Доброволец Попов
Листаю подшивку еженедельного журнала для детей «Задушевное слово» за 1915 год. Незнакомые имена, далекие события... Попадаются и странные для нашего времени стихи про ангелов-хранителей, и сентиментальные рассказы, и сжатые, полные фактов сводки о событиях на фронте. А вот довольно любопытная заметка в номере от 2 августа 1915 года:
«Ученица VI класса Виленского Мариинского высшего училища Кира Александровна Башкирова 8 декабря минувшего года под фамилией Николая Попова зачислилась добровольцем в один из стрелковых полков. Случайно от добровольца не потребовали никаких документов, и потому Башкировой и удалось попасть на службу в качестве добровольца-стрелка. При ночной разведке на неприятельской земле 20 декабря мнимый Попов выказал столько мужества, что был награжден орденом Святого Георгия 4-й степени. Но скоро до сведения полкового начальства дошло, что столь отличившийся доброволец Николай Попов - переодетая девица Башкирова. В силу этого ее немедленно отправили в город Вильну, как не имеющую прав службы. Но пожалованная ей боевая награда - орден Святого Георгия 4-й степени была за нею признана и при крайне лестном письме начальства полка препровождена ей по месту жительства. Храбрая девушка домой не явилась, а вновь, выдавая себя за юношу Николая Попова, поступила добровольцем в новую часть, где в сражении с неприятелем была ранена, после чего была отправлена в один из госпиталей. Выздоровев, девушка-герой вновь отправилась на позиции».
Описание подвига ученицы виленского училища довольно немногословно. Сотрудники журнала, по-видимому, опасались, что такой пример вызовет массовое подражание. В предыдущих номерах я обнаружила целые дискуссии на тему: «Нужны ли дети на войне?» Журнал приходит к одному-единственному выводу: война жестока, жертвы огромны, детям на фронте не место. Хотя, конечно, жизнь брала свое - пыл мечтаний юных не охладевал.
Теперь, по прошествии семидесяти лет, когда давно минувшее оценивается совсем по-другому, мы вправе дать более подробный, развернутый рассказ о необычной судьбе русской женщины.
С самого рождения Кира всех удивляла и сердила. «Дети как дети,- ворчала нянька, возвратившись с очередного гуляния с маленькой Кирой,- а эта, вишь ты, китайская...» Мама с папай наклонялись к ребенку, ища подтверждения словам няньки. Разгадка была проста: жили Башкировы недалеко от китайского посольства, которому принадлежал уютный садик, где и прогуливали Киру. Каждый прохожий считал своим долгом сказать нянюшке так злившую ёе фразу: «Ах, какой милый китайский ребеночек!». Та незамедлительно отправлялась с «ребеночком» домой. Но дома Киру не очень-то ждали. Папа, Александр Владимирович, был человек чрезвычайно занятой. На его долю выпало прокормить семерых детей. Работал много - служил в Публичной библиотеке, дома занимался переводами. Человек он был глубоко образованный - окончил филологический и исторический факультеты университета, знал шестнадцать иностранных языков. И вот в квартире появилась малышка Кира - крикунья невообразимая, до работы ли тут? Позже, когда семья переехала в Тульскую губернию, в дедовское имение Симоново, Кира не давала покоя и там. Дедушка не выдерживал концертов внучки, и их свидания всегда кончались одними и теми же словами: «Уберите этого ужасного ребенка!». С тех пор звание «ужасной» за Кирой закрепилось очень прочно.
Беглянкой она была неутомимой. В пять лет с сестрой Ниной «ужасный ребенок» решился бежать в соседнюю экономию, чтобы поступить там на службу (скотницей и гусятницей) - девочки мечтали начать независимую и самостоятельную жизнь. Планам однако не суждено было сбыться - по мере сгущения сумерек девочки постепенно понимали, что дома жизнь, хотя и зависимая, но все же неплохая, и они обе отдались в руки «правосудия».
Второй побег был более знаменательным. Молодой домашний учитель рассердился на Кирины проделки, запер ее в своей комнате на ключ и удалился. Однако он недооценил особых способностей своей ученицы. Через минуту она уже совершала свою операцию мщения: распорола многочисленные подушки и подушечки, распустив пух и перья по всей комнате. После этого бежала.
