Трудно быть Настей
- Единственная перспектива у продвинутого парня в этой стране - работать клоуном у пидарасов.
- Мне кажется, - ответил я, - есть и другие варианты.
- Есть. Кто не хочет работать клоуном у пидарасов - будет работать пидарасом у клоунов.
За тот же самый мелкий прайс.
Мне грех жаловаться на скучную жизнь и отсутствие в ней драйва.
Потому что, когда я начинаю так делать, обязательно произойдет что-то, что немедленно убедит в обратном.
Три недели назад в мою жизнь плотно вошел Аншлаг, причем в буквальном смысле слова. И, как всегда, не без помощи семитов. Вообще, иногда кажется, что по богоизбранному народу распространился слух обо мне как о хорошем исполнительном рабе, и ничем другим такой их повышенный интерес целых кланов ко мне объяснить нельзя.
В этот раз меня купило семейство Г. Формально - на работе принудительно сменилось начальство, и во главу нашего маленького, но гордого СМИ встал маленький гордый Г. с большими ушами, которые шевелятся во время его пламенных речей о будущем русской журналистики (я взяла за практику снимать очки при разговоре). У Г., до того, как он пришел смело рулить медиа, была насыщенная биография: консерватория по классу контрабаса в Донецке в девяностые, далее - богатый опыт то ли крышевания ларьков, то ли спекуляции пыжиковыми шапками где-то на Чукотке, а потом - собственный гешефт в виде юрконторы. И вот теперь за каким-то хреном - "мощный инструмент информационной войны", как было заявлено на общем собрании изумленной публике.
***
Однако война закончилась, так и не начавшись.
Девальвация рубля, стояние на Майдане, испытания корейских ракет, заявление российских лидеров - все померкло в один из вечеров пятницы, под конец рабочего дня, когда Г., окрыленный, принес в редакцию весть небывалых масштабов: в Петербурге проездом его большой старый друг, известный юморист Игорь Маменко! И если мы хотим тут всем кагалом прийти к успеху, хорошо бы сделать с ним в воскресенье интервью. Про жизнь, про смех, про бизнес, про вечность. Естественно, идея энтузиазма не вызвала ни у кого. На такое отношение Г. вполне искренне обиделся и сказал, что вот пойдет и сам (САМ!) сделает с ним интервью, и покажет всем, кто тут настоящий журналист.
И показал.
В понедельник, сияя, вручил мне два с половиной часа диктофонной записи, и я, опрометчиво их не открыв, сразу отдала на расшифровку девочке. Потом, когда я получила 36 вордовских листов расшифровки пьяного застолья, я много раз возвращалась к этой истории про девочку, испытывая к ней жалость. Но основной массив был впереди.
Потому что у меня на руках оказался совершенно уникальный текст - чистый поток сознания, в котором было абсолютно все: и детские комплексы, и искрометный юмор про армию и чукчу, и представления о том, как Настоящий Журналист должен брать интервью, и воспоминания про бабушку Сару Блюму, которая опрокинула четырехлетнему Г. на голову тарелку с борщом, когда он сидел на горшке (пассаж был включен в беседу с целью "раскрутить" Маменко на аналогичные откровения из своего детства, но, к счастью, он не поддался на провокацию), и наигранные семейные сцены между Г. и его женой, и веселые пассажи-сравнения камня для керлинга с белками-летягами, и воспоминания про нажиралово в семейной резиденции в Палассовке. И - как жемчужинки - вопросы "Ну Игорь, ебтвоюмать, у нас же деловой портал, расскажи про свой бизнес-то, а?".
Текст был настолько прекрасен в своем кристальном маразме, что менять что-то в нем мне показалось кощунством. Его можно было читать как Библию - с любого места, в любом порядке, и смысл не менялся вообще. Впервые у меня опустились руки перед печатным словом. Примерно с такими элегическими настроениями материал был положен на начальственный стол: "Г.! Это сильнее меня. Текст прекрасен. Давайте напечатаем его весь. Кусками. Предлагаю пять кусков, по дням недели. А сейчас у меня биржевые сводки, можно я пойду вон там в углу посижу?", и это было совершенно искренне. Г. расцвел. Он чувствовал триумф. Меня ласково потрепали по плечам и нравоучительно сказали: "Вот видите, Анастасия, умеем же сделать, когда захотим! Но текстик вы все-таки подредактируйте. Вы же редактор. Вот сидите и редактируйте. А сводки ваши - ну что сводки. Интервью хорошее. Людям надо. Делайте".
