Польская операция НКВД. Как чекисты убили 111 тысяч «шпионов»
В 1937-38 годах, в ходе Большого террора, в СССР прошла т.н. польская операция. В ее ходе были расстреляны десятки тысяч человек, которых обвинили в работе на польскую разведку. Кем были палачи и жертвы, как проходила операция и что мы знаем о ней сейчас, в интервью Бартломею Гайосу для проекта Polihistor рассказывает историк Мацей Вырва, который больше 20 лет изучает советские репрессии.
Бартломей Гайос: Если в Польше упомянуть тему советских репрессий в отношении поляков, первая ассоциация - Катынский расстрел, во время которого погибло не менее 22 тысяч польских граждан. В то же время в массовом сознании не существует такого преступления, как польская операция НКВД 1937-38 годов, в ходе которой погибло как минимум 111 тысяч лиц польского происхождения, то есть в пять раз больше. Почему нам так мало известно об этой операции?
Мацей Вырва: Почему мы так мало знаем об этом? Прежде всего, потому, что мы поздно узнали о польской операции вообще. Это был 1993 год и это была работа историков Международного Мемориала, которые наконец попали в советские архивы и, среди прочего, обнаружили там документы, касающиеся польской операции. Прежде мы слышали только о жертвах Большого террора вообще; впрочем, в Польше в этой связи доминировал дискурс о коммунистах, которые также были в числе репрессированных. В то же время, следует помнить, что в рамках польской операции члены Польской коммунистической партии составляли лишь 3% жертв.
Почему мы так мало говорим о польской операции? Думаю, что причин несколько. Первая состоит в том, что в Польше просто-напросто некому было помнить о конкретных жертвах. В случае Катынского преступления в Польше оставались близкие, родные, знакомые. Нередко эти люди, которые представляли и доныне представляют собой польскую интеллигенцию, несмотря на давление в период Польской Народной Республики, могли напоминать об этом. Если же говорить о польской операции, родственники жертв живут в России и других странах бывшего СССР и совсем иначе относятся к вопросам, связанным с советскими репрессиями. Многие годы эта тема была табуирована. Даже теперь, когда ездишь по деревням и опрашиваешь людей, они со страхом рассказывают о том, что тогда происходило; а ведь прошло уже более восьмидесяти лет.
БГ: На интернет-странице, посвященной польской операции, есть воспоминания родственников репрессированных. Один из этих рассказов касается Леокадии Голиневской, отец которой в 1937 году не вернулся с работы. О его смерти она узнала лишь в 1942 году, и в качестве причины была указана уремия, то есть он якобы просто умер в тюрьме из-за болезни. Она рассказывает о том, как выясняла все об этом преступлении, и переломным моментом здесь стала перестройка и затем создание «Мемориала», статья профессора Петрова. Сколько таких историй вообще нам известно именно от родственников репрессированных?
МВ: Думаю, на самом деле их по-прежнему слишком мало. Материалы, о которых ты говоришь, взяты из собраний петербургского «Мемориала», и они тоже неполные. То есть в некоторых случаях мы не знаем наверняка, было ли то или иное лицо репрессировано в рамках польской операции или в рамках какой-то другой операции в период Большого террора. Как ты упомянул, только в перестройку, в начале 1990-х годов в научный оборот, да и вообще в употребление в России вошло такое понятие, как польская операция. До этого эта женщина, например, просто знала, что ее отец был убит в период Большого террора.
БГ: Из чего вообще складывался Большой террор? Какие акции и против кого проводил НКВД?
МВ: Национальные операции - это, в общем, лишь часть более широкого процесса репрессий, который мы называем Большим террором. Помимо них еще проводились репрессии, направленные против партийных деятелей, руководства страны и Красной армии. Это были те крупные показательные процессы, когда вдруг оказывалось, что ближайшие соратники Ленина - Каменев, Зиновьев, Радек, Бухарин - являются изменниками, шпионами. Это был первый элемент. Вторым элементом была так называемая кулацкая операция, направленная, в сущности, против остатков зажиточного крестьянства, тех, кто пережил начало 30-х годов, и так называемых антисоветских элементов. А следующим элементом были как раз национальные операции, среди которых польская операция была одной из многих, хотя и самой крупной.
