Запор намба 69 - ремемба отчасти филологическая.
В год Московской олимпиады (и два предшествующих тоже) я часто наведывался в столицу по надобностям сугубо личным: оттягивался там по полной программе. Почему не в родном Питере? В Москве программа была полнее. У меня были друзья в Олимпийском комитете - халяве, равной которой не было тогда в СССР. Для сравнения, в пределах моей личной, приватной халявы: чтобы культурно (в кабаке) выпить с другом (подругой) требовалось как минимум 20 (двадцать) рэ; и это был минимум - чреватый в натуре полной программой, за которую приходилось расплачиваться иногда полной зарплатой, у меня, по понятиям того времени, совсем не маленькой. Это на своем поле, в Ленинграде. А все то же самое на выезде в первопрестольную обходилось мне в цену купейного билета на Красную Стрелу в один конец - 15 (пятнадцать) рэ. За гульбу платила столица и Олимпийский комитет. И за обратный путь, иногда даже в КВ, а не просто в мягком купе, тоже. Очень рентабельно я тогда оттягивался. И что особенно приятно - с хорошими людьми. Я чувствовал себя первостатейным плейбоем, чему немало способствовало еще одно приятное обстоятельство: бывало тамошние друзья переодевали меня в добротную фирму. "Ну что ты как хиппи недоделанный! Прикинь-ка вот это, а заодно и это, чтобы нам с тобой не позориться в приличном месте". Места бывали всякие, не только кабаки, но неизменно приличные; один раз у меня на коленях заснул замминистра какой-то могучей промышленности. А освободила меня от него жена самого министра этой же промышленности. С министром, врать не буду, на брудершафт выпить не пришлось - он отсутствовал. Славное было времечко.
Интенсивность и частота моих забегов в ширину, как издавна повелось на Руси, регулировались угрозами депресняка: как только ком проблем застревал в очередной расщелине (финансовой - какой же еще), и вытолкать его оттуда на раз не удавалось, тотчас в повестку дня вносилась поправочка на оттяг по полной программе. Положение дел от этого не улучшалось - улучшались мои стойкость и сопротивляемость, или, скорее, ловкость и прыгучесть - я перепрыгивал через расщелину с комом, и можно было начинать жизнь по новой. Так что в моем случае Олимпийский комитет выполнял свои прямые функции - спонсировал неслабого спортсмена.
Однажды, ранней весной, в марте кажется, на исходе очередной гастроли, в этот раз довольно скромной, я оказался в компании с каким-то своим в доску французом, ничуть нам не уступавшим ни в одной нашей национальной дисциплине. Правда по-русски он разумел слабо, но никому это не мешало. Многоборье занесло нас в новостройки, кабак почему-то из программы выпал. Мы, числом три - француз, я и наша подруга, как раз очень прилично кумекавшая по-французски - по-московски хлебосольными хозяевами были озадачены и делегированы - на кухню; сторожили, чтобы не убежало, какое-то вкусное варево на плите, курили, и болтали на нескольких языках, включая латынь и мат, на неспортивные темы - об сексе. И тут - как кстати! - косым беглым взглядом француз узрел с высоты седьмого этажа номер на стоявшем под окнами "запорожце" - 69-96!..
Варево убежало и погибло безвозвратно...
Нас простили, но, после восстановления дыхания пришлось долго уверять всю компанию, что мы курили не арабскую контрабандную марихуану; мы предъявляли пачку "Winston", выворачивали карманы, но все равно нам так до конца и не поверили, что причиной нашего гомерического веселья был только этот "запорожец" с его номером - "а что тут сексуального?" Пришлось пуститься, с деликатными ужимками, в тантрические истолкования, и они были приняты с благодарностью, но открытие этого секрета, как, впрочем, всякое познание истины, сопровождалось скорее задумчивостью, чем весельем. Кроме того мы просто не отважились - да если б и отважились, то вряд ли сумели бы, потому что такие вещи неэксплицируемы никак - представить честному люду в развернутом виде весь цимес сугубо филологический присадки к игривой цифири: как мы с подругой переводили на французский кликуху этого автоурода - "запор", изо всех наших полиглотских сил стараясь притом не упустить совково-автомобильные нюансы этого совсем не тантрического диагноза.
Я не уверен, что перевод вполне удался в филологическом смысле. Но в широком, супралингвистическом - включавшим также запах пригоревшего варева - его следует признать шедевром. Весь остатний вечер француз сопровождал каждое поднятие своего бокала громким кличем - "За Поррр!" И, подмигивая в нашу с подругой сторону, добавлял почему-то по-аглицки - "сиксти найн".
Интенсивность и частота моих забегов в ширину, как издавна повелось на Руси, регулировались угрозами депресняка: как только ком проблем застревал в очередной расщелине (финансовой - какой же еще), и вытолкать его оттуда на раз не удавалось, тотчас в повестку дня вносилась поправочка на оттяг по полной программе. Положение дел от этого не улучшалось - улучшались мои стойкость и сопротивляемость, или, скорее, ловкость и прыгучесть - я перепрыгивал через расщелину с комом, и можно было начинать жизнь по новой. Так что в моем случае Олимпийский комитет выполнял свои прямые функции - спонсировал неслабого спортсмена.
Однажды, ранней весной, в марте кажется, на исходе очередной гастроли, в этот раз довольно скромной, я оказался в компании с каким-то своим в доску французом, ничуть нам не уступавшим ни в одной нашей национальной дисциплине. Правда по-русски он разумел слабо, но никому это не мешало. Многоборье занесло нас в новостройки, кабак почему-то из программы выпал. Мы, числом три - француз, я и наша подруга, как раз очень прилично кумекавшая по-французски - по-московски хлебосольными хозяевами были озадачены и делегированы - на кухню; сторожили, чтобы не убежало, какое-то вкусное варево на плите, курили, и болтали на нескольких языках, включая латынь и мат, на неспортивные темы - об сексе. И тут - как кстати! - косым беглым взглядом француз узрел с высоты седьмого этажа номер на стоявшем под окнами "запорожце" - 69-96!..
Варево убежало и погибло безвозвратно...
Нас простили, но, после восстановления дыхания пришлось долго уверять всю компанию, что мы курили не арабскую контрабандную марихуану; мы предъявляли пачку "Winston", выворачивали карманы, но все равно нам так до конца и не поверили, что причиной нашего гомерического веселья был только этот "запорожец" с его номером - "а что тут сексуального?" Пришлось пуститься, с деликатными ужимками, в тантрические истолкования, и они были приняты с благодарностью, но открытие этого секрета, как, впрочем, всякое познание истины, сопровождалось скорее задумчивостью, чем весельем. Кроме того мы просто не отважились - да если б и отважились, то вряд ли сумели бы, потому что такие вещи неэксплицируемы никак - представить честному люду в развернутом виде весь цимес сугубо филологический присадки к игривой цифири: как мы с подругой переводили на французский кликуху этого автоурода - "запор", изо всех наших полиглотских сил стараясь притом не упустить совково-автомобильные нюансы этого совсем не тантрического диагноза.
Я не уверен, что перевод вполне удался в филологическом смысле. Но в широком, супралингвистическом - включавшим также запах пригоревшего варева - его следует признать шедевром. Весь остатний вечер француз сопровождал каждое поднятие своего бокала громким кличем - "За Поррр!" И, подмигивая в нашу с подругой сторону, добавлял почему-то по-аглицки - "сиксти найн".