Были проделки и другого рода - от них страдали соседи. Приехав к Башкировым на лошадях, они спокойно оставляли хлысты в коляске или на крыльце и шли в дом. Кира была тут как тут: не было для нее приятнее занятия, чем спрятать хлыст.
Не подумайте, что за все эти проказы не следовало наказаний: судили Киру наистрожайшим образом. С ужасом вспоминает она о темном амбаре. Неустрашимая, вечно поцарапанная, вечно носившаяся с деревенскими мальчишками, Кира в амбаре с большим замком притихала. Кира Александровна сейчас признается: «Крыс я, как и всякая женщина, больше всего на свете боялась - так и не сумела перебороть себя в детстве при наказаниях амбаром».
1914 год - первый год войны - Кира встретила ученицей Мариинского высшего училища в городе Вильно. Мужчины уходили на фронт, женщины и девочки работали в свободное время в госпиталях. Башкировы во главе с мамой каждый день отправлялись на вокзал, где добровольно ухаживали за ранеными: кормили, читали, писали письма. Но Кира со своим решительным и воинственным нравом не успокаивалась: ей хотелось быть в центре событий. Наконец созрело решение: бежать на фронт. В план побега были посвящены только самые верные люди - подруга Вера Модесс, двоюродный брат которой - Коля Попов - отдал Кире свое удостоверение ученика реального училища, сестра Злата и подруга Ляля Фонвид, в чей сундук для приданого Кира постепенно укладывала военное обмундирование. Без всякого сожаления Кира рассталась с осенним пальто, с золотым колечком, с материалами на платья и блузки, заменив все эти милые женскому сердцу вещи на грубую солдатскую шинель, сапоги, портянки. Так же решительно будущий солдат продала за пять рублей свои длинные и густые косы. С «пострижением» путь к отступлению был отрезан...
Возвращаясь в своих воспоминаниях к тому времени, Кира Александровна не удивляется. В ней все живет та упорная шестнадцатилетняя девушка, решившая воевать за Отечество. Моему же удивлению нет предела. Уйти на фронт, мечтая о подвигах и славе, великой жертве ради Родины - это полдела. Остаться на фронте, воевать - это героизм. Вы только подумайте: вольноопределяющийся Николай Попов по прибытии в действующую армию был зачислен вначале в конную, а затем в пешую разведку 88-го Петровского полка. То, что Колька - это Кира, не подозревал, конечно, никто, поэтому никаких привилегий, обычно существующих для женщин, не было. Колька писал письма, писал прошения и просьбы - солдаты в основном были неграмотные. Колька чаще других ходил в разведку - жаль было сорокалетних, которых дома ждали ребятишки мал мала меньше. Колька просил родных и близких присылать в посылках исключительно конверты, бумагу, чернила, папиросы и махорку. Все это шло друзьям-разведчикам. Конфет хотелось, но было стыдно и... опасно: увидев разноцветные обертки, солдаты могли пошутить над девчачьими замашками Кольки. «Никаких конфет!» - шли домой депеши, строго засекреченные, подписанные «Ваш сын Николай Попов». И тем временем, как в Вильно родители и родственники со слезами на глазах собирали посылки, «сын» привыкал к военной жизни. Спал под открытым небом, положа голову на бревно. Ел только щи и кашу. Мылся в бане исключительно редко, по ночам, пугаясь каждого шороха. Заставлял себя оставаться на поле боя в первые дни. Глаза закрывались от ужаса - рядом смерть, кровь, пули, снаряды, вой и грохот, а романтические грезы уже давно ушли в никуда. Бежать? Такая мысль появлялась часто. И все-таки, сила воли победила. Колька продолжал воевать.
20 декабря молодой солдат отправился в очередную разведку. С Конкретным заданием - привести языка. Колька был не один, но товарища его вскоре ранили. Пришлось боевое задание выполнять в одиночку. Языка взял, за что и был награжден георгиевским крестом 4-й степени. Великое событие, после которого снова пришли страшные будни. Но, как говорится, нет худа без добра. Бывали моменты, когда Колька праздновал победу своего самообладания, своего умения играть «мальчишку».
Приехав в Вильно в командировку за оружием, Кира ходила по знакомым улицам в Полном военном обмундировании, хотя «великую тайну» родственники и разгласили: на главном проспекте города - Георгиевском - можно было увидеть портрет с надписью «Кира Башкирова - доброволец Николай Попов».
