26 сентября
Пост сестры о папе, подпишусь под каждым словом!
Оригинал взят у brianika в 26 сентября
Эти фотографии Олька сняла в августе 2009 года, когда приезжал дядя Саша, и наверно это самые последние папины карточки. Три года назад его не стало. В те дни мне совсем не хотелось об этом писать в жж, но вовсе не потому, что не хотелось говорить. Наоборот, мне хотелось говорить о нем, что-то рассказывать, вспоминать, но только с теми, кто сможет разделить этот диалог-воспоминание. Понимаете, с теми, для кого он не будет мертвым человеком, о котором они впервые услышали и задумались, с теми, для кого он ещё живой и в голове не укладывается, что его больше нет, как и у меня. Я это особенно остро ощутила, когда приехала yavashanaveki и стала вспоминать что-то свое про него: как он бросил на ее кровать букет полевых цветов на день рождения, как мы отдыхали в деревне, как мы ехали в Суходрев. Наши беседы были наполнены светлыми воспоминаниями, фотографиями и вредными гамбургерами.
[буквы]
Удивительно, буквально за несколько дней до этого я впервые наверное вслух в беседе сформулировала то, что давно уже ощущала всем своим существом. У меня не осталось никаких детских претензий к родителям. Мы говорили про отцов, про критичность, я рассказывала про то, как папа на мои детские рисунки выдавал его эпическое "а где же нос?", а на новую юбки "А чего это у тебя такие толстые коленки". И вдруг само тогда сказалось, что я приняла все несовершества родителей так же, как приняла свое несовершенство, и ничего, кроме любви и благодарности за все, что они мне дали хорошего, во мне нет. Тогда же я приняла и все ошибки, что совершу по отношению к своим детям, и надеюсь, однажды у них тоже хватит взрослости и мудрости, чтобы простить.
За эти три года я осознала, как много у нас с папой общего. Причем почему-то раньше мне это не бросалось в глаза. Я вспоминала, как впервые выпросила у него "Зенит" пофотографировать, а папа усмехнулся, что не получится. А я все равно пошла снимать ночное небо, звезды, далекий берег, птиц. Ничего не зная о диафрагме, ничего не понимая в этих поверточках... Но так я становилась собой, игнорируя чужой опыт и не видя авторитета ни в ком, беря под сомнение и проверяя любое "не сможешь". Так я училась делать то, что кажется невозможным.
Я помню, как мы возвращались с папой из лагеря в Суходреве, и последние семь километров пути - те самые, что пешком - мы пели песни. Я пела что-то новое, что услышала в лагере, мы вместе пели его любимые песни. Ведь очень долгое время любимые песни родителей были и моими любимыми песнями.
Я не помню, чтобы в нашем доме когда-либо жадничали. Как сейчас помню, папа кричит из ванной "Свет, метнись, свари сосисек", чтобы накормить водопроводчиков, пришедших что-то у нас чинить. Потому что это само собой разумеющееся - накормить и обогреть каждого, кто переступил через порог.
Папа очень любил веселые и шумные компании. Всегда друзья, всегда подруги, всегда много смеха и шуток. Знаете, что я делала 26 сентября 2009 года? Весь день я отвечала на телефонные звонки и успокаивала рыдающих на той стороне трубки людей. Целый день, каждое мгновение раздавался звонок, кто-то знакомый мне или незнакомый звонил, сочувствовал, выспрашивал подробности, причитал, всхлипывал. Я не знаю есть ли ещё у кого-то столько друзей, сколько было у моего папы.
Мне иногда самой страшно себе признаться, каким простым и светлым было для меня то время. Мир перекладывался по кирпичику, мечты разрушались, пелена детской сказки спадала с глаз, но при этом была светлая грусть и ощущение какого-то верного порядка вещей. Я не знаю, хорошо это или плохо, я просто знаю, что я дочь своего отца. Я настолько дочь своего отца, что самой не верится, что этого можно было прежде не замечать.
Помню и люблю. И смелая иду вперед, потому что меня воспитали "не дрейфить". Вот я и стараюсь как могу.
