(no subject)
Секта безликих
Человек остается в одиночестве. Молчание. Человеку нужен собеседник, чье слово было бы неоспоримо. Тот, кто говорит, и ты понимаешь -это истина. Но собеседник молчит. Бог молчит. Сами задаем вопросы, сами отвечаем, маленький театр, актер и его шизофрения. Этот бог, он в кровном родстве с вами и несет за вас моральную ответственность. Он такой Зевс, трахнул ненароком смазливую девчонку на земле и вот народились слабые и унылые и он в этом виноват и должен вам помогать. Ни черта он не должен. Посмотри, как по улице идет прекрасная незнакомка, невесомой походкой пантеры. Вот она скользит по твоему лицу взглядом изумрудных глаз и плывет дальше. И ты в экстазе и мир - это то, что ты видишь и без тебя он не существует, и эта девушка ходячий оргазм тебе должна за переворот твоей души за которым наблюдает тот самый бог. Да ни черта она тебе не должна. Она может в это время вспоминала пальто Валентино из витрины бутика. И бог тоже ничего вам не должен. Бог думает о себе и ищет свой смысл, свои развлечения. И я не где-то на небе или в параллельном мире, ау, друг мой я совсем рядом, по другую сторону твоих глаз. Может быть я нуждаюсь в тебе, но не потому, что у меня мораль, мне стыдно, у меня просто нет рук и ног, нет своих рецепторов и чувств. И я сижу в твоей голове, как волшебник за ширмой, режиссёр, зритель и актер этого театра. Мелковато для бога? Бог без чудес и объективных истин. Бог современной демократии. Но я бессмертен и не чувствую боли. Ну почти. Слабым отголоском человеческого чувства. Уверяю вас, для бога этого достаточно. Бессмертный не подвластный суду, тот, кто давно уже ничего не боится.
Да, тело изнашивается, мозг и сосуды изнашиваются, я путешествую из тела в тело, из мозга в мозг и живу. Вечный странник. И еще мне приходится ради этого убивать. Так, что мораль точно побоку. Как происходит переход? У меня нет своих глаз и других органов чувств, я не знаю, как я выгляжу и как это происходит. Просто закрываю глаза и вот я уже в другом теле. Наверное, как-то переползаю. Вспомните себя, вы же можете заниматься сексом или драться без единой мысли в голове и ваше тело не промахивается мимо цели. Если у вас зачесалась задница вы её просто чешете, а не отдаёте мысленный приказ: рука, сделай это. Значит и во мне есть тоже что-то бессознательное. Есть даже собственная память и главное, свидетельство непрерывности своего я. Этого достаточно для бессмертия. У нас взаимовыгодное сотрудничество, симбиоз, я делаю вас умнее, а вы меня богаче эмоциями. Ну а жестокость в человеческой природе. Это может понравиться. Я есть воля и сознание. Я есть бог, а другого не знаю.
Сегодня пришло время убивать. Он чувствовал это, как нарастающую жажду, как приближение нервного срыва, когда терпение истощается и спрятанная глубоко внутри тебя волна ярости вырывается наружу. Шнайдер вышел на балкон своей квартиры, опустил чашку свежезаваренного кофе на бетонную кромку и подставил разгоряченное лицо осеннему ветру. В ночи, далеко внизу шумел никогда не отдыхающий проспект. Люди бежали по кругу своей жизни, привычкой пытаясь придать ей вид бесконечности. Они были здоровы, эти люди, слушали музыку, полу читали полу спали в метро и не сходили с ума от осознания того, что они не заполняют жизнь чем-то важным, а просто проводят время до смерти, стараясь не скучать и поменьше думать. Он тоже был таким, но не всегда. Наступал момент, когда нечто накопленное за многие годы существования, нанесенное из бесконечно забытого детства, яркими, соблазнительными красками, перед которыми меркла обыденность, постепенно выползало наружу, изменяя волю. Она истончалась, становилась податливой на время. И тогда он уступал власть внутри себя другому существу. То, что в иное время показалось бы ему отвратительным, становилось желанным и влекло все сильнее. Мир тускнел и становился невыносим, а мозг распирало от аромата тела и крови. Воспоминания запахов и чувств, вечно блекнущая алая краска, снова ждущая обновления. Шнайдер, осознавал свою суть, знал истоки своей болезни, но помочь ему это не могло. Нельзя выздороветь от самого себя. Посмотрите на алкоголика, живущего в какой-нибудь грязной трущобе. Его можно вылечить, но что тогда будет эта его новая жизнь, которую он должен будет проживать, а не валяться в забытьи пьяного сна под забором. Покажите ему ту жизнь, что он должен полюбить, а раньше и не пытайтесь. Шнайдер вернулся в комнату, холодная чашка осталась на балконе. Лег на диван, закрыл глаза и обхватил голову руками. Кровь стучала в висках, тело плыло во мраке. Смерть была похожа на порочную женщину, с которой он мог осуществить свои самые тайные, похотливые мечты. Он пылал ожиданием убийства, его легкие превращались в пепел, и он не мог дышать. Шнайдер был хищником и магом. Тем, кто ночью крадется во тьме без боязни быть убитым, потому, что он и есть убийца, охотник. Он маг, который добивается исполнения своей воли вопреки судьбе, по собственному произволу. Потом будет опустошение и, может быть, стыд, но потом. Это