Три еврея
Жили-были три еврея, и каждый из них возвестил ойкумене новое откровение, начинавшееся со слов «человек есть не что иное, как». Этим они и прославились и миру запомнились, хотя были у них действительные заслуги на научном поприще, впрочем, далеко не равноценные.
Создали они школы, точнее, секты, в которых и утвердились в качестве пророков.
Первого звали Карл Маркс. У него человек получился «совокупностью общественных отношений».
Второго звали Сигизмунд Шломо Фройд, но взял он себе почему-то звучное арийское имя Зигмунд. У этого человек свелся к безудержной сексуальности и всему, что ей мешает реализоваться, что не помешало ему впоследствии совершенно случайно наткнуться на «влечение к смерти» и изменить, таким образом, собственному монизму, хотя других за такие штуки он карал строго, называя «параноиками» и подвергая остракизму.
Третьего звали Норберт Винер. Он редуцировал человека к совокупности [отрицательных] обратных связей.
Что между ними общего?
Каждый стал родоначальником околонаучной секты разной степени тоталитарности. Каждый соорудил из науки сенсацию.
Если бы Маркс в тиши кабинета просто объяснил феномен самовозрастания капитала с помощью метафоры прибавочной стоимости, он остался бы в памяти потомков выдающимся экономистом, но при этом не возникло бы самого термина «марксизм» (впрочем, сам он к марксистам себя не причислял, за что, конечно, отдельное спасибо).
Фройд изначально был настроен на сенсацию, он даже ухитрился намертво связать со своим именем вещи хорошо известные (так, большинство слышавших звон скажут вам, что он «открыл» безсознательное, хотя это самое без/подсознательное в его времена было моднейшей темой разнообразных тусовок). И, надо отдать ему должное, получилось действительно громко; вклад же его в серьезную науку минимален.
Винеру тоже удалось вызвать изрядный всплеск, до сих пор круги идут; из бредней, посвященных грядущему бунту машин можно составить нехилую библиотеку. Впрочем, сам он позволил себе, кажется, только одно ослепительно яркое высказывание: «человека можно передать по проводам», зато его эпигоны, норовя перещеголять не только своего принципала, но и друг друга, наговорили столько ахинеи, что у грядущих поколений будет повод «и подивиться и ужаснуться». Что же касается сенсационности, то В.И.Арнольд писал о заимствовании методов самопиара «Теорией катастроф» именно у кибернетики.
Но главное общее - это даже не ложность утверждения «человек есть X». Тут ложь не в конкретном X, а в самом допущении возможности такой формулировки, эта формула не семантически неверна, а синтаксически некорректна. Любое подведение человека под объемлющий род и видовое отличие (чем баловались еще древние, достаточно вспомнить «человека Платона») будет вопиюще однобоко и просто смешно; попытка свести определение к набору признаков точно так же окончится пустым сотрясением воздуха. Это можно сформулировать следующим образом, если угодно. Генерируя случайные тексты, мы, теоретически, можем получить «Войну и мир», пусть вероятность этого почти (но все же почти) неотличима от нуля. Но вот сгенерировать истинное высказывание, начинающееся со слов «человек есть не что иное, как», мы не можем в принципе.
Антропология в конечном итоге обязана быть апофатической; не может глаз увидеть сам себя, разве что, в зеркале, но тут зеркалу взяться неоткуда. Возможно, и даже вероятно, что человек не сложнее муравья и нет ничего проще, чем изучить его вдоль и поперек, но для этого нужно выполнить одно условие - перестать самому быть человеком. Но что при этом станется с миром? И что останется на предметном стекле микроскопа?
В конце сошлемся на авторитет:
А бояться-то надо только того,
Кто скажет: "Я знаю, как надо!"
Гоните его! Не верьте ему!
Он врет! Он н е з н а е т -- к а к надо!
Прошу заметить, я не сполз с темы. Мы не можем знать, что такое человек (и кто виноват), как не можем знать, что делать.