Девушку-героя знали все жители. Во время одной из прогулок Кира столкнулась с генералом. Встала по стойке смирно, отдала честь. Важный пожилой генерал придирчиво оглядел маленького солдата, но, быстро узнав, улыбнулся: «Да бросьте
вы, Николай Попов, во фрунт становиться, ведь все-таки барышня...»
Через день Кира вновь стала Колькой, вернувшись в свой полк. Тайну удавалось сохранять.
Правда, покушения на ее раскрытие были. Как-то Володя Косинский, молодой офицер, слишком вольно приобнял Попова и шепнул: «А ведь вовсе ты не Колька...». Ответила Кира чисто по-женски: покраснев, дала звонкую пощечину и со, слезами на глазах, но твердым голосом приказала: «Догадался и молчи!». На следующий день щека у Володи припухла, а на расспросы окружающих он угрюмо отвечал: «Гулял в лесу, напоролся на сук».
Но вскоре доброволец Попов заболел паратифом, оказался в госпитале и очень быстро распрощался со своим вымышленным именем. В госпиталь стали приходить письма-раскаяния. Солдаты и офицеры просили прощения у Киры за все грубые ругательства, за все мужские шуточки и выходки, преклонялись перед ее терпением и выдержкой, удивлялись своей недогадливости. А Кира страдала: ее должны были отправить домой. Семья в то время жила в Орле. Кира ненадолго с ней соединилась, пока не пришел ответ на прошение. И вот теперь уже Кира Башкирова, георгиевский кавалер, отправилась на фронт. Шел шестнадцатый год, в армии - полный развал. Чувствовались приближающиеся изменения. До октября 1917 года Кира оставалась бойцом 30-го стрелкового Сибирского полка. Последняя военная реликвия - фотография - дорога Кире Александровне интересной надписью: «Вольномученику Кир Александровичу Башкирову в память посещения им 3-го батальона Сибирского полка»,- выведено рукой капитана Савича, давнего знакомого Башкировых. В эти дни «вольные мучения» Киры кончились. Кончились, чтобы начаться снова через двадцать четыре года, в 1941-м.
Канун Великой Отечественной войны Кира Александровна встретила в Мурманске мамой двоих детей. Путешествия по стране, туманы и вьюги Кустанайской области, тарантулы и скорпионы Балхашстроя, болезни детей, волнения мужа, человека горячего и вспыльчивого, всегда готового на бой за справедливость,- все было за двадцать мирных лет жизни. От ушастого добровольца Кольки Попова остались глубокие, живые глаза и характер - то, что неподвластно времени. Стремительная, подтянутая женщина, привычная к любым испытаниям, - такой она пришла в военный госпиталь, где работал муж, а первые дни войны. За медсестрой Лопатиной закрепили палату больных, не имевших никакой надежды на - выздоровление, больных со страшными ранениями. Она вселяла в них веру, она ставила их на ноги.
Иные боялись зайти в ту палату, она ею жила. Вечерний чай - привилегия ее больных. Домашний бульон для умирающего от гангрены Жени Соломина. Угощения домашним печеньем. Все это - забота «мамочки» Лопатиной. Десятки бомбежек в течение суток, ночные дежурства, болезнь мужа, раненного еще в зимнюю кампанию 1939 года, операции, перевязки - все соединялось в один клубок. Из госпиталя в сапогах выйти не могла - отекшие ноги в них было не всунуть. А операции... Они велись и во время бомбежек. Сыплются стекла, все бегут в убежище, но хирург и медсестра Лопатина остаются: как бросить раненого на середине операции? Лечила она не только знанием и умением, но и легкой рукой, добрым словом, решительностью и верой. Для нее сказать: «Надоели больные!» - было равноценно величайшему предательству. Для нее не выполнить просьбу раненого - равносильно преступлению, для нее - старшей сестры Лопатиной, грозы медперсонала и любимицы больных.
Медали «За оборону Советского Заполярья», «За боевые заслуги» стали наградами за спасенные жизни.