Оригинал взят у brianika в 26 сентября
Эти фотографии Олька сняла в августе 2009 года, когда приезжал дядя Саша, и наверно это самые последние папины карточки. Три года назад его не стало. В те дни мне совсем не хотелось об этом писать в жж, но вовсе не потому, что не хотелось говорить. Наоборот, мне хотелось говорить о нем, что-то рассказывать, вспоминать, но только с теми, кто сможет разделить этот диалог-воспоминание. Понимаете, с теми, для кого он не будет мертвым человеком, о котором они впервые услышали и задумались, с теми, для кого он ещё живой и в голове не укладывается, что его больше нет, как и у меня. Я это особенно остро ощутила, когда приехала yavashanaveki и стала вспоминать что-то свое про него: как он бросил на ее кровать букет полевых цветов на день рождения, как мы отдыхали в деревне, как мы ехали в Суходрев. Наши беседы были наполнены светлыми воспоминаниями, фотографиями и вредными гамбургерами.
[буквы]
Удивительно, буквально за несколько дней до этого я впервые наверное вслух в беседе сформулировала то, что давно уже ощущала всем своим существом. У меня не осталось никаких детских претензий к родителям. Мы говорили про отцов, про критичность, я рассказывала про то, как папа на мои детские рисунки выдавал его эпическое "а где же нос?", а на новую юбки "А чего это у тебя такие толстые коленки". И вдруг само тогда сказалось, что я приняла все несовершества родителей так же, как приняла свое несовершенство, и ничего, кроме любви и благодарности за все, что они мне дали хорошего, во мне нет. Тогда же я приняла и все ошибки, что совершу по отношению к своим детям, и надеюсь, однажды у них тоже хватит взрослости и мудрости, чтобы простить.
За эти три года я осознала, как много у нас с папой общего. Причем почему-то раньше мне это не бросалось в глаза. Я вспоминала, как впервые выпросила у него "Зенит" пофотографировать, а папа усмехнулся, что не получится. А я все равно пошла снимать ночное небо, звезды, далекий берег, птиц. Ничего не зная о диафрагме, ничего не понимая в этих поверточках... Но так я становилась собой, игнорируя чужой опыт и не видя авторитета ни в ком, беря под сомнение и проверяя любое "не сможешь". Так я училась делать то, что кажется невозможным.
Я помню, как мы возвращались с папой из лагеря в Суходреве, и последние семь километров пути - те самые, что пешком - мы пели песни. Я пела что-то новое, что услышала в лагере, мы вместе пели его любимые песни. Ведь очень долгое время любимые песни родителей были и моими любимыми песнями.
Я не помню, чтобы в нашем доме когда-либо жадничали. Как сейчас помню, папа кричит из ванной "Свет, метнись, свари сосисек", чтобы накормить водопроводчиков, пришедших что-то у нас чинить. Потому что это само собой разумеющееся - накормить и обогреть каждого, кто переступил через порог.
Папа очень любил веселые и шумные компании. Всегда друзья, всегда подруги, всегда много смеха и шуток. Знаете, что я делала 26 сентября 2009 года? Весь день я отвечала на телефонные звонки и успокаивала рыдающих на той стороне трубки людей. Целый день, каждое мгновение раздавался звонок, кто-то знакомый мне или незнакомый звонил, сочувствовал, выспрашивал подробности, причитал, всхлипывал. Я не знаю есть ли ещё у кого-то столько друзей, сколько было у моего папы.
Мне иногда самой страшно себе признаться, каким простым и светлым было для меня то время. Мир перекладывался по кирпичику, мечты разрушались, пелена детской сказки спадала с глаз, но при этом была светлая грусть и ощущение какого-то верного порядка вещей. Я не знаю, хорошо это или плохо, я просто знаю, что я дочь своего отца. Я настолько дочь своего отца, что самой не верится, что этого можно было прежде не замечать.
Помню и люблю. И смелая иду вперед, потому что меня воспитали "не дрейфить". Вот я и стараюсь как могу.