***
Сводки ждали меня три недели. Потому что каждый день приносил новые подробности. Сначала страниц стало десять. Потом восемь. Текст таял как айсберг, и даже обретал какие-то стройные очертания. Правда, маразма в нем меньше не становилось ни на грамм, зато чудом появились логические связки, и исчезла бабушка Сара Блюма и ее борщ.
Я ликовала.
Через неделю материал лег на стол Г. в третий раз. Отеческая улыбка не обманула - сорок минут вычеркивались слова и заменялись на новые, больше "подходящие для нашей аудитории, а Вы, Анастасия, плохой стилист".
"Будьте уверены, это будет бомба! Я вам реально говорю, Маменко реально крутой юморист, высшей пробы, его вся Россия знает".
Я не сдавалась. Даже после пассажа на страницу в исходнике, где веселое семейство и Маменко обсуждали личность равнодушного и черствого редактора, который страшно далек от искусства и предпочитает забивать себе мозги ТВ-жвачкой.
Только дернулся правый глаз, когда текст потребовала себе жена Г., чтобы внести в него свои правки, как полноправный участник той воскресной пьянки.
Второй раз правый глаз дернулся, когда правки вносил сын Г., "потому что он способный мальчик, он слово хорошо видит", - пояснил непонимающей мне Г.
Через неделю текст уехал к звезде.
Звезда молчала двое суток, после чего внесла свои правки.
Все были очень бодры и радостны.
***
Я очень хотела этот материал задвинуть куда-то еще в прошлую пятницу, и забыть.
Однако маховик набирал обороты - семья Г. отбирала лучшие фотографии Маменко за всю его непростую и очень насыщенную жизнь.
Г. вызывал меня к себе почти каждый день, как личного психотерапевта, задушевно разговаривал о будущем гениального интервью и громко ссорился по телефону с женой по вопросу лучших фото.
Я снимала очки и смотрела, как шевелятся его размытые уши в порыве ссоры. Хантер Томпсон был серой мышью в тот момент по сравнению с ним. Вся американская журналистика пасовала перед такой страстью и напором.
Наконец, драгоценные фото были присланы на почту в количестве семи штук в конце прошлой недели.
Там Маменко в плавках и носках на пляже Хайфы (вертикальная и горизонтальная ориентация) облокачивался на камень
Там была маленькая ножка сынули Сашули.
Там было три сома и Маменко.
Черно-белое фото мамы и папы.
Еще какой-то сущий ад.
В тот момент я почти закончилась, и поставила все, как было, в вордовский файл и отправила на утверждение.
***
В чистый понедельник передо мной извинились и сказали, что прислали не все, и выслали еще 10 фото с концертных выступлений. После их обработки попросили прислать обратно, чтобы придумать смешные ироничные подписи.
Для большей искрометности текста.
На моих глазах рождался шедевр. Потому что Г. принципиально не разговаривал с Маменко по телефону без моего присутствия, и креатив пер в режиме реального времени.
Я чувствовала, что сдаюсь, маясь в кожаном кресле второй час, потому что этажом выше ждал недоделанный материал про девальвацию и фондовые рынки, которые обвалились тремя часами ранее. Маменко блаженствовал, вспоминая посиделки в Палассовке и последнего сома на 25 кг.
Г. ликовал и был почти в экстазе. Он творил.
***
Сегодня вышла первая часть.
Завтра будет вторая.
Первая волна истерики схлынула через час после того, как текст был опубликован.
На вторую я вышла через три часа, после того, как пошли первые комментарии, позвонил Г. и голосом обиженного ребенка спросил, почему все так ругают его текст.
Жалоба маме принесла третий виток: в качестве реабилитации она предложила сначала сходить с ней на мужской стриптиз на шоу-программу в честь восьмого марта в Твери, а через пятнадцать минут, пока я пила успокоительный сбор на диване в редакции, осторожно написала, что есть еще батюшка, отец Александр, и кое-кому пора к нему на исповедь.
Покаяться.
Но я лучше тут как-нибудь своими силами покаюсь.