Папе.
С моим отцом долгое время всё было сложно.
Нет, не так. Сначала всё было предельно просто, легко и естественно. Была девочка Настя, старшенькая, папина дочка, и жили мы в однокомнатной тверской квартире на улице Фадеева, которую молодые родители сменяли на коммунальную комнату в тогда ещё Ленинграде. Жили трудно и весело, мне из тогдашнего быта запомнилось несколько вещей всего. Первое воспоминание - я лежу на раскладном диване, который стоит напротив большого окна, а рядом - кроватка с деревянными перекрытиями для недавно родившегося брата. В комнате темно и тихо, слышно дыхание родителей и то, как ворочается брат. За окном зима и густо-серое ночное небо.
Второй флеш-бэк. Папа везёт меня на уазике в детский сад на другой конец города, где живёт бабушка Лида. Так происходит каждое утро. Уазик продувается всеми ветрами благодаря плохо закрывающимся дверям, отходящим стёклам и вообще - это чудо российского автопрома держится на честном слове и гаечном ключе, с помощью которого в этой машине можно починить всё путём постукивания. Мне сонно и страшно, я закутана как кулёк во множество шарфов и свитеров, ноги обуты в образцовые серые валенки. Чтобы развеселить меня и скрасить путешествие, папа научил меня петь песню "про Щорса", как он её называет. Я не знаю, кто такой Щорс, и зачем он ведёт свой отряд по берегу издалека, и почему командир полка - красный. Каждое утро мы едем в уазике на другой конец города и самозабвенно поём военную песню, которую я помню до сих пор.
Третий флеш-бэк. Мне пять лет. Папа делает себе бутерброд с докторской колбасой. Отрезает булку, намазывает густо сливочным маслом, отрезает какой-то огромный, толщиной с булку, ломоть колбасы. Я заворожённо наблюдаю за ним и требую такой же. Получаю. Папа ест красиво и неряшливо, крошки на усах. У меня рот не открывается на толщину бутерброда, но мне хочется есть так же, как и папа, и поэтому я очень-очень стараюсь.
Четвёртый флеш-бэк. Лето. Фадеева. Мы гуляем после папиной работы вдвоём. На мне синие китайские джинсы и полосатая майка. Я самая красивая девочка на улице, и прекрасно знаю, что сейчас мы подойдём к ларьку и папа купит мне пачку жвачек Орбит или Дирол - тайком от мамы, потому что та запрещает много жвачки, боясь за мои вечно больные зубы. Я получаю пачку и кидаю их в рот одну за другой, пока там не окажется все 10 подушечек. Так вкуснее.
Пятый флеш-бэк. Мы живём уже на Левитана, в двушке. Брат пока ещё ночует с родителями, к нему надо каждую ночь вставать, он очень много болеет. А мне, чтобы не было страшно засыпать, ставят в комнату ночник непонятной конструкции. Из центра пластмассового цилиндра вырастает пучок белых тонких гибких палочек, концы которых светятся весёлыми тёплыми огоньками. Даже если одну из палочек сломать посередине, то огонёк никуда не денется. Очень увлекательное занятие было, кстати говоря. И вот у меня день рождения. Папа приносит куклу Синди в серебристом лыжном костюме. Я дико капризничаю и говорю, что хотела другую куклу, с более длинными светлыми волосами. На что папа начинает виновато оправдываться, что у этой ему понравился наряд. Я сменяю гнев на милость, великодушное его прощаю и играю с этой куклой ещё два года.
Потом вспышки тускнеют.
На какой-то бессмысленно долгий период отец устраняется, выключается из моей жизни. Конечно, он интересуется иногда, как у меня дела, изредка говорит своё мнение о том, что происходит у меня в голове. Но - выключен. Целыми днями на работе, приносит в дом деньги, мы переживаем последовательно два дефолта, выходим из крутого пике и делаем ремонт в новой квартире - по моде конца 90-х с вульгарной белой позолоченной лепниной в псевдоантичном стиле. После работы отец приходит выжатый, как суслик, молча ест, пьёт чай, ложится на диван, смотрит до 9 вечера телевизор или читает жёлтую прессу, после чего засыпает в десять, чтобы уехать на работу к 7 утра. Откровенен более-менее, только когда выпьет, да и то в такие моменты больше всего занят выяснением отношений с мамой, которая коршуном налетает на него с порога и тычет нас с братом: "смотрите, какой он опять явился, он нас не любит!". Я принимаю решение закрыть глаза и сидеть в своей комнате.
Потом решаю уехать в Петербург.
И лёд, наконец, тронулся.
Мы заново познакомились. Я - толстый, весь в пуху, неуклюжий птенец, который путём выпадения из гнезда попытался научиться летать. И папа, который всю жизнь меня слушал, потом перестал, и вдруг услышал снова. Захара Прилепина он мне дал почитать. Я ему Лимонова подсунула. Обсудили раннего БГ и новый фильм Звягинцева.
Шестой флеш-бэк. Мне 17 лет, июль, я еду подавать документы в СПбГУ с папой на машине по трассе М-10. Мы выехали из деревни в 6 утра, сейчас уже 9, едем по Новгородской области, едим бутерброды и я расспрашиваю его про то, где воевал мой прадед во Вторую Мировую (отвечаю - танкист подо Ржевом). Папа меня любит.
У меня фамильная горбинка на носу, такие же узкие губы, поганое чувство юмора и лёгкое отношение к деньгам. Мамино ругательство "вся в отца!", которое оно бросает в пылу ссоры, вызывает только чувство гордости. Мы сейчас - сообщники и друзья, и лучшего я и желать себе не могла.