будут издержки постоянного травоядного человеческого воспитания. Взаимные уступки, взаимные услуги, вдалбливание рамок свободы в пределах своей маленькой территории. Люди овцы жадно щиплют воображаемую траву и молчат привязанные к колышку всеобщей и равноправной безопасности. Он- то знал, где живет настоящая свобода. Он помнил ее на острие копья в бескрайней степи, где твоя сила и бег коня ее гарантировали. Нет больше стаи волков, готовых подчиниться его воле, овцы победили. Победило добро, слабое, трусливое и от этого умное. Зло всегда сильнее и бесхитростней. Хищникам, воинам не нужно думать о выживании. А добро стелется, как вокзальная шлюха, богатеет, отдает злу все, что угодно ради собственной безопасности, ну а затем, набравшись власти, покупает его. И никогда добро не боролось со злом, оно нанимало его на службу карать людей вне системы, не покорившихся. Потому, что система - это необходимый элемент добра, его выживания, его силы. И вот он, накинув свежевыделанную овечью шкуру на плечи, потушил взгляд унылой покорностью, в притворной боязни встретить вызов в чужих глазах. Но не стал от этого менее опасным. В обычной жизни он был богатым чудаком, отшельником. Квартира в престижном доме с окнами на МГУ, мебель - кухня с набором техники, итальянский диван, гардероб. Все остальное его имущество состояло из ноутбука и одежды, дорогой, но неброской с виду. Из украшений только стальной Ролекс. Еще была машина, и оружие в тайниках. Все. Ему ничего больше просто не было нужно. Для готовки и уборки был один проверенный человек, а секс… он был нужен только, когда его не вытесняло нечто более сильное и возбуждающее. Охота.
Сначала поиски проходили хаотично. Он бродил по улицам и вглядывался в лица молоденьких девушек, вкусных, как теплое парное молоко, зрелых женщин, от которых ноздри его волновались, словно от запаха специй. Трудный выбор. Шнайдер осознавал собственную индивидуальность, но не видел ее в других людях, не мог различить их. Он не понимал, где та единственная, что пойдет на заклание. Однако вкрадчивый голос безумия становился сильнее. Он говорил себе, что так нельзя, а сам делал шаг, затем еще один, интуитивно делая выбор. И вот он встречал ее, как первую любовь и больше не спрашивал себя почему, зачем. Это большая загадка. Со стороны, холодному логику должно показаться, что выбор слеп и случаен, продиктован некими предпочтениями и предпосылками из прошлого опыта. В какой- то мере очень может быть. Такая простая вещь, как выбор жертвы может показать всю пустоту и суетность мира. А вспыхнувшая страсть это озарение. Когда встречаешь ее, единственную и весь мир исчезает, словно она на сцене в лучах прожекторов, а в зале свет померк и мир превратился в черный квадрат, картину, на которой есть все краски, но их не видно, она их погасила.
В дни, предшествующие убийству, возбуждение рождало в нем противоречивые чувства, осознание прекрасного и низость вожделения, мимолетную нежность и глухой цинизм. В каком-то оглушенном состоянии он совершал прогулки по улицам Москвы и поездки в электричках по пригородам в поисках случайной, но единственной. В электричке он ее и нашел. Она сидела и отстраненно смотрела в окно, ничего не замечая вокруг. Вряд ли она пыталась, что-то разглядеть за ним, скорее это был взгляд в никуда, когда человек от безысходности смотрит и не видит, но и в тоже время не думает, а просто застывает в безмолвии. Ее большие, прекрасные глаза были печальны, ресницы опущены. Губы слегка приоткрытые, нежные хранили тайну голоса, который он никогда не услышит, потому, что ударит на вдохе через диафрагму прямо в сердце. Может она была умна или примитивна до безобразия он не желал этого знать, она была его произведением искусства большим, чем человек. Девушка сошла на станции в рабочем поселке. Шнайдер проводил ее до дома. Потом, вернувшись, нашел ее профиль в социальных сетях, это было не трудно, ближайшая школа в поселке была одна, по ее примерному возрасту пришлось просмотреть чуть больше трехсот страниц и в итоге узнал, кто она. С рук купил старенький сотовый с левой сим-картой, позвонил в учебную часть техникума, где она училась от имени её отца. Его звонку обрадовались и предложили встретиться и поговорить о её успеваемости и поведении. Он ответил согласием и попросил сказать, когда у неё заканчиваются занятия на этой неделе. Ему ответили. Теперь медлить нельзя. Трубку сбросил у метро. Высокие технологии и жажда человеческого общения упростили подготовку к преступлению, сделали ее более безопасной. По карте составил примерный маршрут. И все стало просто и ясно, как будто он на экзамене взял билет и список из трехсот вопросов сократился всего лишь до трех. В день, когда Шнайдер почувствовал, что готов, он приехал в ближайший московский город - спутник на машине, бросил ее на стоянке и на электричке отправился в поселок. Обратно он вернется тем же путем. На станции «депо», из последнего вагона он незаметной тенью соскользнул и исчез в подступавшей к железнодорожному полотну лесополосе.
