Parabolă
„Words have no power to impress the mind without the exquisite horror of their reality” Edgar Allan Poe
A menționat cineva azi ideea de „ultimi discuții”. Mă întreb cum te îndrepți conștient sprea așa un punct, cum te prăgătești pentru un final. Care-s cuvintele potrivite și dacă există cuvinte potrivite. Ale mele ultimi n-au fost premeditate, și așa se întîmplă de cele mai multe ori, vin de la sine și n-are rost să te gîndești la ce-ai fi făcut altfel pentru că circumstanțele au creat momentul. Și nici măcar nu-mi mai amintesc cum a fost, și au fost atîtea. Și dacă două persoane decid că a fost suficient, că nu ma au nimic bun ași spune, fie că-s vecini, amici sau inamici.. dacă se întîmplător pe stradă nici măcar nu se salută? Nici măcar de dragul politeței? Stupid. Finalurile îmi pun probleme. Cu excepția șahului, mat e un cuvînt atît de .. bun. Concis și satisfăcător.
Живи и придумывай. я пытался. я, должно быть, пытался. Придумывать. Нелепое слово. Живи - тоже нелепое. Неважно. Я пытался. И когда дикий зверь серьезности готовился во мне к прыжку, оглушительно рыча, разрывая меня на кусочки, жадно пожирая, я пытался. Но оставшись один, совсем один, надежно спрятавшись, я изображал дурака, в полном одиночестве, час за часом, неподвижный, часто стоя, не в силах пошевелиться, издавая стоны. Да, издавая стоны. Играть я не умел. Я вертелся до головокружения, хлопал в ладоши, изображал победителя, изображал побеждённого, наслаждался, горевал. Затем вдруг набрасывался на игрушки, если таковые имелись, или на незнакомого ребенка, и он уже не радовался, а ревел от ужаса - или убегал, прятался. Взрослые гнались за мной, справедливые, хватали, наказывали, волокли обратно в круг, в игру, в веселье. Ибо я уже попал в тиски серьезности. Такова была моя болезнь. я родился серьезным, как другие рождаются сифилитиками. И серьезно старался изо всех сил не быть серьёзным - жить, придумывать - я понимаю, что хочу сказать. Но при каждой новой попытке я терял голову и бежал к своим теням, как в убежище, где невозможно жить и где вид живущих невыносим. Я говорю "живущих", но не знаю, что это значит. Я пытался жить, не понимая, что это такое. Возможно, я всё-таки жил, не зная этого. Интересно, почему я говорю обо всем этом. Ах да, чтобы развеять тоску. Жить и давать жить. Бессмысленно обвинять слова, они не лучше того, что они обозначают. После неудачи, утешения, передышки, я снова начинал - пытаться жить, заставлять жить, становиться другим, в самом себе, в другом. Сколько лжи во всем этом. Но объяснять некогда. Я снова начинал. Но цель понемногу менялась - уже не добиться успеха, а потерпеть неудачу. Небольшая разница. Когда я из последних сил выбирался из своей норы, а затем рассекал стеклянный воздух на пути к недостижимому благу, я искал не что иное, как восторг головокружения, приятие, падение, бездну, повторение мрака, я стремился к ничему...
Сэмюэль Беккет
A menționat cineva azi ideea de „ultimi discuții”. Mă întreb cum te îndrepți conștient sprea așa un punct, cum te prăgătești pentru un final. Care-s cuvintele potrivite și dacă există cuvinte potrivite. Ale mele ultimi n-au fost premeditate, și așa se întîmplă de cele mai multe ori, vin de la sine și n-are rost să te gîndești la ce-ai fi făcut altfel pentru că circumstanțele au creat momentul. Și nici măcar nu-mi mai amintesc cum a fost, și au fost atîtea. Și dacă două persoane decid că a fost suficient, că nu ma au nimic bun ași spune, fie că-s vecini, amici sau inamici.. dacă se întîmplător pe stradă nici măcar nu se salută? Nici măcar de dragul politeței? Stupid. Finalurile îmi pun probleme. Cu excepția șahului, mat e un cuvînt atît de .. bun. Concis și satisfăcător.
Живи и придумывай. я пытался. я, должно быть, пытался. Придумывать. Нелепое слово. Живи - тоже нелепое. Неважно. Я пытался. И когда дикий зверь серьезности готовился во мне к прыжку, оглушительно рыча, разрывая меня на кусочки, жадно пожирая, я пытался. Но оставшись один, совсем один, надежно спрятавшись, я изображал дурака, в полном одиночестве, час за часом, неподвижный, часто стоя, не в силах пошевелиться, издавая стоны. Да, издавая стоны. Играть я не умел. Я вертелся до головокружения, хлопал в ладоши, изображал победителя, изображал побеждённого, наслаждался, горевал. Затем вдруг набрасывался на игрушки, если таковые имелись, или на незнакомого ребенка, и он уже не радовался, а ревел от ужаса - или убегал, прятался. Взрослые гнались за мной, справедливые, хватали, наказывали, волокли обратно в круг, в игру, в веселье. Ибо я уже попал в тиски серьезности. Такова была моя болезнь. я родился серьезным, как другие рождаются сифилитиками. И серьезно старался изо всех сил не быть серьёзным - жить, придумывать - я понимаю, что хочу сказать. Но при каждой новой попытке я терял голову и бежал к своим теням, как в убежище, где невозможно жить и где вид живущих невыносим. Я говорю "живущих", но не знаю, что это значит. Я пытался жить, не понимая, что это такое. Возможно, я всё-таки жил, не зная этого. Интересно, почему я говорю обо всем этом. Ах да, чтобы развеять тоску. Жить и давать жить. Бессмысленно обвинять слова, они не лучше того, что они обозначают. После неудачи, утешения, передышки, я снова начинал - пытаться жить, заставлять жить, становиться другим, в самом себе, в другом. Сколько лжи во всем этом. Но объяснять некогда. Я снова начинал. Но цель понемногу менялась - уже не добиться успеха, а потерпеть неудачу. Небольшая разница. Когда я из последних сил выбирался из своей норы, а затем рассекал стеклянный воздух на пути к недостижимому благу, я искал не что иное, как восторг головокружения, приятие, падение, бездну, повторение мрака, я стремился к ничему...
Сэмюэль Беккет