И, наконец, сегодняшний день. Кире Александровне восемьдесят шесть лет. Гостей она угощает собственными пирожками. В моей записной книжке на первых страницах - запись о военных подвигах Николая Попова, на последних - рецепт «наполеона», записанный со слов «девушки-героя». Памяти Киры Александрович можно позавидовать. Она помнит обо всем и обо всех. Рада гостям, рада тем, кто не забывает «бабушку Киру». Никогда не говорит, что Колька Попов - далекое прошлое. Он живет в ней и сейчас - в ее решительных поступках, в ее желании все отдать детям, в ее самостоятельности, независимо от болезней. Много ли в истории таких женщин? Пожалуй, нет. Вот уже более полутора сотен лет народ наш знает о подвиге кавалерист-девицы Надежды Дуровой. Рассказывая о своей судьбе в автобиографической книге, Надежда Александровна писала: «Может быть, я забыла бы наконец все эти гусарские замашки и сделалась обыкновенной девицей, как и все, если б мать моя не представляла в самом безотрадном виде участь женщины. Она говорила при мне в самых обидных выражениях о судьбе этого пола: женщина, по ее мнению, должна родиться, жить и умереть в рабстве, что вечная неволя, тягостная зависимость и всякого рода угнетения есть ее доля от колыбели до могилы; что она исполнена слабостей, лишена всех совершенств и не способна ни к чему; что, одним словом, женщина самое несчастное, самое ничтожной и самое презренное творение в свете! Голова моя шла кругом от этого описания; я решилась, хотя бы это стоило мне жизни, отделиться от пола, находящегося, как я думала, под проклятием божиим». Порвав с семьей, со своей обязанностью матери, она уже никогда не расставалась с мужским одеянием, говорила о себе в мужском роде и подписывалась «А. Александров».
Не нам судить Надежду Дурову. Слава кавалерист-девицы, первой русской женщины, награжденной георгиевским крестом, переживет не только наше поколение. И все-таки, меня больше восхищает та русская женщина, которая всегда и во всех обстоятельствах оставалась женщиной. Которая понимала, какое великое счастье выпало на ее долю - быть хранительницей семейного очага, хранительницей веры, добра и тепла, завещанных ей природой. Та женщина, которую ужасы и жестокости войны не заставили забыть слова детских колыбельных песен, женщина с легкими руками и добрым сердцем. Та, что готова отдать жизнь свою и здоровье больному ребенку, та, что с гордостью выполнила долг гражданина своего Отечества, и долг верной жены и заботливой матери.
Елена Колоколова, «Нева» №5, 1985
«Ученица VI класса Виленского Мариинского высшего училища Кира Александровна Башкирова 8 декабря минувшего года под фамилией Николая Попова зачислилась добровольцем в один из стрелковых полков. Случайно от добровольца не потребовали никаких документов, и потому Башкировой и удалось попасть на службу в качестве добровольца-стрелка. При ночной разведке на неприятельской земле 20 декабря мнимый Попов выказал столько мужества, что был награжден орденом Святого Георгия 4-й степени. Но скоро до сведения полкового начальства дошло, что столь отличившийся доброволец Николай Попов - переодетая девица Башкирова. В силу этого ее немедленно отправили в город Вильну, как не имеющую прав службы. Но пожалованная ей боевая награда - орден Святого Георгия 4-й степени была за нею признана и при крайне лестном письме начальства полка препровождена ей по месту жительства. Храбрая девушка домой не явилась, а вновь, выдавая себя за юношу Николая Попова, поступила добровольцем в новую часть, где в сражении с неприятелем была ранена, после чего была отправлена в один из госпиталей. Выздоровев, девушка-герой вновь отправилась на позиции».
Описание подвига ученицы виленского училища довольно немногословно. Сотрудники журнала, по-видимому, опасались, что такой пример вызовет массовое подражание. В предыдущих номерах я обнаружила целые дискуссии на тему: «Нужны ли дети на войне?» Журнал приходит к одному-единственному выводу: война жестока, жертвы огромны, детям на фронте не место. Хотя, конечно, жизнь брала свое - пыл мечтаний юных не охладевал.
Теперь, по прошествии семидесяти лет, когда давно минувшее оценивается совсем по-другому, мы вправе дать более подробный, развернутый рассказ о необычной судьбе русской женщины.