БГ: Я даже выписал себе эти операции: была польская, была немецкая, румынская, латышская, эстонская, финская, греческая, афганская, иранская, китайская, болгарская и македонская. В чем специфика польской операции, чем она выделялась на фоне прочих?
МВ: Ты упустил еще харбинскую операцию, которую очень часто относят к национальным только потому, что она проводилась в соответствии с той же матрицей. Nota bene, в основе этой матрицы лежала польская операция. Именно она служила образцом для проведения всех остальных, которые ты перечислил.
БГ: Как это проходило, в чем состояла эта матрица? Каков был план действий НКВД?
МВ: Основанием для польской операций был приказ Ежова № 00485 от 11 августа 1937 года, в котором очень четко говорилось, кого арестовывать и что с этими арестованными делать дальше.
БГ: И кто это были?
МВ: В документе содержится очень подробный перечень категорий. Во-первых, это были лица, считавшиеся деятелями Польской военной организации (ПОВ), как уже «выявленные», так и те, которых только предстояло найти. Во-вторых, пленные польские солдаты, оставшиеся в Советском Союзе после Первой мировой и советско-польской войны. В-третьих, «перебежчики из Польши, независимо от времени их перехода». Четвертую категорию составляли члены Польской социалистической партии и других «польских антисоветских политических партий». И, наконец, жертвами операции стали самые активные представители «антисоветских националистических элементов» из польских национальных районов.
Это были основные группы.
БГ: Кто и по каким критериям готовил этот приказ, и почему вообще такую операцию решили проводить именно в августе 1937 года, а не, скажем, в начале 1938-го?
МВ: Историки и исследователи до сих пор спорят о том, что вообще привело к этому усилению репрессий в 1937-38 годах. Упоминаются внутренние факторы, то есть желание заменить старую большевистскую элиту новыми людьми, полностью подчиненными Сталину. Некоторые говорят и о синдроме осажденной крепости, то есть начале строительства коммунизма в одной стране, укрепления государства через очищение от «враждебных элементов». И вот к вопросу об осажденной крепости: все репрессированные группы, которые ты упоминал - это, на самом деле, представители титульных национальностей государств, с которыми граничил Советский Союз. И это не случайность. Именно они (по мнению Сталина, конечно) составляли ту пятую колонну, которая в случае войны могла стать на сторону противника.
Приводятся в качестве возможных причин и внешние факторы, такие как международная обстановка, подписание антикоминтерновского пакта, позже присоединение Рима к оси Токио и Берлина… Как важный элемент упоминается также война в Испании, которая была своего рода скрытой войной между фашизмом и коммунизмом.
Кроме того, часть исследователей, особенно в Польше, обращают внимание на фигуру самого Сталина и особенности его психики, нередко подчеркивая его антипольские фобии. Хотя, следуя такой логике, можно смело сказать, что Сталин не любил ни одну нацию Советского Союза, включая грузинскую и русскую, ведь среди них тоже были жертвы репрессий.
БГ: На каком этапе жертва узнавала, в чем ее обвиняют?
МВ: На самом деле человек так и не узнавал, на основании какой статьи его обвиняют, ведь никакой статьи в этом случае не было. Все дела в рамках польской и других национальных операций рассматривались во внесудебном порядке, к тому же секретном. Этим занималась специальная двойка, состоявшая из Вышинского и Ежова, а на местах такие списки аналогичным образом составляли прокурор и глава НКВД.
Это выглядело так: был допрос, на котором арестованного вынуждали дать показания, после чего составляли краткую характеристику. На основании таких характеристик эта местная двойка каждые десять дней составляла списки. Они сразу определяли: либо первая категория - расстрел, либо вторая - лагерь.
БГ: Ты считаешь, что этот национальный, этнический польский фактор играл здесь ключевую роль? Или, может быть, советский репрессивный аппарат оперировал иными категориями?
МВ: Мнения исследователей на эту тему опять же расходятся. Некоторые подчеркивают антипольский характер этой операции, но мне ближе мышление исследователей из «Мемориала», которые прямо заявляют, что, если бы Сталин хотел убить всех поляков, он бы это сделал. Так что, я думаю, речь шла о конкретных группах - тех категориях, которые упоминаются в приказе Ежова. В то же время, исполнить этот приказ очень часто оказывалось невозможно: ведь если в Украине, в Белоруссии можно было найти нужное количество поляков, чтобы удовлетворить центральное руководство, то в других регионах это уже было необыкновенно трудно. Впрочем, невозможно подробно описать механизм польской операции, не вдаваясь в детали функционирования всей сложной системы, действовавшей в то время в Советском Союзе. Определенно, это система держалась только потому, что действовал террор, с самого начала существования СССР и до самого его конца; в лучшем случае изменялась лишь интенсивность этого террора.
