму, которая делала большой проект для приснопамятного «Юкоса». Каждую неделю рабочая группа ходила к заказчику отчитываться. Раз, другой - все было нормально, на третий среди слушателей появился новый персонаж - вице-президент американской национальности. И вот посреди доклада этот вице- вдруг заорал примерно следующее: «Какого фака ты тут несешь, фак твою мать! Кто, на фак, тебя спрашивал, меня не интересует твое факинг мнение!» Бедный мой интеллигентный брит с указкой покрылся красными пятнами и беспомощно замолчал, как облажавшийся у доски школьник. Все выжидательно уставились на меня - в принципе, это надо было переводить. Теперь представьте - орал он по-английски, то есть англичанин его примерно понял, аудитория практически вся двуязычная, кроме того слово «фак» интернациональное и в переводе не нуждается. Помогать этому хаму топтать своих работодателей я не собиралась - что делать? Я взяла бутылку воды и стала пить, долго, бесконечно долго - как верблюд после перехода через Каракумы. Все молча ждали. Когда, практически захлебнувшись, я поставила бутылку, вице- потребовал - Переводи! Сейчас, - говорю - только водички попью - и опять тянусь за бутылкой. Он раздраженно махнул докладчику рукой - продолжай мол - тот, спотыкаясь, краснея и бледнея, заговорил - и вновь раздался дикий рев аналогичного содержания и эмоциональной насыщенности. Оторавшись, он бешено повернулся ко мне - Переводи! Ну, думаю, с бутылкой фокус дважды не пройдет, но падла буду, не стану! и говорю ему тихо и вежливо: «Не могли бы вы повторить, я вас не расслышала». С многократным факом, эхом разносящимся в коридоре, он вылетел из комнаты и вернулся, таща на буксире своего переводчика - так мы в тандеме и продолжили - я своих перевожу, он - своего.
Ну и на закуску еще один анекдот. В том же Казахстане начальство решило обучить всех экспатов русскому языку - нечего и говорить, что это было бездарной потерей времени и переводом денег, но - не трясет, уплОчено - и все как дуси ходили на уроки. В отделе у нас служил полуначальником некто Гарри Кэмпбелл - удивительной благожелательной глупости персонаж, почти безвредный, если не считать постоянных недоуменных претензий, что в переведенном тексте регулярно оказывалось больше (или меньше) слов, чем в оригинале. И вот, посетив с десяток занятий по русскому, этот Гарри с недоумением вопросил (речь шла о письменном переводе): «А как же вы переводите, если в русском букв больше, чем в английском?!» No comment, как говорится. Вернее, у нас все больше говорится «комментс», но это из той же серии, что и святая уверенность иностранцев (ссылаются даже на какой-то учебник), что, подняв ежевечерний стакан водки, все русские обязательно говорят «на здоровье». Разубедить их оказалось невозможно, несмотря на регулярные совместные попойки.