Как я воздержался
Оригинал взят у sapojnik в Как я воздержался
Дело было году так в 1982-м, весной, вскоре после того, как я вступил «в ряды ВЛКСМ». Учился я тогда в 8-м классе обычной средней советской школы, расположенной на окраине Москвы, недалеко от МКАД.
Я был веселый восьмиклассник, учился неплохо. Да, комсомол казался мне скучноватой игрой - но я был абсолютно далек от того, чтобы отказывать ему в праве на существование. Никакого диссидентства! Вообще к миру я относился благожелательно, всегда готовый поверить, что если что-то взрослыми придумано, то, наверно, в этом есть какой-то смысл и ценность.
А в комсомол тогда принимали кучно, всем скопом. 100%-ный охват - видимо, «наверху» считалось, что «обилеченных» легче контролировать. Так что мой класс оказался принят в комсомол разом и практически поголовно.
И вот, вскоре после принятия, нас вдруг сняли с последнего урока и всем классом погнали в актовый зал, «на собрание». Двоечники наши тихо радовались, что удалось «закосить» урок; мне их страхи были чужды, но брало любопытство - что ж за собрание такое?
Оказалось - что-то жутко торжественное: Общешкольное комсомольское отчетно-выборное Собрание, которое к тому ж почтило своим присутствием некое Начальство - какой-то представитель райкома ВЛКСМ. В зале были все старшие классы, 8е-10е. Человек 250-300. Плюс все классные руководители, плюс завуч, плюс директор. Все в сборе! Классные руководители периодически пересчитывали «своих» по головам, попутно угрожая всякими карами тем, кто вздумает удрать «с мероприятия».
На сцене школьного актового зала была установлена трибуна и стоял длинный стол, покрытый белой скатертью. Он назывался, как я потом узнал, «президиум». Там уже сидел некий бледный юноша в костюме с галстуком и красным комсомольским значком, видимо, тот самый «представитель райкома». Потом к нему в президиум перебралась директор и еще одна девица из старшеклассников, оказавшаяся «секретарем комсомольской организации школы».
В зале, набитом под завязку, довольно скоро стало довольно душно. Наш 8-й «Б» занял места ближе к выходу - на первых рядах сидели самые старшие комсомольцы, десятиклассники. Наши архаровцы пытались мутузить друг друга или вообще как-то развлекаться, но все эти попытки на корню пресекала наша «классная» Елена Максимовна, устроившаяся сзади и грозно окликавшая всех чрезмерно шевелившихся по фамилии, обещая немедленно взять дневник, поставить «два» или вызвать родителей.
Все расселись и постепенно прекратили шевелиться под грозным присмотром своих «классных». В актовом зале повисла напряженная тишина. И началось собственно собрание - первое комсомольское собрание в моей жизни.
В сущности, оно практически ничем не отличалось от всех последующих. «Люди из президиума» произносили длиннейшие и скучнейшие речи про «решения съездов» и «долг советского школьника». Школьники вокруг меня или дремали, или пытались крутиться на месте от скуки, немедленно получая «втык» от бдящего преподавателя. Кто-то пытался играть с соседом в «точки», однако это было опасно - «классная» с готовностью отбирала тетради и злобным шепотом обвиняла игроков чуть ли не в предательстве дела Ленина.
Вообще-то наша Максимовна, физичка, была неплохой теткой, и я даже молча удивлялся ее рвению. Чего, думал я, она так старается? Впрочем, причину было угадать нетрудно: директриса орлиным взором со своего места в президиуме сканировала весь зал и зорко отмечала, чьи классы ведут себя слишком шумно и непочтительно.
Мне комсомольское собрание быстро надоело. Тоска какая-то - жуют непонятную жвачку с трибуны. Я б вообще ушел - но это никак нельзя было сделать. Дверь закрыта, около нее стоит преподаватель. Даже в туалет с собрания никого не отпускают. Опытные учителя, насквозь видящие свои классы, понимают: стоит дать слабину, «в туалет» сбежит ползала.
