КОСЯКИ.
Рассказ выходил в сыром виде в Медведе. Переопубликовал на zeki.su
Не обошлось и без косяков. У меня была совершенно глупая ситуация, хотя объективно здесь, глупых ситуаций не бывает. Бывает собственная глупость.
Обычно все столовые принадлежности, заключенные в переполненных хатах хранят в наволочках, которые натягиваются под столом в виде парусов. Которые идут бесконечно в плотную друг к дружке. В камере оказался один работяга из чувашского города Канаш. Когда он узнал, что я вырос в Чебоксарах, он по землячески предложил свою наволочку под мои столовые принадлежности. Я туда положил свою тарелку, кружку и ложку с пайкой хлеба. Однажды кто-то из арестантов, зная мое положение, предложил мне попить чай. Я согласился, и на ощупь полез под стол за кружкой. До этого я лазил за сахаром и хлебом для земели. Второй раз, я, наверное, поленился отодвигать чье-то тело, (за столом все сидели так же плотно, как и спали), чтоб опять заглянуть под стол. И направил руку, по привычному пути не глядя. Но тут случайно ошибся наволочкой и вытащил чужую кружку. Это была наволочка одного молодого Таджика, который сидел рядом. Он жутко загоготал, еще чуть-чуть и меня бы могли объявить крысой, что просто жуткое обвинение, или еще что-то отморозить. Но ему что-то шепнул на ухо его рядом сидящий земляк, такой же молодой. И он не стал «раскачивать базар», сказав только, чтобы я был аккуратнее и смотрел куда сую руки.
«Аккуратнее, Макс, а то в чужой член упрешься, и уедешь к пидору в окоп!» - поглядывая на таджика, сказал, улыбаясь не зло, парень рядом по имени Саша. Он был молчаливый, достаточно молодой зэк, первоход, но давно уже сидевший здесь, на централе.
Я тихонечко извинился, таджик глядя на нас молча кивнул, вопрос замяли.
Но я ощутил холодок по спине. Это, конечно, была еще не смерть, но таким холодом потянуло, что проняло до глубины мозга. Будто просто мимо, где-то рядом, прошелестела ухмыляясь сестра старухи с косой, которая ходит с клеймом позора. Тут как тут, и сразу выжигает клеймо на всю жизнь. Ведь смерть здесь как таковая не страшна, избавления от этой душной, потной и вшивой камеры, где легче наложить в штаны, чем дождаться очереди в туалет. А вот моральная смерть - это уже для любого настоящий Ад. Пятно несмываемого постоянного позора, увлекающего глаза в пол, который никуда не уйдет, и будет виснут в человеческом сознании, до самой смерти.
И каждый может подойти и ударить, или просто плюнуть. Многие заключенные успокаивают себя тем, что унижают других. Тешат свою душу, поиздевавшись над другими, веря, что, опустив кого-то ниже, сами становятся выше.
Поэтому в камере все следят за собой и другими, что накаляет еще сильнее атмосферу, и за этой духотой отношений жара уходит на второстепенный план, и о них забываешь уже. Вот еще чем страшно заключение, заключение не с простыми людьми, а с преступниками, с кем проводишь двадцать четыре часа в сутки.
Измотанный, слабо соображающий, вынужденно общаешься с теми, кто по камерам слоняется с подросткового возраста, или отсидевшие, больше чем ты прожил. И ни одно движение, ни один вдох не пройдет незамеченным. Потому, что все ваши движения так, или иначе характеризуют вас, только это нужно уметь читать. Здесь только через полгода, начинаешь понимать этот невольный язык жестов и вздохов, а через десять лет, зэк поймет, что за человека ведут по продолу в сторону нашей камеры. И слова «не понравился сразу» или «что-то в нем не то», имеют гораздо большее значение, чем на воле у простых людей.
