СЛАЛОМ
1.
Вот тут многие говорят Богумил Грабал. А что Грабал? Что Грабал... Я же предал сердце мое тому, чтобы познать его тайны. Познал? Нет, не познал. Но насытился. Слалом, говорят. Да что слалом-то? Хорошо, отвечают. Ну умножайте, умножайте. А я буду делить.
Есть места посвятее. И слалом повозвышеннее. Позавчерашний день в истории духа ваши пражские тесноты. Смеются. Ну, смейтесь, смейтесь. А кто лицом мрачен как я, тому расскажу, ведь сказано, что во многой мудрости много печали. А о смехе сказано - глупость. И вот рассказ свой, повлеку его как волны. Как кедры Ливана волнуются ветром в полдень на горе - так взволную его. Если кто ищет исцеления от ран, нет лучше слалома, чем мой. Вот вам о нем.
2.
Мой слалом называют Пасхальным, а еще Яффским. И какое название вернее - не берусь сказать, потому что оба они верны. Второе верно, потому что в Яффо берет он начало. А первое, потому что только на Пасху пускаемся мы в него... Погода об эту пору в святой земле беспримерна. Не холодно, не жарко. Небеса - нет, не скажу ничего о них. Море - изумрудно-прозрачно у берега, индигово - вдали. И третье название есть у него - Портовый. И оно - правильно: от яффского порта до тель-авивского порта проходит его стезя, почти по прямой.
Но всему свое время, и время всякой вещи под небом, довольно мне забегать вперед. Что возьмем с собой? Решетку из металла. Что еще? Мешок и деньги и соль. Все? Все. А кого возьмем с собой? Никого! В одиночестве проходят мой слалом те, кто хочет результатов.
В пять утра мы являемся в Яффо на рыбный базар, прямо в порт. Не в десять. Не в двадцать. В пять. Все в городе еще спят, кроме рыбаков и дружелюбных молодых людей, возвращающихся с гулянок... На базаре мы купим самых дорогих, самых крупных, красно-белых, прекрасных креветок, без всякого льда, без всяких умных юношей, без перекупщиков - разумных и неразумных. Три килограмма в руки из моря. С тяжелым мешком за легкими плечами идем прочь. По дороге к дикому пляжу, кто забудет о пиве и утренней газете поинтереснее? Не мы.
Как исполнено все вокруг, включая чаек! Дух сынов человеческих восходит ли вверх, и дух животных сходит ли вниз, в землю. Не знаю. Спускаясь по тропинке к морю, мы смотрим на пунктир длинных волнорезов, и сердцу тревожно в груди. Их пять. И они обозначают морскую границу нашего праздника, протянувшись почти от яффских скал вплоть до расчески на дымнеющем севере. Это стоянка яхт с их островерхими мачтами - конец и венец дня. С запада нас омывает средиземное море - реликт древнего океана Тетис. С востока страхует набережная с какими-то высокими домами.
Вот и все. Мы у воды. Никого никогда тут нет в этот час. Ну может быть случайный бомж. Да и то едва ли - ночи еще очень прохладны. Если лежат двое, то тепло им, а одному как согреться? Дальше, мы разведем костер из любимых досок и веток и сухих водорослей - которых много на песке. И приступаем. Если водоросли оказались слишком свежи - то у нас припасена свежая интересная газета для растопки. А огненное дело происходит промеж камней, и когда все прогорело - мы кладем на них решетку, а на нее внимательно раскладываем креветок и открываем первую бутылку. Воистину все труды человека - для рта его, а душа его не насыщается...
Я открываю вторую и снимаю решетку и сыплю. И снова сыплю соль на газету. Боже всемилостивый! Только шесть утра! Чистить, макать в соль и запивать. И никого. И ни души. Так я хотел бы начинать каждый день, а не только пасхальный. Макать и запивать. До семи часов. А после семи? После сон. Да, да. Сон с мешком под головой. Сон на песке. Три часа хмельного сна. Сладок сон трудящегося, мало ли, много ли он съест; но пресыщение богатого не дает ему уснуть.