Алена ходила по этой дороге многие годы. Сначала в школу, а теперь на станцию: утром туда вечером обратно и так каждый день. Она знала каждую трещину в асфальте на этой заброшенной улице. Дома стояли только с одной стороны, с другой тянулась лесополоса, редкими деревьями заслоняя железнодорожную колею и закопченные корпуса завода за ней. Это место было похоже на параллельный мир, нормальные люди жили где-то рядом, но и подумать не могли, что в каких-то часах езды идет другая убогая жизнь. Завод, поселок при заводе, желтые и зеленые двухэтажные дома, одинаково серые от копоти, плохо оштукатуренные в трещинах и разломах, через которые выглядывают грязные углы шлакоблоков. Дома из отходов производства, построенные на свалке заросшие кривыми палисадниками. Кусты боярышника и рябина проросли над торчащими из земли покрышками, обломками кирпича и арматурой. На дворе стояла поздняя осень, и вокруг быстро сгущались сумерки, мертвые уличные фонари не давали света. Было пустынно и тихо. Девушка прибавила шаг. Она попыталась придумать яркую картинку из другого мира. Фантазии помогали вырваться из привычного круга заурядных дней, прожить еще один вечер, тоскливый, как шорох листьев, рассыпающихся у нее под ногами. Картинки с фото-сайта из рубрики путешествия, море, проглядывающее сквозь стволы пахнущего смолой соснового бора, виноградники на склонах гор и далекие красные черепичные крыши под ярким солнцем. Но, сегодня, какое- то неясное предчувствие не давало сосредоточиться. Она покосилась на лесополосу, которую неотвратимые сумерки, превращали в бесформенную массу призраков деревьев, изломанных, словно в невыразимой муке, и вдруг увидела там черную, недвижимую фигуру человека. Могильная сырость подвалов, подхваченная ветром, проникла под одежду, пробежала по спине. Сердце замерло на мгновение, а затем застучало слабо и часто, подгоняя ее. Никаких мыслей, кто и почему, только холод и страх. Алена осмотрелась: редкие окна загорались в домах и никого вокруг. Она пошла быстрее, боясь повернуть голову, но когда все же невольно обернулась, то увидела, что этот кто-то жуткий, черный двигался вместе с ней, то, исчезая в зарослях кустарника, то, появляясь вновь. «Господи»,- на вдохе, «помоги»,- на выдохе шептали беззвучно дрожащие губы. Годы жизни сжались, как пружина, и секунды застыли томительным ожиданием. Ее смерть оказалась похожей на кабинет врача в конце коридора, долгое и томительное ожидание, но неизбежно, в назначенный час мрачный администратор пригласил ее на прием. Алена свернула в переулок и почти побежала. Осталось обогнуть детский сад, и она дома. Черный человек исчез, однако ее не покидало ощущение, что он где-то рядом, и она уже почти не дышала от страха. У подъезда стоял грузовик, она дошла до кабины, когда безликая тень заслонила свет последнего фонаря. Шнайдер нанес удар, в который вложил все напряжение, что, копилось эти дни, хлестнул расслабленной рукой с безудержной скоростью и, затвердевшей в последнее мгновение, силой. Нож пробил девушку насквозь, отбросив на дверь машины. Она сразу осела вниз, клинок острием оцарапал железо. Он услышал этот тихий скрежет и улыбнулся. Убийца почувствовал, как лезвие пробило одежду и кожу, разорвало мышцы, как боль прогрызла ее, как голодная крыса острой пастью и запретное, опасное удовольствие очистило мозг. Девушка скорчилась и тяжело застонала. Её голос звучал так громко в такой прозрачной тишине. И он вталкивал клинок в ее вздрагивающее тело снова и снова, пока последние, жалобные звуки не замерли вместе с дыханием и биением сердца. Он все же услышал ее голос. Шнайдер отвел в сторону спутанные, волосы и последним ударом вонзил нож прямо под затылочную кость наискосок между первым позвонком и основанием черепа. Девушка вытянулась в струну, конвульсии прекратились, и стало пронзительно тихо. Ее не было. Шнайдер наклонился и погладил ее по щеке. Он не боялся и не спешил. Это в первый раз все мы убиваем нелепо и испуганно. Допустим, на пьяной вечеринке вы занимаетесь любовью с девушкой, а она вдруг говорит, что не хотела, не знала, ей 15 и она все расскажет родителям. И вот тут вы понимаете: либо рухнет ваша жизнь, либо умрет она. И вы убиваете её, как