В принципе, как мне потом объяснил тот же Саша, что за этот поступок с меня не могли строго спросить. Ошибка на лицо, вытащил и поставил на стол. Но если бы таджик скотиной оказался, то мог и спросить тут же, сразу по зубам дать. Легко отделался, но и страшного ничего не было бы. Плюс, ты еще не отсидел положенных трех дней, так, что тебя даже ударить никто не может. Ты - «пряник» по сути сырой, даже еще из теста толком не вылепленный.
Но, с другой стороны не мальчик давно, внатуре смотри, а то действительно засунешь не глядя руку, куда не следует, и сразу окажешься там, где меньше всего хочешь оказаться.
Теперь спрос будет как с понимающего. У тебя есть привычка о собственный х.. спотыкаться, неуклюжий ты. Привыкнешь со временем, понятное дело, но пока не привык, береги себя и свою жопу. Влетишь, замену себе не найдешь.
В общем, пока не берись за ответственную работу, на дорогу тем более не лезь. Сиди пока ровно, осматривайся, и не суй руки, куда не следует совать.
Но, думаю, дело прошло тихо еще и потому, что мой друг по партии, нацбол Сергей Соловей, сидевший в свое время за захват башни Святого Петра в Риге, и потом этапированный в Россию, освободился из Самарской зоны уважаемым человеком. И за пару месяцев до моей посадки во время ввода в одну Тольяттинскую колонию спецназа ФСИН, ему позвонили знакомые заключенные, и сообщили о своей беде. Сергей, в свою очередь, попросил депутата Госдумы Алксниса, вступиться за заключенных. Так как повода вводить туда спецназ не было. За это избавление от серьезных массовых избиений многих сотен заключенных, его авторитет среди сидевших в тюрьмах и лагерях стал тогда очень заметным.
Так вот Сергей связался со смотрящим за камерой, авторитетным зэкам и «подписался» (поручился) за меня. Ему пообещали, что со мной будет все нормально. Заключенные сдержали свое слово. Спасибо тебе за это Сергей огромное.
А Виктор Иминтович Алкснис, так же и меня спас впоследствии, когда я находился уже в лагере, но об этом я расскажу позже.
http://zeki.su/publikacii/2012/7/13161644.html
Не обошлось и без косяков. У меня была совершенно глупая ситуация, хотя объективно здесь, глупых ситуаций не бывает. Бывает собственная глупость.
Обычно все столовые принадлежности, заключенные в переполненных хатах хранят в наволочках, которые натягиваются под столом в виде парусов. Которые идут бесконечно в плотную друг к дружке. В камере оказался один работяга из чувашского города Канаш. Когда он узнал, что я вырос в Чебоксарах, он по землячески предложил свою наволочку под мои столовые принадлежности. Я туда положил свою тарелку, кружку и ложку с пайкой хлеба. Однажды кто-то из арестантов, зная мое положение, предложил мне попить чай. Я согласился, и на ощупь полез под стол за кружкой. До этого я лазил за сахаром и хлебом для земели. Второй раз, я, наверное, поленился отодвигать чье-то тело, (за столом все сидели так же плотно, как и спали), чтоб опять заглянуть под стол. И направил руку, по привычному пути не глядя. Но тут случайно ошибся наволочкой и вытащил чужую кружку. Это была наволочка одного молодого Таджика, который сидел рядом. Он жутко загоготал, еще чуть-чуть и меня бы могли объявить крысой, что просто жуткое обвинение, или еще что-то отморозить. Но ему что-то шепнул на ухо его рядом сидящий земляк, такой же молодой. И он не стал «раскачивать базар», сказав только, чтобы я был аккуратнее и смотрел куда сую руки.
«Аккуратнее, Макс, а то в чужой член упрешься, и уедешь к пидору в окоп!» - поглядывая на таджика, сказал, улыбаясь не зло, парень рядом по имени Саша. Он был молчаливый, достаточно молодой зэк, первоход, но давно уже сидевший здесь, на централе.
Я тихонечко извинился, таджик глядя на нас молча кивнул, вопрос замяли.
