У меня пропала ложка. Чайная серебряная ложка, с полустершейся позолотой, с вензелями и почерневшим клеймом Императорского ювелирного дома - последняя из 12, доставшаяся мне от бабушки, а ей от её бабушки или даже прабабушки, пережившая отмену крепостного права, 3 революции, 2 мировые войны, эвакуацию и бабушкин склероз. Она пыталась сбежать и раньше - всякий раз её вовремя выуживали из помойного ведра, куда она коварно запрыгивала за компанию с яичной скорлупой. Однажды я даже отважно рылась в мусорном контейнере среди бела дня, напротив двух посольств, и нашла таки родной мешок с отходами, торжествуя приволокла добычу домой и хищно и нетерпеливо разодрала в клочья прямо на полу кухни, не подстелив даже газетки. И все из-за неё - ложки-беглянки. Впрочем, в мешке её в тот раз не оказалось - она хладнокровно пряталась в холодильнике, в миске с чем-то недоеденным, очевидно потешаясь над моим отчаянием и по-старушечьи мелко хихикая.
Но сегодня она действительно пропала. Я, правда, предприняла вялую попытку потрошения помойного мешка, просеяла как неудачливый, потерявший всякую надежду найти самородок старатель наш забавный мусор, на две трети состоящий из кошачьего наполнителя с подмоченной репутацией, и на одну треть - из пустых сигаретных пачек. Но что-то мне говорило, что в этот раз чуда не будет, что самая старая обитательница нашего дома покинула его. Как и когда - уже не узнать. Я не часто брала её в руки, но всегда - краем сознания, отмечала её терпеливое, полное тихого достоинства присутствие в отведенной ячейке - среди прочих ложек попроще.
Странно, но я как-то очень быстро и покорно смирилась с этой потерей, хотя её предыдущие исчезновения вызывали у меня просто бурю эмоций, на трезвый взгляд совершенно не соответствующих по накалу масштабу происшествия. А в этот раз... Что-то кольнуло, несильно заныло, натянулась и беззвучно распалась невидимая струна. Остался лишь легкий привкус горечи - так оседает на губах запах горящих палых листьев в безветренный октябрьский день.