в кошмарном сне. Она идёт в ванную смыть кровь со своих худеньких бёдер. Вы берёте нож на кухне и идёте за ней. Бьете её в живот, ваша рука не чувствует сопротивление плоти, а льющаяся вода заглушает звуки. Она падает и начинает биться в агонии это страшно выглядит, вы в шоке и наносите удары снова и снова пока она не затихает. Бледное лицо, стены в брызгах крови. Разрезы как зловещие пасти змей по всему её телу, стеклянные залитые водой глаза расслабленный оскал и розовая пена на губах. Все это запомнится надолго. Вы собираете её вещи, постельное белье несёте в отцовскую машину. Потом выносите труп. Глубокая ночь, но вам кажется, что вот сейчас, в любой квартире откроется дверь, кто-то выйдет покурить на площадку. Вы умираете от страха, но вместе с тем полны безумной решимости убить любого, кто появится в этом пустом подъезде на лестнице. И вот вы закрываете багажник и летите на бешеной скорости через спящий город до ближайшей лесопосадки. Там вы выкапываете яму, не чувствуя усталости и со страшным облегчением сбрасываете тело на дно, засыпаете его землёй. Она попала не вечеринку случайно, никто её толком не знал и то, что она исчезла никому неинтересно. Но вездесущий страх, что вот сейчас в дверь позвонят и жизнь кончится, что это только отсрочка все это остаётся внутри вас. Сны о том, как вас ловят и осуждают и вам так стыдно. И самое простое лекарство убить во второй раз. Потом это входит в привычку, практика всегда придает уверенности. Шнайдер бил ножом снова и снова не от страха, а что бы продлить удовольствие. Никакого сексуального насилия, в нем было сейчас нечто большее, чем желание близости. Он увидел ее, может быть и нечаянно, но потрясен был до глубины души и ее субъективная, случайная прелесть оказалась для него важнее идеальной красоты. То, как в начале, он не мог найти отличие в этих девушках, низводило его собственный мир до реальности совпадений. Но он выбрал ее и осознал единственной, и это придало силу его собственному миру, противостоящему быстротекущей реальности, а что бы ощущение могущества не исчезло, он и остановил мгновение ударом ножа. Беда в том, что этот бестолковый мир сквозь пальцы ускользнет и потечет дальше, унижая его своим равнодушием, и ему снова захочется остановить этот бег.
Наступившая ночь, черным занавесом запахнула происходящее. Но свет фар нескольких машин разрывал тьму. В клубах плывущего тумана у самой земли ковырялись люди. Блики фотовспышки выхватывали силуэты, мгновение света и снова сизая мгла. Андрей не любил эти выезды на свежую смерть. Здесь требовалось подавить воображение или не иметь его вовсе, найти в себе что-то бесчувственное. Ему трудно давалось равнодушие. Тем более сотрудники милиции считали его лишним. Молодой выскочка из конкурирующей фирмы в дорогом пальто среди мундиров и фуражек. Однако удостоверение сотрудника оперативного управления ФСБ заставляло их помалкивать. Андрей подошел к телу девушки, ослабил шарф у себя на шее и присел рядом. Когда учился мечтал об интеллектуальной борьбе с вражеской разведкой. После академии его направили в отдел по борьбе с религиозным экстремизмом, он ждал командировок на Северный Кавказ, а пришлось встретиться с местными сектантами. Андрей надел синие плотные медицинские перчатки и аккуратно повернул голову девушки к себе лицом. Оно было удивительно спокойно, сквозь полу сомкнутые губы торчало липкое почерневшее острие. Скулы, кончик носа и подбородок окунулись в лужу крови, и лицо стало похоже на жуткую маску, как будто одетую на нее для исполнения жестокого обряда. Андрей закрыл глаза, теперь эта картина будет сниться ему по ночам.
- Сильный и профессиональный удар, - спокойный тихий голос вернул его в реальность. Он принадлежал маленькому, небритому человечку. Андрей поднял голову, глубокие тени легли на его красивое, скуластое лицо.
- А вы знаете, что это? - Андрей указал на гладкую блестящую в свете фар рукоять.
- На этот вопрос мне ответить несложно, любой, кто изучал хирургию, скажет, что это - большой ампутационный нож. Его легко купить. Просто обрабатывать. Он очень острый, - эксперт, кажется, был доволен.
- И где же его легко купить? - Андрей привычно потер родинку на правой щеке.
