Кесари и папы времен христологических споров
Хорошо изложенная история, но, как и положено, с конфессиональными симпатиями и штампами... Фрагмент более крупной статьи, об отношениях константинопольских царей и римских епископов в контексте "монофизитско-монофелитских" разборок в империи.
ПРАВОСЛАВИЕ И КАТОЛИЧЕСТВО (3)
createc1 февраля, 11:48
3. Христологические споры: схизма Акакия
Понтификат Геласия целиком приходится на период схизмы Акакия. О значении этого церковного раскола нужно сказать несколько слов. Поводом послужило назначение в Александрию Константинополем монофизитского в глазах Рима и, следовательно, еретического патриарха, а именно Петра Монга. Он принял объявленную императором Зено-ном в 482 г. "Формулу единства", так называемый "Эноти-кон", духовным отцом которой был патриарх Константинопольский Акакий. Поэтому Константинополь признал его веру правоверной. Однако в Риме думали иначе и поставили Петру Монгу в упрек, что он является приверженцем Евтихия, осужденного в Халкидонне. Папа Симплиций (468-483) сразу же запротестовал против принятия еретика Петра Монга в церковное общение правоверных и потребовал, чтобы это принятие было отменено. Симплиций вскоре после этого умер. Его преемник Феликс III (483-492) отправил посольство в Константинополь и потребовал от Акакия держать ответ перед папским трибуналом. Легаты в Константинополе, как это часто бывает в истории, не выполнили свое поручение и признали веру Петра Монга православной. После возвращения в Рим они были отлучены от причастия римским собором под председательством папы. Тот же собор объявил патриарха Акакия лишенным кафедры, поскольку он поддерживает церковное общение с еретиком Петром Монгом. Это был открытый разрыв между Римом и Константинополем. Раскол продолжался до 519 г. Все попытки примирения не удавались до тех пор, пока в Константинополе не воцарился Юстин, который четко и недвусмысленно высказался в пользу решений Халкидонского собора.
В этом споре речь шла об одном вопросе веры, и это не была просто борьба за власть между Римом и Константинополем, как это иногда представляют. В Риме были убеждены, что Петр Монг - еретик, и что поэтому патриархов константинопольских, которые состояли в церковном общении с ним и его преемниками, можно было подозревать в ереси. Рим порвал отношения с Константинополем не потому, что Константинополь, строго говоря, противоправно смещал и назначал патриархов в Александрии по своему произволу. Если бы речь шла только об этом, то можно было бы говорить о борьбе за власть. Однако речь шла о вере: Петр Монг был в глазах Рима еретиком, приверженцем Евтихия. Поэтому папы оставались неумолимы в своем убеждении выполнять свой долг, а именно, защищать чистоту веры. В попытках примирения недостатка не было. Они провалились даже в то время, когда патриархом в Константинополе был Евфимий (490-496), который без всякого сомнения считался убежденным последователем Халкидонского собора. Папа Феликс отказался вступить в церковное общение даже с ним, поскольку в Константинополе не пошли на требование Рима исключить имя Акакия из диптихов.
Для оценки всего спора нужно сперва задаться вопросом, был ли Петр Монг действительно еретиком. В Риме это принимали безо всяких сомнений, потому что Петр говорил только об одной природе Христа. Но разве и святой Кирилл Александрийский, который стоит вне всякого подозрения в ереси, не говорил об "одной" воплотившейся природе Бога-Слова"? Диоскор был осужден в Халкидоне не как еретик. Все расхождение с последующим монофизитством ведь было, как мы теперь четко видим, в значительной своей части спором о словах, трагическим спором, который, к сожалению, и до настоящего времени отрывает многих искренних христиан от вселенской Церкви. Тот факт, что различными словами может выражаться одно и то же содержание веры не был понят ни тогда в Риме, ни пока еще где-либо в ином месте. Рим требовал от Востока принятия своей "формулы" веры, которая к тому же была и формулой вселенского собора в Халкидоне. Это привело к расколу.