Так в томительном прослушивании скучных речей прошло часа полтора. Наконец - какое-то изменение: девица-секретарь встает со своего места и звонко объявляет - мол, а теперь пришла пора нам избрать новый состав Бюро комитета комсомола!
«Ого! - подумал я, просыпаясь. - Вот это, наверно, интересно! Сейчас станут выдвигать всякие кандидатуры, потом их обсуждать… Интересно - а как мы будем обсуждать это самое Бюро, если я, к примеру, никого из старших классов не знаю? А! Наверно, будут рассказывать биографии, спорить… Здорово!» Я приготовился к интересному шоу. Даже обрадовался: ну вот, не зря столько сидел - дождался интересных событий!
Все, однако, развивалось по какому-то другому сценарию. После некоторой паузы и какой-то непонятной возни со своего места в дальнем от меня конце зала поднялся незнакомый мне растрепанный девятиклассник (похоже было, что он спал, но вскочил, получив от кого-то хорошего пинка) - и скороговоркой зачитал некий список из десятка фамилий учеников старших классов. Вот, мол, кого он предлагает в состав Комитета.
Больше ни от кого никаких предложений по кандидатурам не последовало.
Девица в президиуме, как будто только этого и ждала, тут же предложила голосовать за предложенные кандидатуры списком. Никто не возражал. «Представитель райкома» рядом с ней осоловело хлопал глазами и имел такой отрешенный вид, словно вообще плохо понимал, где находится.
Скорость происходящего меня несколько удивила. То читали речи часами, а такой жизненный вопрос, как выборы, норовят решить буквально за минуту. Но и это я воспринял вполне благожелательно: в конце концов, их дело. Пусть как хотят, так и выбирают.
Я только сразу для себя решил, что воздержусь при голосовании. Причины просты: «За» я голосовать не могу, поскольку не знаю ни одного из перечисленных школьников; «против» голосовать не хочу - с чего бы? Может, они все отличные ребята, просто я с ними не знаком! Значит, остается «воздержаться». Вполне взрослое, осмысленное решение; я был горд собой.
Ведущая в президиуме тем временем продолжала свою скороговорку: «Давайте проголосуем! Итак, кто «за»? (разом взметнулся лес рук - причем, как я заметил с удивлением, голосовали и почти все «классные») Кто «против»? (никого) Кто воздержался?
Я поднял руку.
«Едино….» - проговорила секретарь комсомольской организации школы, и, сбившись, замолчала, уставившись из своего президиума прямо на меня. Я сначала не понял, что произошло. Лишь когда в зале вдруг установилась полная тишина, я внезапно осознал: моя поднятая рука - ЕДИНСТВЕННАЯ. Во всем актовом зале, из девяти классов и полутора десятка учителей больше никто не «воздержался». Я был один.
Директиса и секретарь сверлили мою руку глазами, словно стараясь прожечь ее взглядами. Сзади беспомощно возилась, но почему-то ничего не говорила Елена Максимовна. Тщедушный представитель райкома явно вышел из своего анабиоза и что-то шептал на ухо багровеющей на глазах директрисе, бросая на меня быстрые взгляды. Постепенно к моей руке стали оборачиваться с передних рядов. Вскоре я ощутил себя в центре внимания буквально сотен глаз.
Момент был волнующий, хотя я и не понимал - с чего, собственно, такая честь? При всеобщем обозрении опускать руку казалось как-то глупо - и я продолжал ее держать, как флаг. Единственная мысль, которая билась у меня в мозгу, была - неужели ОНИ ВСЕ знают тех людей, которых выдвинули в Комитет комсомола?!
Секретарь выдержала долгую паузу, в течение которой она, видимо, тщетно надеялась, что взметнувшаяся в глубине зала рука растает, подобно дьявольскому мороку. Убедившись в устойчивости наваждения, она сдалась и без всякой уверенности резюмировала: «Принято единогласно, один воздержался».