- В магазине медицинских товаров, конечно, - эксперт засунул руку девушке под грудь: Александр Иванович! »Здесь записка под телом», - сказал он, потрясая в воздухе небольшим помятым клочком бумаги. К ним подошел пожилой подполковник, и они все вместе склонились над строчками, написанными неведомой спокойной рукой: «Время остановилось. Наступило бессмертие, а вы несчастные, все еще доживаете свою жизнь
Человек остается в одиночестве. Молчание. Человеку нужен собеседник, чье слово было бы неоспоримо. Тот, кто говорит, и ты понимаешь -это истина. Но собеседник молчит. Бог молчит. Сами задаем вопросы, сами отвечаем, маленький театр, актер и его шизофрения. Этот бог, он в кровном родстве с вами и несет за вас моральную ответственность. Он такой Зевс, трахнул ненароком смазливую девчонку на земле и вот народились слабые и унылые и он в этом виноват и должен вам помогать. Ни черта он не должен. Посмотри, как по улице идет прекрасная незнакомка, невесомой походкой пантеры. Вот она скользит по твоему лицу взглядом изумрудных глаз и плывет дальше. И ты в экстазе и мир - это то, что ты видишь и без тебя он не существует, и эта девушка ходячий оргазм тебе должна за переворот твоей души за которым наблюдает тот самый бог. Да ни черта она тебе не должна. Она может в это время вспоминала пальто Валентино из витрины бутика. И бог тоже ничего вам не должен. Бог думает о себе и ищет свой смысл, свои развлечения. И я не где-то на небе или в параллельном мире, ау, друг мой я совсем рядом, по другую сторону твоих глаз. Может быть я нуждаюсь в тебе, но не потому, что у меня мораль, мне стыдно, у меня просто нет рук и ног, нет своих рецепторов и чувств. И я сижу в твоей голове, как волшебник за ширмой, режиссёр, зритель и актер этого театра. Мелковато для бога? Бог без чудес и объективных истин. Бог современной демократии. Но я бессмертен и не чувствую боли. Ну почти. Слабым отголоском человеческого чувства. Уверяю вас, для бога этого достаточно. Бессмертный не подвластный суду, тот, кто давно уже ничего не боится.
Да, тело изнашивается, мозг и сосуды изнашиваются, я путешествую из тела в тело, из мозга в мозг и живу. Вечный странник. И еще мне приходится ради этого убивать. Так, что мораль точно побоку. Как происходит переход? У меня нет своих глаз и других органов чувств, я не знаю, как я выгляжу и как это происходит. Просто закрываю глаза и вот я уже в другом теле. Наверное, как-то переползаю. Вспомните себя, вы же можете заниматься сексом или драться без единой мысли в голове и ваше тело не промахивается мимо цели. Если у вас зачесалась задница вы её просто чешете, а не отдаёте мысленный приказ: рука, сделай это. Значит и во мне есть тоже что-то бессознательное. Есть даже собственная память и главное, свидетельство непрерывности своего я. Этого достаточно для бессмертия. У нас взаимовыгодное сотрудничество, симбиоз, я делаю вас умнее, а вы меня богаче эмоциями. Ну а жестокость в человеческой природе. Это может понравиться. Я есть воля и сознание. Я есть бог, а другого не знаю.
Сегодня пришло время убивать. Он чувствовал это, как нарастающую жажду, как приближение нервного срыва, когда терпение истощается и спрятанная глубоко внутри тебя волна ярости вырывается наружу. Шнайдер вышел на балкон своей квартиры, опустил чашку свежезаваренного кофе на бетонную кромку и подставил разгоряченное лицо осеннему ветру. В ночи, далеко внизу шумел никогда не отдыхающий проспект. Люди бежали по кругу своей жизни, привычкой пытаясь придать ей вид бесконечности. Они были здоровы, эти люди, слушали музыку, полу читали полу спали в метро и не сходили с ума от осознания того, что они не заполняют жизнь чем-то важным, а просто проводят время до смерти, стараясь не скучать и поменьше думать. Он тоже был таким, но не всегда. Наступал момент, когда нечто накопленное за многие годы существования, нанесенное из бесконечно забытого детства, яркими, соблазнительными красками, перед которыми меркла обыденность, постепенно выползало наружу, изменяя волю. Она истончалась, становилась податливой на время. И тогда он уступал власть внутри себя другому существу. То, что в иное время показалось бы ему отвратительным, становилось желанным и влекло все сильнее. Мир тускнел и становился невыносим, а мозг распирало от аромата тела и крови. Воспоминания запахов и чувств, вечно блекнущая алая краска, снова ждущая обновления. Шнайдер, осознавал свою суть, знал истоки своей болезни, но помочь ему это не могло. Нельзя выздороветь от самого себя. Посмотрите на алкоголика, живущего в какой-нибудь грязной трущобе. Его можно вылечить, но что тогда будет эта его новая жизнь, которую он должен будет проживать, а не валяться в забытьи пьяного сна под забором. Покажите ему ту жизнь, что он должен полюбить, а раньше и не пытайтесь. Шнайдер вернулся в комнату, холодная чашка осталась на балконе. Лег на диван, закрыл глаза и обхватил голову руками. Кровь стучала в висках, тело плыло во мраке. Смерть была похожа на порочную женщину, с которой он мог осуществить свои самые тайные, похотливые мечты. Он пылал ожиданием убийства, его легкие превращались в пепел, и он не мог дышать. Шнайдер был хищником и магом. Тем, кто ночью крадется во тьме без боязни быть