На Востоке же смотрели на вещи совершенно другими глазами. Петр Монг принял формулу единства (Энотикон) императора Зенона, и поэтому он в глазах византийцев был православным. Дело в том, что сама эта формула выражала правильную веру, хотя император и изложил ее только полнотой своей власти как верховный глава христианства. Для этого он не нуждался ни в Соборе, ни в епископах. Это было, впрочем, важным прецедентом на будущее. Итак, здесь снова был задействован восточный, им-перско-церковный принцип. Кто бы осмелился обвинять в ереси явного наместника Бога на земле, властителя, помазанника Божия? В Энотиконе автор избежал оспариваемых выражений "одна природа", "две природы", не отклонил конкретно решений Халкидонского собора, но и не безусловно принял их. Эта формула веры была принята подавляющим большинством епископов Восточной половины Империи. Ее отклонили только совершенно радикальные монофизиты. Даже Север, патриарх Антиохийский (512-518), собственно и явившийся отцом позднейшего, чисто вербального монофизитства, принял эту формулу. В глазах византийцев был православным тот, кто принимал эту формулу. Следовательно, осуждение Петра Монга и Акакия Римом в глазах греков было несправедливым. Приговор патриарху столицы, по имению византийцев, был не в компетенции папы, а только Вселенского собора. Следовательно, когда Рим отказал в церковном общении Востоку, то это акт - опять же в глазах византийцев - основывался на ошибочных предпосылках и поэтому не должен был иметь значения. Значит, обязательный авторитет папы в делах веры и абсолютная необходимость общения с верховным главой вселенской Церкви, тогда не были ясно осознаваемы в Константинополе. Разумеется, там не чувствовали себя раскольниками и тем более еретиками, но и пока еще не обвиняли Запад в ереси. Следовательно, в этом споре в принципе речь шла о расхождении в правильном понимании Церкви. Снова непримиримо встали друг против друга папско-церковный и имперско-церковный принципы. В Константинополе не были готовы получать приказы из Рима. Со всей прямотой эту точку зрения выразил император Анастасий (491-518) в своем письме папе Гормизде от 11 июля 517 г., в котором читаем: "Если некоторые люди, которые выводят свою власть от самих апостолов, а при этом своим непослушанием пренебрегают применять благое учение, то мы не знаем, где мы можем найти учение благосердного Господа и великого Бога... Быть оскорбленными и принимаемыми за ничто, это мы можем вынести, но мы не можем допустить, чтобы нам приказывали". Анастасий здесь боролся не против политических превышений власти папой - об этом не было и речи, но против его религиозного авторитета, который казался для императора непереносимым. Императивное вмешательство папы в дела Востока император в принципе отклонял. При восстановлении общения с Римом в 519 г., при папе Гормизде и императоре Юстине византийцы хотя и признали в знаменитой "Формуле Гормизды" авторитет папы, но ни в коем случае не согласились с тем, что прежде они будто бы заблуждались в вере - они были убеждены, что такого не было, - а также и с тем, что Акакий был осужден правильно. Патриарх Иоанн предпослал формуле предисловие, в которой подчеркивалось, что Старый и Новый Рим единодушны в вере. Пассаж об осуждении Акакия в редакции формулы унии, принятой Константинополем, был опущен. Чтобы сохранить добрый мир, византийцы согласились на исключение имени Акакия из диптихов.
4. Имперская Церковь против Папской в период правления Юстиниана (527-565 гг.)
Заключение мира в 519 г. представлялось как триумф папства и папской концепции Церкви. Но уже папа Гормизда, видимо, предчувствовал, что с новым правлением в Константинополе, несмотря на все шаги навстречу, еще можно опасаться более значительных трудностей, чем прежде. Хотя он приветствовал в письме от 26 марта 519 г. императора Юстина как "Езекию нашего века" и хвалил высокопарными словами его заслуги в устранении схизмы, однако, в том же письме звучит и озабоченность о будущем, когда он призвал императора "не терпеть никаких послаблений в таком хорошем начинании". Эта озабоченность была достаточно обоснованной. Вскоре после этого в 527 г. на императорский трон взошел один из самых типичных и самых энергичных представителей идеи имперской Церкви - Юстиниан. Его идеалом было единство, его восстановление - поэтому он пытался снова завоевать потерянные империей территории на Западе, - и единство внутри государства: речь шла преимущественно о единстве в вере, а именно - устранение монофизитского раскола. Путь к этому император наметил пройти как богоизбранный высочайший повелитель единого христианского сообщества, для которого Церковь является только одним из аспектов. Церковь была необратимо втянута в единое государство, когда она осмеливалась противостоять ему. Хотя Юстиниан подчеркивал свое благоговение перед Апостольским Престолом в Риме, но в случае необходимости умел проводить различие между самим Престолом и тем, кто его занимает. Того он мог и взять в плен, как он сделал в 537 г. с папой Сильверием, а несколько лет спустя, в 545, с его преемником Ви-гилием. Арестованного он мог подвергнуть самому сильному давлению до тех пор, пока тот, наконец, не принимал составленную императором формулу веры. Вигилий, насильственно доставленный в Константинополь и подвергшийся там грубому обращению, наконец подписал, но с соблюдением решений Халкидонского собора, 11 апреля 548 г. осуждение "трех глав" (учения Феодора Мопсуэтского, Феодорита и Ивы Эдесского). Но вскоре под давлением оппозиции на Западе от своей подписи он снова отказался. Вигилий отказался присутствовать на соборе в Константинополе в 553 г., но, в конечном счете, вынужден был признать его догматические определения. Здесь Юстиниан принуждал принять Запад восточную концепцию Церкви, имперско-церковную идею, как он ее развил в новелле 105 и в предисловии к 6-й новелле. В новелле 105 утверждается: "Император послан Богом как живой закон для людей". Это распространяется также и на дела Церкви, и тот, кто не подчиняется такому закону, будь он хоть Верховный Первосвященник, занимающий Престол святого Петра в Риме, почувствует на себе гнев всемогущего господина государства и Церкви. В предисловии к 6-й новелле было, впрочем, проведено различие между епископским служением и императорской властью. Однако забота о сохранении вероучения была признана делом также и императорской власти. Перед епископами император испытывал величайшее благоговение. Они были обязаны молиться за императора. В остальном император должен был заботиться и о Церкви, в частности, о сохранении чистоты вероучения. Эти мысли диаметриально противоположны идеям папы Геласия о двух властях.