Собрание закончилось буквально через несколько минут. Несколько друзей, мельком глянув на меня, покрутили пальцем у виска - но в основном осоловевшие от полуторачасового сидения в душном зале однокашники дружно ломанули к выходу.
Классная смотрела на меня как-то странно, как мне показалось, со скрываемым сочувствием.
На следующий день меня вызывали на «индивидуальную беседу» с той же классной; потом к директору. Потом вызывали в школу моих родителей.
Классная, почему-то стараясь не смотреть мне в глаза, кричала - «Ты плохой комсомолец, Алексей! Где твоя активная гражданская позиция?! Как ты можешь воздерживаться?! Комсомольцы никогда не воздерживаются! Ты подвел нашу школу перед райкомом!»
Я искренне не понимал, за что меня ругают. «Но, Елена Максимовна, - спрашивал я, действительно пытаясь разобраться, - если, как Вы говорите, комсомольцам нельзя воздерживаться, зачем же тогда спрашивают - кто воздержался? Не спрашивали бы!»
Обычно крайне жесткая и самоуверенная «физичка» возражала мне, глядя куда-то в пол: «Ты ничего не понимаешь! Спрашивают просто так! И вообще - обещай, что больше никогда так не будешь делать!»
«Да как же?! - недоумевал я. - Да вот так, - с неожиданной злобой отвечала Максимна. - Отрываться от коллектива не будешь!»
И директриса тоже вела себя как-то странно. Она дошла даже до каких-то смутных угроз исключить меня из школы, говорила, что ей стыдно за такого, как я, комсомольца - но при этом тоже действовала без обычного напора и вела себя так, как будто ей крайне неловко.
Мама из школы пришла с боевым видом. Некоторое время покружила по комнате, хмыкнула, потрепала меня по голове - и ничего не сказала.
Я, собственно, так до конца и не разобрался, из-за чего был сыр-бор. Никаких особых последствий для меня эта история не имела. Только на собраниях с тех пор я больше не воздерживался. Я вообще больше не голосовал - сидел, играл с приятелем в «точки». Как и все - ждал, когда кончится.
Дело было году так в 1982-м, весной, вскоре после того, как я вступил «в ряды ВЛКСМ». Учился я тогда в 8-м классе обычной средней советской школы, расположенной на окраине Москвы, недалеко от МКАД.
Я был веселый восьмиклассник, учился неплохо. Да, комсомол казался мне скучноватой игрой - но я был абсолютно далек от того, чтобы отказывать ему в праве на существование. Никакого диссидентства! Вообще к миру я относился благожелательно, всегда готовый поверить, что если что-то взрослыми придумано, то, наверно, в этом есть какой-то смысл и ценность.
А в комсомол тогда принимали кучно, всем скопом. 100%-ный охват - видимо, «наверху» считалось, что «обилеченных» легче контролировать. Так что мой класс оказался принят в комсомол разом и практически поголовно.
И вот, вскоре после принятия, нас вдруг сняли с последнего урока и всем классом погнали в актовый зал, «на собрание». Двоечники наши тихо радовались, что удалось «закосить» урок; мне их страхи были чужды, но брало любопытство - что ж за собрание такое?
Оказалось - что-то жутко торжественное: Общешкольное комсомольское отчетно-выборное Собрание, которое к тому ж почтило своим присутствием некое Начальство - какой-то представитель райкома ВЛКСМ. В зале были все старшие классы, 8е-10е. Человек 250-300. Плюс все классные руководители, плюс завуч, плюс директор. Все в сборе! Классные руководители периодически пересчитывали «своих» по головам, попутно угрожая всякими карами тем, кто вздумает удрать «с мероприятия».
На сцене школьного актового зала была установлена трибуна и стоял длинный стол, покрытый белой скатертью. Он назывался, как я потом узнал, «президиум». Там уже сидел некий бледный юноша в костюме с галстуком и красным комсомольским значком, видимо, тот самый «представитель райкома». Потом к нему в президиум перебралась директор и еще одна девица из старшеклассников, оказавшаяся «секретарем комсомольской организации школы».