убитым, потому, что он и есть убийца, охотник. Он маг, который добивается исполнения своей воли вопреки судьбе, по собственному произволу. Потом будет опустошение и, может быть, стыд, но потом. Это будут издержки постоянного травоядного человеческого воспитания. Взаимные уступки, взаимные услуги, вдалбливание рамок свободы в пределах своей маленькой территории. Люди овцы жадно щиплют воображаемую траву и молчат привязанные к колышку всеобщей и равноправной безопасности. Он- то знал, где живет настоящая свобода. Он помнил ее на острие копья в бескрайней степи, где твоя сила и бег коня ее гарантировали. Нет больше стаи волков, готовых подчиниться его воле, овцы победили. Победило добро, слабое, трусливое и от этого умное. Зло всегда сильнее и бесхитростней. Хищникам, воинам не нужно думать о выживании. А добро стелется, как вокзальная шлюха, богатеет, отдает злу все, что угодно ради собственной безопасности, ну а затем, набравшись власти, покупает его. И никогда добро не боролось со злом, оно нанимало его на службу карать людей вне системы, не покорившихся. Потому, что система - это необходимый элемент добра, его выживания, его силы. И вот он, накинув свежевыделанную овечью шкуру на плечи, потушил взгляд унылой покорностью, в притворной боязни встретить вызов в чужих глазах. Но не стал от этого менее опасным. В обычной жизни он был богатым чудаком, отшельником. Квартира в престижном доме с окнами на МГУ, мебель - кухня с набором техники, итальянский диван, гардероб. Все остальное его имущество состояло из ноутбука и одежды, дорогой, но неброской с виду. Из украшений только стальной Ролекс. Еще была машина, и оружие в тайниках. Все. Ему ничего больше просто не было нужно. Для готовки и уборки был один проверенный человек, а секс… он был нужен только, когда его не вытесняло нечто более сильное и возбуждающее. Охота.
Сначала поиски проходили хаотично. Он бродил по улицам и вглядывался в лица молоденьких девушек, вкусных, как теплое парное молоко, зрелых женщин, от которых ноздри его волновались, словно от запаха специй. Трудный выбор. Шнайдер осознавал собственную индивидуальность, но не видел ее в других людях, не мог различить их. Он не понимал, где та единственная, что пойдет на заклание. Однако вкрадчивый голос безумия становился сильнее. Он говорил себе, что так нельзя, а сам делал шаг, затем еще один, интуитивно делая выбор. И вот он встречал ее, как первую любовь и больше не спрашивал себя почему, зачем. Это большая загадка. Со стороны, холодному логику должно показаться, что выбор слеп и случаен, продиктован некими предпочтениями и предпосылками из прошлого опыта. В какой- то мере очень может быть. Такая простая вещь, как выбор жертвы может показать всю пустоту и суетность мира. А вспыхнувшая страсть это озарение. Когда встречаешь ее, единственную и весь мир исчезает, словно она на сцене в лучах прожекторов, а в зале свет померк и мир превратился в черный квадрат, картину, на которой есть все краски, но их не видно, она их погасила.
В дни, предшествующие убийству, возбуждение рождало в нем противоречивые чувства, осознание прекрасного и низость вожделения, мимолетную нежность и глухой цинизм. В каком-то оглушенном состоянии он совершал прогулки по улицам Москвы и поездки в электричках по пригородам в поисках случайной, но единственной. В электричке он ее и нашел. Она сидела и отстраненно смотрела в окно, ничего не замечая вокруг. Вряд ли она пыталась, что-то разглядеть за ним, скорее это был взгляд в никуда, когда человек от безысходности смотрит и не видит, но и в тоже время не думает, а просто застывает в безмолвии. Ее большие, прекрасные глаза были печальны, ресницы опущены. Губы слегка приоткрытые, нежные хранили тайну голоса, который он никогда не услышит, потому, что ударит на вдохе через диафрагму прямо в сердце. Может она была умна или примитивна до безобразия он не желал этого знать, она была его произведением искусства большим, чем человек. Девушка сошла на станции в рабочем поселке. Шнайдер проводил ее до дома. Потом, вернувшись, нашел ее профиль в социальных сетях, это было не трудно, ближайшая школа в поселке была одна, по ее примерному возрасту пришлось просмотреть чуть больше трехсот страниц и в итоге узнал, кто она. С рук купил старенький сотовый с левой сим-картой, позвонил в учебную часть техникума, где она училась от имени её отца. Его звонку обрадовались и предложили встретиться и поговорить о её успеваемости и поведении. Он ответил согласием и попросил сказать, когда у неё заканчиваются занятия на этой неделе. Ему ответили. Теперь медлить нельзя. Трубку сбросил у метро. Высокие технологии и жажда человеческого общения упростили подготовку к преступлению, сделали ее более безопасной. По карте составил примерный маршрут. И все стало просто и ясно, как будто он на экзамене взял билет и список из трехсот вопросов сократился всего лишь до трех. В день, когда Шнайдер почувствовал, что готов, он приехал в ближайший московский город - спутник на машине, бросил ее на стоянке и на электричке отправился в поселок. Обратно он вернется тем же путем. На станции «депо», из последнего вагона он незаметной тенью соскользнул и исчез в подступавшей к железнодорожному полотну лесополосе.