Но я ощутил холодок по спине. Это, конечно, была еще не смерть, но таким холодом потянуло, что проняло до глубины мозга. Будто просто мимо, где-то рядом, прошелестела ухмыляясь сестра старухи с косой, которая ходит с клеймом позора. Тут как тут, и сразу выжигает клеймо на всю жизнь. Ведь смерть здесь как таковая не страшна, избавления от этой душной, потной и вшивой камеры, где легче наложить в штаны, чем дождаться очереди в туалет. А вот моральная смерть - это уже для любого настоящий Ад. Пятно несмываемого постоянного позора, увлекающего глаза в пол, который никуда не уйдет, и будет виснут в человеческом сознании, до самой смерти.
И каждый может подойти и ударить, или просто плюнуть. Многие заключенные успокаивают себя тем, что унижают других. Тешат свою душу, поиздевавшись над другими, веря, что, опустив кого-то ниже, сами становятся выше.
Поэтому в камере все следят за собой и другими, что накаляет еще сильнее атмосферу, и за этой духотой отношений жара уходит на второстепенный план, и о них забываешь уже. Вот еще чем страшно заключение, заключение не с простыми людьми, а с преступниками, с кем проводишь двадцать четыре часа в сутки.
Измотанный, слабо соображающий, вынужденно общаешься с теми, кто по камерам слоняется с подросткового возраста, или отсидевшие, больше чем ты прожил. И ни одно движение, ни один вдох не пройдет незамеченным. Потому, что все ваши движения так, или иначе характеризуют вас, только это нужно уметь читать. Здесь только через полгода, начинаешь понимать этот невольный язык жестов и вздохов, а через десять лет, зэк поймет, что за человека ведут по продолу в сторону нашей камеры. И слова «не понравился сразу» или «что-то в нем не то», имеют гораздо большее значение, чем на воле у простых людей.
В принципе, как мне потом объяснил тот же Саша, что за этот поступок с меня не могли строго спросить. Ошибка на лицо, вытащил и поставил на стол. Но если бы таджик скотиной оказался, то мог и спросить тут же, сразу по зубам дать. Легко отделался, но и страшного ничего не было бы. Плюс, ты еще не отсидел положенных трех дней, так, что тебя даже ударить никто не может. Ты - «пряник» по сути сырой, даже еще из теста толком не вылепленный.
Но, с другой стороны не мальчик давно, внатуре смотри, а то действительно засунешь не глядя руку, куда не следует, и сразу окажешься там, где меньше всего хочешь оказаться.
Теперь спрос будет как с понимающего. У тебя есть привычка о собственный х.. спотыкаться, неуклюжий ты. Привыкнешь со временем, понятное дело, но пока не привык, береги себя и свою жопу. Влетишь, замену себе не найдешь.
В общем, пока не берись за ответственную работу, на дорогу тем более не лезь. Сиди пока ровно, осматривайся, и не суй руки, куда не следует совать.
Но, думаю, дело прошло тихо еще и потому, что мой друг по партии, нацбол Сергей Соловей, сидевший в свое время за захват башни Святого Петра в Риге, и потом этапированный в Россию, освободился из Самарской зоны уважаемым человеком. И за пару месяцев до моей посадки во время ввода в одну Тольяттинскую колонию спецназа ФСИН, ему позвонили знакомые заключенные, и сообщили о своей беде. Сергей, в свою очередь, попросил депутата Госдумы Алксниса, вступиться за заключенных. Так как повода вводить туда спецназ не было. За это избавление от серьезных массовых избиений многих сотен заключенных, его авторитет среди сидевших в тюрьмах и лагерях стал тогда очень заметным.
Так вот Сергей связался со смотрящим за камерой, авторитетным зэкам и «подписался» (поручился) за меня. Ему пообещали, что со мной будет все нормально. Заключенные сдержали свое слово. Спасибо тебе за это Сергей огромное.
А Виктор Иминтович Алкснис, так же и меня спас впоследствии, когда я находился уже в лагере, но об этом я расскажу позже.
http://zeki.su/publikacii/2012/7/13161644.html