3.
Загробно (залопатно) улыбаясь, мы идем берегом на север. До первого кафе, где уже все открыто и приготовлено для первого посетителя с вонючим пустым мешком. Внутри или снаружи? Конечно снаружи - на стульях у воды. Прямо на песке. Здесь, додремывая и, отдыхая от длинного перехода, мы посидим. А что мы желаем? Пива и кальян. Кальяна нет. Как жалко, тогда просто пиво. А какое? Светлое есть такое, такое и такое. Можно такое? Конечно можно, вы еще спрашиваете! Я спрашиваю, чтобы вас подольше задержать - мне очень нравится ваш образ в моем истерзанном сердце. Лучше видеть глазами, нежели бродить душою. Ай бег ё пАрдон? Очень славно здесь у вас и песок не липнет к мешку. Что вы с этим песком делаете? Мы посыпаем его снегом, как у вас в детстве, чтоб пешеходы не скользили, а шли медленно. Секунду, я уже несу.
Ну и что, что нет кальяна. Ну и что, что нет счастья. Будет. Все будет. Главное не сходить со стезей. И в собрании легкомысленных не сидеть. И будет тебе и кальян, и счастье. И даже с кем расцеловаться из пешеходов, ведь пасха... Так проходит час-другой. Пора заплатить и двигаться дальше. Но только прямо. Никаких зигзагов. На то он и слалом.
4.
Когда мы достигаем уровня второго волнореза, часы бьют полдень. Кто знает, что хорошо для человека в жизни, во все дни суетной жизни его, которые он проводит как тень? Так, тень... Наконец можно сесть под зонтиками следующего напляжного заведения. И тут же к нам подходит азиатская девушка в эффектном фартуке, с узкой книжечкой в руке.
-- Меню не надо. Просто назовите по памяти четыре первых сорта пива.
-- Лучше видеть глазами, но если хотите - пожалуйста: такое, такое, такое и такое.
-- Прекрасно, мне такое и кальян. У вас ведь есть?.. Слава богу. Жду.
Почему все так? А? Почему все так хорошо? Что, так будет всегда?
-- Что? Да, спасибо... А как вас, простите, зовут?
-- Меня зовут Инь.
-- Очень приятно.
-- Одну секунду.
Какая странная девушка. Что бы ее появление на нашем пути могло символизировать? И имя какое - Инь...
-- Простите, ради бога, но вы можете как-то объяснить свое появление сегодня?
-- Конечно, пожалуйста. Я символизирую женское начало, темный склон горы и раковину-каури. В основе этой символики лежат архаические представления о плодородии, размножении и о фаллическом культе. Секунду.
Боже, какая она странная. Надо все у нее разузнать до конца, когда снова подойдет.
-- А где Инь?
-- Она мне передала ваш столик.
-- Почему?
-- Не знаю. Я буду вместо нее. Меня зовут Янь.
-- Янь?
-- Да. Я символизирую мужское начало и южный склон горы.
-- Как все это странно, что вы вот так вместе трудитесь...
-- Мы работаем вместе в этом пляжном кафе, чтобы подчеркнуть дуализм мужского и женского начал, получивший иконографическое выражение на древних бронзовых сосудах в виде фаллосообразных выступов и вульвообразных овалов. Вот ваш кальян. Виноградного табака нет. Я принес яблочный, ничего?
-- Конечно. Спасибо.
Как они меня удивили, эти официанты. Какой странный символизм, а вместе с тем, как просто, доступно... Пора, пора пройтись по водичке. Времени уже 14 ноль ноль. Можно и пообедать.
5.
Честно говоря, заебал уже этот хваленный белый снежок. То есть песочек. Растеряв все свои гнутые дорогие палки, я на полном ходу падаю прямо в овалообразную глубь следующего кабака. В аккурат между флажков.
-- Внутри или снаружи?
-- Конечно внутри. Нет, меню не надо. Я так. В душе... У вас было вот это. Можно?