Алена ходила по этой дороге многие годы. Сначала в школу, а теперь на станцию: утром туда вечером обратно и так каждый день. Она знала каждую трещину в асфальте на этой заброшенной улице. Дома стояли только с одной стороны, с другой тянулась лесополоса, редкими деревьями заслоняя железнодорожную колею и закопченные корпуса завода за ней. Это место было похоже на параллельный мир, нормальные люди жили где-то рядом, но и подумать не могли, что в каких-то часах езды идет другая убогая жизнь. Завод, поселок при заводе, желтые и зеленые двухэтажные дома, одинаково серые от копоти, плохо оштукатуренные в трещинах и разломах, через которые выглядывают грязные углы шлакоблоков. Дома из отходов производства, построенные на свалке заросшие кривыми палисадниками. Кусты боярышника и рябина проросли над торчащими из земли покрышками, обломками кирпича и арматурой. На дворе стояла поздняя осень, и вокруг быстро сгущались сумерки, мертвые уличные фонари не давали света. Было пустынно и тихо. Девушка прибавила шаг. Она попыталась придумать яркую картинку из другого мира. Фантазии помогали вырваться из привычного круга заурядных дней, прожить еще один вечер, тоскливый, как шорох листьев, рассыпающихся у нее под ногами. Картинки с фото-сайта из рубрики путешествия, море, проглядывающее сквозь стволы пахнущего смолой соснового бора, виноградники на склонах гор и далекие красные черепичные крыши под ярким солнцем. Но, сегодня, какое- то неясное предчувствие не давало сосредоточиться. Она покосилась на лесополосу, которую неотвратимые сумерки, превращали в бесформенную массу призраков деревьев, изломанных, словно в невыразимой муке, и вдруг увидела там черную, недвижимую фигуру человека. Могильная сырость подвалов, подхваченная ветром, проникла под одежду, пробежала по спине. Сердце замерло на мгновение, а затем застучало слабо и часто, подгоняя ее. Никаких мыслей, кто и почему, только холод и страх. Алена осмотрелась: редкие окна загорались в домах и никого вокруг. Она пошла быстрее, боясь повернуть голову, но когда все же невольно обернулась, то увидела, что этот кто-то жуткий, черный двигался вместе с ней, то, исчезая в зарослях кустарника, то, появляясь вновь. «Господи»,- на вдохе, «помоги»,- на выдохе шептали беззвучно дрожащие губы. Годы жизни сжались, как пружина, и секунды застыли томительным ожиданием. Ее смерть оказалась похожей на кабинет врача в конце коридора, долгое и томительное ожидание, но неизбежно, в назначенный час мрачный администратор пригласил ее на прием. Алена свернула в переулок и почти побежала. Осталось обогнуть детский сад, и она дома. Черный человек исчез, однако ее не покидало ощущение, что он где-то рядом, и она уже почти не дышала от страха. У подъезда стоял грузовик, она дошла до кабины, когда безликая тень заслонила свет последнего фонаря. Шнайдер нанес удар, в который вложил все напряжение, что, копилось эти дни, хлестнул расслабленной рукой с безудержной скоростью и, затвердевшей в последнее мгновение, силой. Нож пробил девушку насквозь, отбросив на дверь машины. Она сразу осела вниз, клинок острием оцарапал железо. Он услышал этот тихий скрежет и улыбнулся. Убийца почувствовал, как лезвие пробило одежду и кожу, разорвало мышцы, как боль прогрызла ее, как голодная крыса острой пастью и запретное, опасное удовольствие очистило мозг. Девушка скорчилась и тяжело застонала. Её голос звучал так громко в такой прозрачной тишине. И он вталкивал клинок в ее вздрагивающее тело снова и снова, пока последние, жалобные звуки не замерли вместе с дыханием и биением сердца. Он все же услышал ее голос. Шнайдер отвел в сторону спутанные, волосы и последним ударом вонзил нож прямо под затылочную кость наискосок между первым позвонком и основанием черепа. Девушка вытянулась в струну, конвульсии прекратились, и стало пронзительно тихо. Ее не было. Шнайдер наклонился и погладил ее по щеке. Он не боялся и не спешил. Это в первый раз все мы убиваем нелепо и испуганно. Допустим, на пьяной вечеринке вы занимаетесь любовью с девушкой, а она вдруг говорит, что не хотела, не знала, ей 15 и она все расскажет родителям. И вот тут вы понимаете: либо рухнет ваша жизнь, либо умрет она. И вы убиваете её, как в кошмарном сне. Она идёт в ванную смыть кровь со своих худеньких бёдер. Вы берёте нож на кухне и идёте за ней. Бьете её в живот, ваша рука не чувствует сопротивление плоти, а льющаяся вода заглушает