С самого рождения Кира всех удивляла и сердила. «Дети как дети,- ворчала нянька, возвратившись с очередного гуляния с маленькой Кирой,- а эта, вишь ты, китайская...» Мама с папай наклонялись к ребенку, ища подтверждения словам няньки. Разгадка была проста: жили Башкировы недалеко от китайского посольства, которому принадлежал уютный садик, где и прогуливали Киру. Каждый прохожий считал своим долгом сказать нянюшке так злившую ёе фразу: «Ах, какой милый китайский ребеночек!». Та незамедлительно отправлялась с «ребеночком» домой. Но дома Киру не очень-то ждали. Папа, Александр Владимирович, был человек чрезвычайно занятой. На его долю выпало прокормить семерых детей. Работал много - служил в Публичной библиотеке, дома занимался переводами. Человек он был глубоко образованный - окончил филологический и исторический факультеты университета, знал шестнадцать иностранных языков. И вот в квартире появилась малышка Кира - крикунья невообразимая, до работы ли тут? Позже, когда семья переехала в Тульскую губернию, в дедовское имение Симоново, Кира не давала покоя и там. Дедушка не выдерживал концертов внучки, и их свидания всегда кончались одними и теми же словами: «Уберите этого ужасного ребенка!». С тех пор звание «ужасной» за Кирой закрепилось очень прочно.
Беглянкой она была неутомимой. В пять лет с сестрой Ниной «ужасный ребенок» решился бежать в соседнюю экономию, чтобы поступить там на службу (скотницей и гусятницей) - девочки мечтали начать независимую и самостоятельную жизнь. Планам однако не суждено было сбыться - по мере сгущения сумерек девочки постепенно понимали, что дома жизнь, хотя и зависимая, но все же неплохая, и они обе отдались в руки «правосудия».
Второй побег был более знаменательным. Молодой домашний учитель рассердился на Кирины проделки, запер ее в своей комнате на ключ и удалился. Однако он недооценил особых способностей своей ученицы. Через минуту она уже совершала свою операцию мщения: распорола многочисленные подушки и подушечки, распустив пух и перья по всей комнате. После этого бежала.
Были проделки и другого рода - от них страдали соседи. Приехав к Башкировым на лошадях, они спокойно оставляли хлысты в коляске или на крыльце и шли в дом. Кира была тут как тут: не было для нее приятнее занятия, чем спрятать хлыст.
Не подумайте, что за все эти проказы не следовало наказаний: судили Киру наистрожайшим образом. С ужасом вспоминает она о темном амбаре. Неустрашимая, вечно поцарапанная, вечно носившаяся с деревенскими мальчишками, Кира в амбаре с большим замком притихала. Кира Александровна сейчас признается: «Крыс я, как и всякая женщина, больше всего на свете боялась - так и не сумела перебороть себя в детстве при наказаниях амбаром».
1914 год - первый год войны - Кира встретила ученицей Мариинского высшего училища в городе Вильно. Мужчины уходили на фронт, женщины и девочки работали в свободное время в госпиталях. Башкировы во главе с мамой каждый день отправлялись на вокзал, где добровольно ухаживали за ранеными: кормили, читали, писали письма. Но Кира со своим решительным и воинственным нравом не успокаивалась: ей хотелось быть в центре событий. Наконец созрело решение: бежать на фронт. В план побега были посвящены только самые верные люди - подруга Вера Модесс, двоюродный брат которой - Коля Попов - отдал Кире свое удостоверение ученика реального училища, сестра Злата и подруга Ляля Фонвид, в чей сундук для приданого Кира постепенно укладывала военное обмундирование. Без всякого сожаления Кира рассталась с осенним пальто, с золотым колечком, с материалами на платья и блузки, заменив все эти милые женскому сердцу вещи на грубую солдатскую шинель, сапоги, портянки. Так же решительно будущий солдат продала за пять рублей свои длинные и густые косы. С «пострижением» путь к отступлению был отрезан...