БГ: Откуда такой энкавэдешник, скажем, в Житомирской области знал, что некий человек является поляком? На основании чего он решал, что это поляк и его можно подвергнуть репрессиям?
МВ: Во-первых, в рамках польской операции приговаривали не только поляков. Жертвами могли стать также русские, украинцы, белорусы и представители, пожалуй, всех этнических групп, населявших Советский Союз. Во-вторых, использовалась сеть осведомителей. В-третьих, с 1934 года были введены внутренние паспорта, содержавшие информацию о национальности, поэтому достаточно было просмотреть такую картотеку, чтобы выделить поляков.
Кроме того, как я упоминал, Сталин разрешил применять пытки, так что один человек, подвергшийся такой «обработке», мог сообщить десятка полтора других фамилий. И таким образом вдруг оказывалось, что какой-нибудь условный управдом стоит во главе огромного заговора, насчитывающего больше десятка человек. Подчеркнем сразу, что на самом деле Польская военная организация перестала существовать в 1921 году и вся эта идея, эти сотни шпионов в России были типичной выдумкой Сталина и Ежова. Столь развитой агентурной сети Польского государства не существовало. Конечно, оно, как и любое другое государство, пыталось вести подобную деятельность, но из польских документов известно, что создать эту сеть было невероятно тяжело: она насчитывала всего несколько десятков человек на территории всего Советского Союза.
БГ: Если сравнить Большой террор, включая национальные операции 1937-38 годов, с тем, что происходило, к примеру, в 20-е годы или еще раньше, в период Гражданской войны, то в чем состояла его специфика?
МВ: Прежде всего, в масштабе. В тот период, о котором мы говорим, то есть в 1937-38 годах, было репрессировано не менее полутора миллионов человек.
БГ: Такой масштаб все же требовал какой-то «логистической» подготовки и организации. Как это выглядело с точки зрения центра? Доходили ли до них какие-то сведения, отчеты из провинции или они вообще не следили за этим: направлен приказ, а вы на местах делайте, что хотите?
МВ: Следует отметить непосредственное участие Сталина в принятии решений. Это не то что Ежову пришла идея репрессировать поляков и другие национальные группы - несомненно, инициатива исходила от Сталина. Книга посещений в 1937-38 годах, то есть в период Большого террора, показывает нам, что Ежов провел со Сталиным в целом около 850 часов, посетив его 300 раз.
Вернемся на минуту к приказу № 00485, в котором очень детально описывался порядок рассмотрения дел. Внизу этим занимались двойки, состоявшие из прокурора и главы местного НКВД. Они составляли списки лиц по этим категориям, то есть приговаривали людей либо к расстрелу, либо к лагерному сроку от 5 до 10 лет. Чтобы не тратить времени на отдельного обвиняемого, они собирали их воедино, создавали список из нескольких десятков человек. Такие горизонтальные листы бумаги с фамилиями сшивали по короткому краю, отсюда их разговорное название: альбомные списки. Их направляли в Москву, где их уже утверждали Вышинский и Ежов. Конечно, они не углублялись ни в какие дела, поскольку их не получали. К ним просто поступал список с краткими характеристиками.
БГ: Вероятно, таких списков были тысячи; в какой-то момент руководство уже не успевало, не в состоянии было все это обработать, и это была большая логистическая проблема. Каким образом они пытались справиться с этим?
МВ: Во-первых, Вышинский и Ежов пытались нагрузить этим своих заместителей, которых сами назначали, но это все равно не принесло никакого результата. В августе оказалось, что остались не рассмотренными дела ста тысяч человек, так что с сентября 1938 года компетенция приговаривать и к высшей мере, и к лагерному сроку передавалась вниз - тройкам (к прежним двойкам добавился местный партийный руководитель). И они уже сами принимали такие решения, при этом сохранялась все та же альбомная система, то есть, конечно, отдельные дела не рассматривались, а вновь составлялись списки. В этом случае, помимо основных данных, там содержалась также основная информация о самом обвинении, 3-4 предложения. Поскольку копии списков поступали в Москву и их всегда мог кто-то проверить, это было своего рода страховкой со стороны верхов.