-- Что было, то и теперь есть, и что будет, то уже было.
-- Отлично. А пиво?
-- Какое? У нас редкие пшеничные сорта. Могу я порекомендовать?
-- Нет, не можете. Я не пью этого бельгийского молока. Принесите мне вон того.
-- Прекрасно. Значит вот это и такое пиво?
-- Точно.
-- ...
-- Вот пиво. А это будет через пять минут.
-- Спасибо. А что у вас там за музыка?
-- Вам мешает?
-- Откровенно?
-- Если возможно.
-- Возможно. Лучше слушать обличения от мудрого, нежели слушать песни глупых. Мне не мешает, но хотелось бы другого.
-- Все, что в моих силах.
-- У вас есть Земфира? Впрочем, откуда у вас...
-- Все альбомы.
-- Не может быть!
-- Какой вам?
-- Не может быть!
-- Какой вам?
-- Можно про Набокова в метро?
-- Нет проблем.
-- Подождите. А это ничего, что на непонятном публике языке? Ведь я один только буду вникать в смысл слов, в их связи, коннотации, сопереживать, наконец.
-- Ничуть. Но если хотите, этот альбом есть на древнееврейском языке, разговорном языке нашего пляжа.
-- Что, земфирин альбом?
-- Да. Набокова-около, связано-доказано. В автопереводе.
-- !!! Ставьте скорее. И еще пива. Две половины...
Это пасха?! Всего насмотрелся я в суетные дни мои, но такой пасхи не видел. И кальян уже был, теперь вот счастье... А как славно она поет. Нежная моя. И библеизмы как красиво вставила... На вечный репит! Чтоб горче смерти была, потому что она - сеть, и сердце ее - силки, руки ее - оковы. Уловила в свои лесы. И исчез...
6.
Шесть часов. Ну что я тут сижу? У меня еще две точки впереди. Земфиру заменили каким-то говном... После нее - все говно.
7.
Скоро уже закат. Ну какой закат? Да, верно. В любом случае, я иду дальше. А где мешок? А деньги? Деньги на месте. Так... Продвигаться я больше не могу... Секунду... Нет, нужно выкупаться... А вот интересно. Где Грабал купался? Ведь не выкупаться на дистанции невозможно. Мне его искренне жаль. И вас всех, в ваших веселых градчанах! Туристы в заповедниках духа. Туристы...
Но что ж так холодно? И волны. Подождите, волны! Чуть помедленнее. Вы тугую... Да подождите! Нет, надо выползать. Ах, так?! В спину?!..
Ну почему? Почему ветер? Почему нет мешка? Чем обтереться? Что? Это я себе, простите. Даже скорее риторически. Помните, Лисий, речи? Такая, в холщевом сером переплете?
-- Ворованная из библиотеки?
-- Да… Я извиняюсь, а вы кого символизируйте? Не Земфиру ли?
-- Да, я Земфиру. А вы?
-- А я Женю.
-- Очень приятно.
-- И мне. Я пустился в помыслы, и вот...
-- Ничего. Пойдемте куда-нибудь. Сердце мудрого - на правую сторону, а сердце глупого - на левую.
-- Тогда направо?
-- Возьмите меня под руку.
-- ...
-- ...
-- Христос Воскрес!
-- Воистину Воскрес!
-- ...
-- ...
-- Земфира.
-- Что? Ну что Земфира? Пиры устраиваются для удовольствия, и вино веселит жизнь, но за все отвечает серебро.
-- У меня есть деньги. Не оставляйте меня.
-- Да какие деньги! Я пошутила. Посмотрите на кого вы похожи.
-- На кого?
-- Ни на кого. Вы меня никогда не покинете?
-- Нет. А вы меня?
-- И я вас.
-- ...
-- ...
-- Смотрите, что это плывет?
-- Это мой мешок...
-- Мешок?
-- Я с ним начинал слалом. Сегодня утром.
-- Слалом?
-- Да... Вот тут многие говорят Богумил Грабал.
-- А что Грабал?