В зале, набитом под завязку, довольно скоро стало довольно душно. Наш 8-й «Б» занял места ближе к выходу - на первых рядах сидели самые старшие комсомольцы, десятиклассники. Наши архаровцы пытались мутузить друг друга или вообще как-то развлекаться, но все эти попытки на корню пресекала наша «классная» Елена Максимовна, устроившаяся сзади и грозно окликавшая всех чрезмерно шевелившихся по фамилии, обещая немедленно взять дневник, поставить «два» или вызвать родителей.
Все расселись и постепенно прекратили шевелиться под грозным присмотром своих «классных». В актовом зале повисла напряженная тишина. И началось собственно собрание - первое комсомольское собрание в моей жизни.
В сущности, оно практически ничем не отличалось от всех последующих. «Люди из президиума» произносили длиннейшие и скучнейшие речи про «решения съездов» и «долг советского школьника». Школьники вокруг меня или дремали, или пытались крутиться на месте от скуки, немедленно получая «втык» от бдящего преподавателя. Кто-то пытался играть с соседом в «точки», однако это было опасно - «классная» с готовностью отбирала тетради и злобным шепотом обвиняла игроков чуть ли не в предательстве дела Ленина.
Вообще-то наша Максимовна, физичка, была неплохой теткой, и я даже молча удивлялся ее рвению. Чего, думал я, она так старается? Впрочем, причину было угадать нетрудно: директриса орлиным взором со своего места в президиуме сканировала весь зал и зорко отмечала, чьи классы ведут себя слишком шумно и непочтительно.
Мне комсомольское собрание быстро надоело. Тоска какая-то - жуют непонятную жвачку с трибуны. Я б вообще ушел - но это никак нельзя было сделать. Дверь закрыта, около нее стоит преподаватель. Даже в туалет с собрания никого не отпускают. Опытные учителя, насквозь видящие свои классы, понимают: стоит дать слабину, «в туалет» сбежит ползала.
Так в томительном прослушивании скучных речей прошло часа полтора. Наконец - какое-то изменение: девица-секретарь встает со своего места и звонко объявляет - мол, а теперь пришла пора нам избрать новый состав Бюро комитета комсомола!
«Ого! - подумал я, просыпаясь. - Вот это, наверно, интересно! Сейчас станут выдвигать всякие кандидатуры, потом их обсуждать… Интересно - а как мы будем обсуждать это самое Бюро, если я, к примеру, никого из старших классов не знаю? А! Наверно, будут рассказывать биографии, спорить… Здорово!» Я приготовился к интересному шоу. Даже обрадовался: ну вот, не зря столько сидел - дождался интересных событий!
Все, однако, развивалось по какому-то другому сценарию. После некоторой паузы и какой-то непонятной возни со своего места в дальнем от меня конце зала поднялся незнакомый мне растрепанный девятиклассник (похоже было, что он спал, но вскочил, получив от кого-то хорошего пинка) - и скороговоркой зачитал некий список из десятка фамилий учеников старших классов. Вот, мол, кого он предлагает в состав Комитета.
Больше ни от кого никаких предложений по кандидатурам не последовало.
Девица в президиуме, как будто только этого и ждала, тут же предложила голосовать за предложенные кандидатуры списком. Никто не возражал. «Представитель райкома» рядом с ней осоловело хлопал глазами и имел такой отрешенный вид, словно вообще плохо понимал, где находится.
Скорость происходящего меня несколько удивила. То читали речи часами, а такой жизненный вопрос, как выборы, норовят решить буквально за минуту. Но и это я воспринял вполне благожелательно: в конце концов, их дело. Пусть как хотят, так и выбирают.
Я только сразу для себя решил, что воздержусь при голосовании. Причины просты: «За» я голосовать не могу, поскольку не знаю ни одного из перечисленных школьников; «против» голосовать не хочу - с чего бы? Может, они все отличные ребята, просто я с ними не знаком! Значит, остается «воздержаться». Вполне взрослое, осмысленное решение; я был горд собой.