БГ: И что содержалось в таком обвинении?
МВ: Контрреволюционная шпионская деятельность, конечно, очень часто связанная с троцкистско-бухаринским заговором, деятельность в пользу польской разведки, участие в ПОВ либо руководящая роль в ней. Все проходило во внесудебном порядке, так что не было судебных заседаний, не было защитника, обвиняемый так, на самом деле, и не узнавал, за что был приговорен, разве что мог догадываться, пока из него выбивали показания, что его обвиняют в шпионаже.
БГ: Но ты упомянул, что Сталин тоже контролировал этот процесс, и он оставлял там записи, которые сегодня звучат драматично. Например: «Избить Уншлихта за то, что он не выдал агентов Польши по областям» или другая, товарищу Ежову: «Очень хорошо! Копайте и вычищайте и впредь эту польско-шпионскую грязь». Откуда у него бралась эта эмоциональность, как ты себе это объясняешь?
МВ: Откровенно говоря, я даже не пытаюсь как-то себе это объяснить. Он был способен очень много читать и ежедневно прорабатывал тысячи документов, и на большинстве из них что-то оставлял, записки именно такого типа. Это, кстати говоря, опровергает мнение, что якобы Сталин ничего об этом не знал: он был прекрасно информирован о каждом элементе Большого террора.
БГ: Если говорить о палачах, осуществлявших польскую операцию, мы в первую очередь думаем о «громких имена» - Сталине, Вышинском, Ежове. Но ты говоришь, что в какой-то момент эти дела начали рассматривать тройки, - и вот если бы мы захотели составить коллективный портрет сотрудника НКВД, то кем был этот человек?
МВ: Во-первых, это был ставленник Ежова. Когда Ежов пришел к власти, он провел в структурах НКВД тотальную чистку, убрав людей Ягоды. Это были молодые люди, чья ранняя молодость пришлась как раз на период революции и Гражданской войны, и они, в сущности, были воспитаны на этом насилии. Нередко у этих людей было лишь начальное образование, они не были глубокими интеллектуалами, как, скажем, в случае железного Феликса Дзержинского и сотрудников, работавших в его время. Чаще всего это были люди крестьянского, рабочего происхождения. На самом деле мы в состоянии восстановить имена и фамилии их всех, поскольку значительная часть протоколов двоек и троек сохранилась.
БГ: Мне кажется, что должны были встречаться такие ситуации, когда люди приговаривали своих родственников. Известны ли такие примеры?
МВ: Конечно, и такие случаи бывали. В то же время нужно помнить о том, как кончили сами эти энкавэдешники. Конец Ежова стал концом и для них. Берия, заменив его и добившись благосклонности Сталина, провел еще бо́льшую чистку. С того периода 1938-41 годов сохранились очень интересные протоколы допросов тех чекистов. Именно из них видно, как на самом деле происходил Большой террор и, в частности, польская операция. Интересно, что к их показаниям прилагались также показания жертв, подтверждавшие те истории, которые они рассказывали, - об избиениях, пытках, изнасилованиях.
БГ: Ты считаешь, что эти энкавэдешники действительно верили в то, что в СССР имеется крупная польская шпионская сеть, которую нужно разгромить? Или они просто действовали по такому оппортунистическому сценарию, что есть приказ сверху и он подлежит исполнению?
МВ: Определенно второе; там трудно найти идейных коммунистов, до самого конца веривших в то, что они делают: мол, был запрос сверху, вот мы его и исполняли. Мы же не виноваты, ведь раз решение было принято наверху, то нашей вины нет. Мы только выполняли приказ.
БГ: В конце 1938 года польская операция начинает затихать. Почему именно тогда?
МВ: Не только польская операция: начиная с лета 1938 года весь Большой террор стал приостанавливаться. Во-первых, изменилась внутренняя ситуация. Ежов набрал силу. В кулуарах говорили о том, что он собирает досье на членов ближайшего окружения Сталина и даже на самого Сталина, что он обладает документами, говорящими о сотрудничестве того с царской охранкой. Во-вторых, нарастал культ Ежова: о нем снимались документальные фильмы, его именем называли города и пионерские дружины, в его честь писали песни. Но солнце могло быть только одно, и им был Сталин.