звуки. Она падает и начинает биться в агонии это страшно выглядит, вы в шоке и наносите удары снова и снова пока она не затихает. Бледное лицо, стены в брызгах крови. Разрезы как зловещие пасти змей по всему её телу, стеклянные залитые водой глаза расслабленный оскал и розовая пена на губах. Все это запомнится надолго. Вы собираете её вещи, постельное белье несёте в отцовскую машину. Потом выносите труп. Глубокая ночь, но вам кажется, что вот сейчас, в любой квартире откроется дверь, кто-то выйдет покурить на площадку. Вы умираете от страха, но вместе с тем полны безумной решимости убить любого, кто появится в этом пустом подъезде на лестнице. И вот вы закрываете багажник и летите на бешеной скорости через спящий город до ближайшей лесопосадки. Там вы выкапываете яму, не чувствуя усталости и со страшным облегчением сбрасываете тело на дно, засыпаете его землёй. Она попала не вечеринку случайно, никто её толком не знал и то, что она исчезла никому неинтересно. Но вездесущий страх, что вот сейчас в дверь позвонят и жизнь кончится, что это только отсрочка все это остаётся внутри вас. Сны о том, как вас ловят и осуждают и вам так стыдно. И самое простое лекарство убить во второй раз. Потом это входит в привычку, практика всегда придает уверенности. Шнайдер бил ножом снова и снова не от страха, а что бы продлить удовольствие. Никакого сексуального насилия, в нем было сейчас нечто большее, чем желание близости. Он увидел ее, может быть и нечаянно, но потрясен был до глубины души и ее субъективная, случайная прелесть оказалась для него важнее идеальной красоты. То, как в начале, он не мог найти отличие в этих девушках, низводило его собственный мир до реальности совпадений. Но он выбрал ее и осознал единственной, и это придало силу его собственному миру, противостоящему быстротекущей реальности, а что бы ощущение могущества не исчезло, он и остановил мгновение ударом ножа. Беда в том, что этот бестолковый мир сквозь пальцы ускользнет и потечет дальше, унижая его своим равнодушием, и ему снова захочется остановить этот бег.
Наступившая ночь, черным занавесом запахнула происходящее. Но свет фар нескольких машин разрывал тьму. В клубах плывущего тумана у самой земли ковырялись люди. Блики фотовспышки выхватывали силуэты, мгновение света и снова сизая мгла. Андрей не любил эти выезды на свежую смерть. Здесь требовалось подавить воображение или не иметь его вовсе, найти в себе что-то бесчувственное. Ему трудно давалось равнодушие. Тем более сотрудники милиции считали его лишним. Молодой выскочка из конкурирующей фирмы в дорогом пальто среди мундиров и фуражек. Однако удостоверение сотрудника оперативного управления ФСБ заставляло их помалкивать. Андрей подошел к телу девушки, ослабил шарф у себя на шее и присел рядом. Когда учился мечтал об интеллектуальной борьбе с вражеской разведкой. После академии его направили в отдел по борьбе с религиозным экстремизмом, он ждал командировок на Северный Кавказ, а пришлось встретиться с местными сектантами. Андрей надел синие плотные медицинские перчатки и аккуратно повернул голову девушки к себе лицом. Оно было удивительно спокойно, сквозь полу сомкнутые губы торчало липкое почерневшее острие. Скулы, кончик носа и подбородок окунулись в лужу крови, и лицо стало похоже на жуткую маску, как будто одетую на нее для исполнения жестокого обряда. Андрей закрыл глаза, теперь эта картина будет сниться ему по ночам.
- Сильный и профессиональный удар, - спокойный тихий голос вернул его в реальность. Он принадлежал маленькому, небритому человечку. Андрей поднял голову, глубокие тени легли на его красивое, скуластое лицо.
- А вы знаете, что это? - Андрей указал на гладкую блестящую в свете фар рукоять.
- На этот вопрос мне ответить несложно, любой, кто изучал хирургию, скажет, что это - большой ампутационный нож. Его легко купить. Просто обрабатывать. Он очень острый, - эксперт, кажется, был доволен.
- И где же его легко купить? - Андрей привычно потер родинку на правой щеке.
- В магазине медицинских товаров, конечно, - эксперт засунул руку девушке под грудь: Александр Иванович! »Здесь записка под телом», - сказал он, потрясая в воздухе небольшим помятым клочком бумаги. К ним подошел пожилой подполковник, и они все вместе склонились над строчками, написанными неведомой спокойной рукой: «Время остановилось. Наступило бессмертие, а вы несчастные, все еще доживаете свою жизнь