Ведущая в президиуме тем временем продолжала свою скороговорку: «Давайте проголосуем! Итак, кто «за»? (разом взметнулся лес рук - причем, как я заметил с удивлением, голосовали и почти все «классные») Кто «против»? (никого) Кто воздержался?
Я поднял руку.
«Едино….» - проговорила секретарь комсомольской организации школы, и, сбившись, замолчала, уставившись из своего президиума прямо на меня. Я сначала не понял, что произошло. Лишь когда в зале вдруг установилась полная тишина, я внезапно осознал: моя поднятая рука - ЕДИНСТВЕННАЯ. Во всем актовом зале, из девяти классов и полутора десятка учителей больше никто не «воздержался». Я был один.
Директиса и секретарь сверлили мою руку глазами, словно стараясь прожечь ее взглядами. Сзади беспомощно возилась, но почему-то ничего не говорила Елена Максимовна. Тщедушный представитель райкома явно вышел из своего анабиоза и что-то шептал на ухо багровеющей на глазах директрисе, бросая на меня быстрые взгляды. Постепенно к моей руке стали оборачиваться с передних рядов. Вскоре я ощутил себя в центре внимания буквально сотен глаз.
Момент был волнующий, хотя я и не понимал - с чего, собственно, такая честь? При всеобщем обозрении опускать руку казалось как-то глупо - и я продолжал ее держать, как флаг. Единственная мысль, которая билась у меня в мозгу, была - неужели ОНИ ВСЕ знают тех людей, которых выдвинули в Комитет комсомола?!
Секретарь выдержала долгую паузу, в течение которой она, видимо, тщетно надеялась, что взметнувшаяся в глубине зала рука растает, подобно дьявольскому мороку. Убедившись в устойчивости наваждения, она сдалась и без всякой уверенности резюмировала: «Принято единогласно, один воздержался».
Собрание закончилось буквально через несколько минут. Несколько друзей, мельком глянув на меня, покрутили пальцем у виска - но в основном осоловевшие от полуторачасового сидения в душном зале однокашники дружно ломанули к выходу.
Классная смотрела на меня как-то странно, как мне показалось, со скрываемым сочувствием.
На следующий день меня вызывали на «индивидуальную беседу» с той же классной; потом к директору. Потом вызывали в школу моих родителей.
Классная, почему-то стараясь не смотреть мне в глаза, кричала - «Ты плохой комсомолец, Алексей! Где твоя активная гражданская позиция?! Как ты можешь воздерживаться?! Комсомольцы никогда не воздерживаются! Ты подвел нашу школу перед райкомом!»
Я искренне не понимал, за что меня ругают. «Но, Елена Максимовна, - спрашивал я, действительно пытаясь разобраться, - если, как Вы говорите, комсомольцам нельзя воздерживаться, зачем же тогда спрашивают - кто воздержался? Не спрашивали бы!»
Обычно крайне жесткая и самоуверенная «физичка» возражала мне, глядя куда-то в пол: «Ты ничего не понимаешь! Спрашивают просто так! И вообще - обещай, что больше никогда так не будешь делать!»
«Да как же?! - недоумевал я. - Да вот так, - с неожиданной злобой отвечала Максимна. - Отрываться от коллектива не будешь!»
И директриса тоже вела себя как-то странно. Она дошла даже до каких-то смутных угроз исключить меня из школы, говорила, что ей стыдно за такого, как я, комсомольца - но при этом тоже действовала без обычного напора и вела себя так, как будто ей крайне неловко.
Мама из школы пришла с боевым видом. Некоторое время покружила по комнате, хмыкнула, потрепала меня по голове - и ничего не сказала.
Я, собственно, так до конца и не разобрался, из-за чего был сыр-бор. Никаких особых последствий для меня эта история не имела. Только на собраниях с тех пор я больше не воздерживался. Я вообще больше не голосовал - сидел, играл с приятелем в «точки». Как и все - ждал, когда кончится.