Возвращаясь в своих воспоминаниях к тому времени, Кира Александровна не удивляется. В ней все живет та упорная шестнадцатилетняя девушка, решившая воевать за Отечество. Моему же удивлению нет предела. Уйти на фронт, мечтая о подвигах и славе, великой жертве ради Родины - это полдела. Остаться на фронте, воевать - это героизм. Вы только подумайте: вольноопределяющийся Николай Попов по прибытии в действующую армию был зачислен вначале в конную, а затем в пешую разведку 88-го Петровского полка. То, что Колька - это Кира, не подозревал, конечно, никто, поэтому никаких привилегий, обычно существующих для женщин, не было. Колька писал письма, писал прошения и просьбы - солдаты в основном были неграмотные. Колька чаще других ходил в разведку - жаль было сорокалетних, которых дома ждали ребятишки мал мала меньше. Колька просил родных и близких присылать в посылках исключительно конверты, бумагу, чернила, папиросы и махорку. Все это шло друзьям-разведчикам. Конфет хотелось, но было стыдно и... опасно: увидев разноцветные обертки, солдаты могли пошутить над девчачьими замашками Кольки. «Никаких конфет!» - шли домой депеши, строго засекреченные, подписанные «Ваш сын Николай Попов». И тем временем, как в Вильно родители и родственники со слезами на глазах собирали посылки, «сын» привыкал к военной жизни. Спал под открытым небом, положа голову на бревно. Ел только щи и кашу. Мылся в бане исключительно редко, по ночам, пугаясь каждого шороха. Заставлял себя оставаться на поле боя в первые дни. Глаза закрывались от ужаса - рядом смерть, кровь, пули, снаряды, вой и грохот, а романтические грезы уже давно ушли в никуда. Бежать? Такая мысль появлялась часто. И все-таки, сила воли победила. Колька продолжал воевать.
20 декабря молодой солдат отправился в очередную разведку. С Конкретным заданием - привести языка. Колька был не один, но товарища его вскоре ранили. Пришлось боевое задание выполнять в одиночку. Языка взял, за что и был награжден георгиевским крестом 4-й степени. Великое событие, после которого снова пришли страшные будни. Но, как говорится, нет худа без добра. Бывали моменты, когда Колька праздновал победу своего самообладания, своего умения играть «мальчишку».
Приехав в Вильно в командировку за оружием, Кира ходила по знакомым улицам в Полном военном обмундировании, хотя «великую тайну» родственники и разгласили: на главном проспекте города - Георгиевском - можно было увидеть портрет с надписью «Кира Башкирова - доброволец Николай Попов».
Девушку-героя знали все жители. Во время одной из прогулок Кира столкнулась с генералом. Встала по стойке смирно, отдала честь. Важный пожилой генерал придирчиво оглядел маленького солдата, но, быстро узнав, улыбнулся: «Да бросьте
вы, Николай Попов, во фрунт становиться, ведь все-таки барышня...»
Через день Кира вновь стала Колькой, вернувшись в свой полк. Тайну удавалось сохранять.
Правда, покушения на ее раскрытие были. Как-то Володя Косинский, молодой офицер, слишком вольно приобнял Попова и шепнул: «А ведь вовсе ты не Колька...». Ответила Кира чисто по-женски: покраснев, дала звонкую пощечину и со, слезами на глазах, но твердым голосом приказала: «Догадался и молчи!». На следующий день щека у Володи припухла, а на расспросы окружающих он угрюмо отвечал: «Гулял в лесу, напоролся на сук».
Но вскоре доброволец Попов заболел паратифом, оказался в госпитале и очень быстро распрощался со своим вымышленным именем. В госпиталь стали приходить письма-раскаяния. Солдаты и офицеры просили прощения у Киры за все грубые ругательства, за все мужские шуточки и выходки, преклонялись перед ее терпением и выдержкой, удивлялись своей недогадливости. А Кира страдала: ее должны были отправить домой. Семья в то время жила в Орле. Кира ненадолго с ней соединилась, пока не пришел ответ на прошение. И вот теперь уже Кира Башкирова, георгиевский кавалер, отправилась на фронт. Шел шестнадцатый год, в армии - полный развал. Чувствовались приближающиеся изменения. До октября 1917 года Кира оставалась бойцом 30-го стрелкового Сибирского полка. Последняя военная реликвия - фотография - дорога Кире Александровне интересной надписью: «Вольномученику Кир Александровичу Башкирову в память посещения им 3-го батальона Сибирского полка»,- выведено рукой капитана Савича, давнего знакомого Башкировых. В эти дни «вольные мучения» Киры кончились. Кончились, чтобы начаться снова через двадцать четыре года, в 1941-м.