И последнее. Почему, собственно, три еврея, а не, скажем, француза? А Б-г его знает.
Создали они школы, точнее, секты, в которых и утвердились в качестве пророков.
Первого звали Карл Маркс. У него человек получился «совокупностью общественных отношений».
Второго звали Сигизмунд Шломо Фройд, но взял он себе почему-то звучное арийское имя Зигмунд. У этого человек свелся к безудержной сексуальности и всему, что ей мешает реализоваться, что не помешало ему впоследствии совершенно случайно наткнуться на «влечение к смерти» и изменить, таким образом, собственному монизму, хотя других за такие штуки он карал строго, называя «параноиками» и подвергая остракизму.
Третьего звали Норберт Винер. Он редуцировал человека к совокупности [отрицательных] обратных связей.
Что между ними общего?
Каждый стал родоначальником околонаучной секты разной степени тоталитарности. Каждый соорудил из науки сенсацию.
Если бы Маркс в тиши кабинета просто объяснил феномен самовозрастания капитала с помощью метафоры прибавочной стоимости, он остался бы в памяти потомков выдающимся экономистом, но при этом не возникло бы самого термина «марксизм» (впрочем, сам он к марксистам себя не причислял, за что, конечно, отдельное спасибо).
Фройд изначально был настроен на сенсацию, он даже ухитрился намертво связать со своим именем вещи хорошо известные (так, большинство слышавших звон скажут вам, что он «открыл» безсознательное, хотя это самое без/подсознательное в его времена было моднейшей темой разнообразных тусовок). И, надо отдать ему должное, получилось действительно громко; вклад же его в серьезную науку минимален.
Винеру тоже удалось вызвать изрядный всплеск, до сих пор круги идут; из бредней, посвященных грядущему бунту машин можно составить нехилую библиотеку. Впрочем, сам он позволил себе, кажется, только одно ослепительно яркое высказывание: «человека можно передать по проводам», зато его эпигоны, норовя перещеголять не только своего принципала, но и друг друга, наговорили столько ахинеи, что у грядущих поколений будет повод «и подивиться и ужаснуться». Что же касается сенсационности, то В.И.Арнольд писал о заимствовании методов самопиара «Теорией катастроф» именно у кибернетики.
Но главное общее - это даже не ложность утверждения «человек есть X». Тут ложь не в конкретном X, а в самом допущении возможности такой формулировки, эта формула не семантически неверна, а синтаксически некорректна. Любое подведение человека под объемлющий род и видовое отличие (чем баловались еще древние, достаточно вспомнить «человека Платона») будет вопиюще однобоко и просто смешно; попытка свести определение к набору признаков точно так же окончится пустым сотрясением воздуха. Это можно сформулировать следующим образом, если угодно. Генерируя случайные тексты, мы, теоретически, можем получить «Войну и мир», пусть вероятность этого почти (но все же почти) неотличима от нуля. Но вот сгенерировать истинное высказывание, начинающееся со слов «человек есть не что иное, как», мы не можем в принципе.
Антропология в конечном итоге обязана быть апофатической; не может глаз увидеть сам себя, разве что, в зеркале, но тут зеркалу взяться неоткуда. Возможно, и даже вероятно, что человек не сложнее муравья и нет ничего проще, чем изучить его вдоль и поперек, но для этого нужно выполнить одно условие - перестать самому быть человеком. Но что при этом станется с миром? И что останется на предметном стекле микроскопа?
В конце сошлемся на авторитет:
А бояться-то надо только того,
Кто скажет: "Я знаю, как надо!"
Гоните его! Не верьте ему!
Он врет! Он н е з н а е т -- к а к надо!
Прошу заметить, я не сполз с темы. Мы не можем знать, что такое человек (и кто виноват), как не можем знать, что делать.
И последнее. Почему, собственно, три еврея, а не, скажем, француза? А Б-г его знает.