БГ: Как закончил Ежов и как эти репрессии против него объясняла советская элита?
МВ: Прежде всего, Сталин без согласия Ежова навязал ему Берию в качестве заместителя, и Ежов уже отдавал себе отчет в том, кто его конец близок. Он был перемещен на второстепенный пост, в конце концов арестован и со временем признался во всем, в том числе в шпионаже в пользу Польши. Ежова расстреляли, вероятнее всего, 4 или 6 февраля 1940 года.
БГ: Сегодня о польской операции нам известно, что было репрессировано не менее 144 тысяч человек, не менее 111 тысяч погибло. Ты как человек, который занимается этой темой, чего до сих пор не знаешь и хотел бы узнать? Какие вопросы, относящиеся к этой проблеме, еще требуют изучения историками?
МВ: Прежде всего, мне хотелось бы узнать имена всех жертв польской операции. На сегодняшний день наше сотрудничество как с архивом СБУ в Украине, так и с «Мемориалом» показывает, что это возможно. Нам удалось установить почти 58 тысяч имен и фамилий жертв польской операции в Украинской Советской Социалистической Республике.
БГ: Когда речь идет о цифрах, мы говорим: не менее 111 тысяч, не менее 144 тысяч. Не считаешь ли ты, что жертв могло быть значительно больше, или, говоря о 144 и 111 тысячах, мы уже близки к этой окончательной цифре?
МВ: Я это называю «проклятием “не менее”». В случае такого преступления - а польская операция, несомненно, была преступлением - это, на мой взгляд, недопустимо. Я считаю, что и ученые, и польское государство должны стремиться к тому, чтобы выяснить имена и фамилии их всех, как писала Ахматова - «всех поименно назвать». Во-вторых, как мы говорили в начале, мы по-прежнему не знаем, что склонило Сталина к столь широкой репрессивной операции именно в 1937-38 годах. Думаю, что ответ на это мы найдем в закрытых до сих пор российских архивах. Полный доступ к ним, несомненно, позволит нам узнать эти мотивы.
БГ: Почему из 144 тысяч репрессированных нам известны по именам и фамилиям именно эти 58 тысяч? Откуда мы о них знаем?
МВ: Те, о ком я упоминал, их данные и вся информация взяты как раз из протоколов двоек и троек, которые нам удалось получить в Украине и дополнить их данными из России.
БГ: То есть, например, о польской операции в Белоруссии мы пока ничего не знаем? Эти архивы для нас закрыты?
МВ: Мы по-прежнему говорим «не менее».
БГ: Есть ли какие-нибудь памятные места, то есть мемориальные доски или памятники, в Польше или в России, в Украине, относящиеся именно к польской операции либо к другим национальным операциям?
МВ: Парадоксально, что мы с 2017 года боремся за памятник в Варшаве. Такого памятника нет, зато появляются памятные доски. Они есть в Кракове, Познани, еще в нескольких городах, а также в Украине - в Житомире, например, существуют такие памятные места. Конечно, в России, в Беларуси их нет.
БГ: Четыре года назад была 80-летняя годовщина польской операции, и тогда о ней говорилось достаточно много. Как это повлияло на уровень наших научных знаний о тех событиях?
МВ: Появилось немало публикаций, посвященных польской операции. Пробились ли они к общественному сознанию в Польше, я не знаю. Знаю, что польская операция затрагивается на уроках истории. Очень важно говорить об этом именно таким образом. Нескромно скажу, что наш Центр польско-российского диалога и согласия тоже внес свой вклад в распространение знаний о польской операции. В 2017 году по нашей инициативе в Варшаве при участии президента Польши прошла первая большая международная конференция на эту тему. Вместе с Институтом национальной памяти мы открыли уже упоминавшийся научно-популярный портал operacja-polska.pl. Кроме того, скоро откроется база данных ofiary-terroru.pl, в которой будут биографии тех почти 58 тысяч жертв польской операции. Нужно подчеркнуть, что поляков репрессировали и в рамках других операций, и в ходе Большого террора вообще, так что мы пытаемся собрать там данные обо всех. Кроме того, мы планируем серии источниковедческих публикаций на основании материалов из белорусских, украинских и российских архивов.
-
Бартломей Гайос, опубликовано в издании novayapolsha.pl
Перевод: Владимир Окунь