Канун Великой Отечественной войны Кира Александровна встретила в Мурманске мамой двоих детей. Путешествия по стране, туманы и вьюги Кустанайской области, тарантулы и скорпионы Балхашстроя, болезни детей, волнения мужа, человека горячего и вспыльчивого, всегда готового на бой за справедливость,- все было за двадцать мирных лет жизни. От ушастого добровольца Кольки Попова остались глубокие, живые глаза и характер - то, что неподвластно времени. Стремительная, подтянутая женщина, привычная к любым испытаниям, - такой она пришла в военный госпиталь, где работал муж, а первые дни войны. За медсестрой Лопатиной закрепили палату больных, не имевших никакой надежды на - выздоровление, больных со страшными ранениями. Она вселяла в них веру, она ставила их на ноги.
Иные боялись зайти в ту палату, она ею жила. Вечерний чай - привилегия ее больных. Домашний бульон для умирающего от гангрены Жени Соломина. Угощения домашним печеньем. Все это - забота «мамочки» Лопатиной. Десятки бомбежек в течение суток, ночные дежурства, болезнь мужа, раненного еще в зимнюю кампанию 1939 года, операции, перевязки - все соединялось в один клубок. Из госпиталя в сапогах выйти не могла - отекшие ноги в них было не всунуть. А операции... Они велись и во время бомбежек. Сыплются стекла, все бегут в убежище, но хирург и медсестра Лопатина остаются: как бросить раненого на середине операции? Лечила она не только знанием и умением, но и легкой рукой, добрым словом, решительностью и верой. Для нее сказать: «Надоели больные!» - было равноценно величайшему предательству. Для нее не выполнить просьбу раненого - равносильно преступлению, для нее - старшей сестры Лопатиной, грозы медперсонала и любимицы больных.
Медали «За оборону Советского Заполярья», «За боевые заслуги» стали наградами за спасенные жизни.
И, наконец, сегодняшний день. Кире Александровне восемьдесят шесть лет. Гостей она угощает собственными пирожками. В моей записной книжке на первых страницах - запись о военных подвигах Николая Попова, на последних - рецепт «наполеона», записанный со слов «девушки-героя». Памяти Киры Александрович можно позавидовать. Она помнит обо всем и обо всех. Рада гостям, рада тем, кто не забывает «бабушку Киру». Никогда не говорит, что Колька Попов - далекое прошлое. Он живет в ней и сейчас - в ее решительных поступках, в ее желании все отдать детям, в ее самостоятельности, независимо от болезней. Много ли в истории таких женщин? Пожалуй, нет. Вот уже более полутора сотен лет народ наш знает о подвиге кавалерист-девицы Надежды Дуровой. Рассказывая о своей судьбе в автобиографической книге, Надежда Александровна писала: «Может быть, я забыла бы наконец все эти гусарские замашки и сделалась обыкновенной девицей, как и все, если б мать моя не представляла в самом безотрадном виде участь женщины. Она говорила при мне в самых обидных выражениях о судьбе этого пола: женщина, по ее мнению, должна родиться, жить и умереть в рабстве, что вечная неволя, тягостная зависимость и всякого рода угнетения есть ее доля от колыбели до могилы; что она исполнена слабостей, лишена всех совершенств и не способна ни к чему; что, одним словом, женщина самое несчастное, самое ничтожной и самое презренное творение в свете! Голова моя шла кругом от этого описания; я решилась, хотя бы это стоило мне жизни, отделиться от пола, находящегося, как я думала, под проклятием божиим». Порвав с семьей, со своей обязанностью матери, она уже никогда не расставалась с мужским одеянием, говорила о себе в мужском роде и подписывалась «А. Александров».
Не нам судить Надежду Дурову. Слава кавалерист-девицы, первой русской женщины, награжденной георгиевским крестом, переживет не только наше поколение. И все-таки, меня больше восхищает та русская женщина, которая всегда и во всех обстоятельствах оставалась женщиной. Которая понимала, какое великое счастье выпало на ее долю - быть хранительницей семейного очага, хранительницей веры, добра и тепла, завещанных ей природой. Та женщина, которую ужасы и жестокости войны не заставили забыть слова детских колыбельных песен, женщина с легкими руками и добрым сердцем. Та, что готова отдать жизнь свою и здоровье больному ребенку, та, что с гордостью выполнила долг гражданина своего Отечества, и долг верной жены и заботливой матери.
Елена Колоколова, «Нева» №5, 1985