Нет, не так. Сначала всё было предельно просто, легко и естественно. Была девочка Настя, старшенькая, папина дочка, и жили мы в однокомнатной тверской квартире на улице Фадеева, которую молодые родители сменяли на коммунальную комнату в тогда ещё Ленинграде. Жили трудно и весело, мне из тогдашнего быта запомнилось несколько вещей всего. Первое воспоминание - я лежу на раскладном диване, который стоит напротив большого окна, а рядом - кроватка с деревянными перекрытиями для недавно родившегося брата. В комнате темно и тихо, слышно дыхание родителей и то, как ворочается брат. За окном зима и густо-серое ночное небо.
Второй флеш-бэк. Папа везёт меня на уазике в детский сад на другой конец города, где живёт бабушка Лида. Так происходит каждое утро. Уазик продувается всеми ветрами благодаря плохо закрывающимся дверям, отходящим стёклам и вообще - это чудо российского автопрома держится на честном слове и гаечном ключе, с помощью которого в этой машине можно починить всё путём постукивания. Мне сонно и страшно, я закутана как кулёк во множество шарфов и свитеров, ноги обуты в образцовые серые валенки. Чтобы развеселить меня и скрасить путешествие, папа научил меня петь песню "про Щорса", как он её называет. Я не знаю, кто такой Щорс, и зачем он ведёт свой отряд по берегу издалека, и почему командир полка - красный. Каждое утро мы едем в уазике на другой конец города и самозабвенно поём военную песню, которую я помню до сих пор.
Третий флеш-бэк. Мне пять лет. Папа делает себе бутерброд с докторской колбасой. Отрезает булку, намазывает густо сливочным маслом, отрезает какой-то огромный, толщиной с булку, ломоть колбасы. Я заворожённо наблюдаю за ним и требую такой же. Получаю. Папа ест красиво и неряшливо, крошки на усах. У меня рот не открывается на толщину бутерброда, но мне хочется есть так же, как и папа, и поэтому я очень-очень стараюсь.
Четвёртый флеш-бэк. Лето. Фадеева. Мы гуляем после папиной работы вдвоём. На мне синие китайские джинсы и полосатая майка. Я самая красивая девочка на улице, и прекрасно знаю, что сейчас мы подойдём к ларьку и папа купит мне пачку жвачек Орбит или Дирол - тайком от мамы, потому что та запрещает много жвачки, боясь за мои вечно больные зубы. Я получаю пачку и кидаю их в рот одну за другой, пока там не окажется все 10 подушечек. Так вкуснее.
Пятый флеш-бэк. Мы живём уже на Левитана, в двушке. Брат пока ещё ночует с родителями, к нему надо каждую ночь вставать, он очень много болеет. А мне, чтобы не было страшно засыпать, ставят в комнату ночник непонятной конструкции. Из центра пластмассового цилиндра вырастает пучок белых тонких гибких палочек, концы которых светятся весёлыми тёплыми огоньками. Даже если одну из палочек сломать посередине, то огонёк никуда не денется. Очень увлекательное занятие было, кстати говоря. И вот у меня день рождения. Папа приносит куклу Синди в серебристом лыжном костюме. Я дико капризничаю и говорю, что хотела другую куклу, с более длинными светлыми волосами. На что папа начинает виновато оправдываться, что у этой ему понравился наряд. Я сменяю гнев на милость, великодушное его прощаю и играю с этой куклой ещё два года.
Потом вспышки тускнеют.
На какой-то бессмысленно долгий период отец устраняется, выключается из моей жизни. Конечно, он интересуется иногда, как у меня дела, изредка говорит своё мнение о том, что происходит у меня в голове. Но - выключен. Целыми днями на работе, приносит в дом деньги, мы переживаем последовательно два дефолта, выходим из крутого пике и делаем ремонт в новой квартире - по моде конца 90-х с вульгарной белой позолоченной лепниной в псевдоантичном стиле. После работы отец приходит выжатый, как суслик, молча ест, пьёт чай, ложится на диван, смотрит до 9 вечера телевизор или читает жёлтую прессу, после чего засыпает в десять, чтобы уехать на работу к 7 утра. Откровенен более-менее, только когда выпьет, да и то в такие моменты больше всего занят выяснением отношений с мамой, которая коршуном налетает на него с порога и тычет нас с братом: "смотрите, какой он опять явился, он нас не любит!". Я принимаю решение закрыть глаза и сидеть в своей комнате.
Потом решаю уехать в Петербург.
И лёд, наконец, тронулся.
Мы заново познакомились. Я - толстый, весь в пуху, неуклюжий птенец, который путём выпадения из гнезда попытался научиться летать. И папа, который всю жизнь меня слушал, потом перестал, и вдруг услышал снова. Захара Прилепина он мне дал почитать. Я ему Лимонова подсунула. Обсудили раннего БГ и новый фильм Звягинцева.
Шестой флеш-бэк. Мне 17 лет, июль, я еду подавать документы в СПбГУ с папой на машине по трассе М-10. Мы выехали из деревни в 6 утра, сейчас уже 9, едем по Новгородской области, едим бутерброды и я расспрашиваю его про то, где воевал мой прадед во Вторую Мировую (отвечаю - танкист подо Ржевом). Папа меня любит.
У меня фамильная горбинка на носу, такие же узкие губы, поганое чувство юмора и лёгкое отношение к деньгам. Мамино ругательство "вся в отца!", которое оно бросает в пылу ссоры, вызывает только чувство гордости. Мы сейчас - сообщники и друзья, и лучшего я и желать себе не могла.