http://createc.livejournal.com/439878.html
ПРАВОСЛАВИЕ И КАТОЛИЧЕСТВО (3)
createc1 февраля, 11:48
3. Христологические споры: схизма Акакия
Понтификат Геласия целиком приходится на период схизмы Акакия. О значении этого церковного раскола нужно сказать несколько слов. Поводом послужило назначение в Александрию Константинополем монофизитского в глазах Рима и, следовательно, еретического патриарха, а именно Петра Монга. Он принял объявленную императором Зено-ном в 482 г. "Формулу единства", так называемый "Эноти-кон", духовным отцом которой был патриарх Константинопольский Акакий. Поэтому Константинополь признал его веру правоверной. Однако в Риме думали иначе и поставили Петру Монгу в упрек, что он является приверженцем Евтихия, осужденного в Халкидонне. Папа Симплиций (468-483) сразу же запротестовал против принятия еретика Петра Монга в церковное общение правоверных и потребовал, чтобы это принятие было отменено. Симплиций вскоре после этого умер. Его преемник Феликс III (483-492) отправил посольство в Константинополь и потребовал от Акакия держать ответ перед папским трибуналом. Легаты в Константинополе, как это часто бывает в истории, не выполнили свое поручение и признали веру Петра Монга православной. После возвращения в Рим они были отлучены от причастия римским собором под председательством папы. Тот же собор объявил патриарха Акакия лишенным кафедры, поскольку он поддерживает церковное общение с еретиком Петром Монгом. Это был открытый разрыв между Римом и Константинополем. Раскол продолжался до 519 г. Все попытки примирения не удавались до тех пор, пока в Константинополе не воцарился Юстин, который четко и недвусмысленно высказался в пользу решений Халкидонского собора.
В этом споре речь шла об одном вопросе веры, и это не была просто борьба за власть между Римом и Константинополем, как это иногда представляют. В Риме были убеждены, что Петр Монг - еретик, и что поэтому патриархов константинопольских, которые состояли в церковном общении с ним и его преемниками, можно было подозревать в ереси. Рим порвал отношения с Константинополем не потому, что Константинополь, строго говоря, противоправно смещал и назначал патриархов в Александрии по своему произволу. Если бы речь шла только об этом, то можно было бы говорить о борьбе за власть. Однако речь шла о вере: Петр Монг был в глазах Рима еретиком, приверженцем Евтихия. Поэтому папы оставались неумолимы в своем убеждении выполнять свой долг, а именно, защищать чистоту веры. В попытках примирения недостатка не было. Они провалились даже в то время, когда патриархом в Константинополе был Евфимий (490-496), который без всякого сомнения считался убежденным последователем Халкидонского собора. Папа Феликс отказался вступить в церковное общение даже с ним, поскольку в Константинополе не пошли на требование Рима исключить имя Акакия из диптихов.
Для оценки всего спора нужно сперва задаться вопросом, был ли Петр Монг действительно еретиком. В Риме это принимали безо всяких сомнений, потому что Петр говорил только об одной природе Христа. Но разве и святой Кирилл Александрийский, который стоит вне всякого подозрения в ереси, не говорил об "одной" воплотившейся природе Бога-Слова"? Диоскор был осужден в Халкидоне не как еретик. Все расхождение с последующим монофизитством ведь было, как мы теперь четко видим, в значительной своей части спором о словах, трагическим спором, который, к сожалению, и до настоящего времени отрывает многих искренних христиан от вселенской Церкви. Тот факт, что различными словами может выражаться одно и то же содержание веры не был понят ни тогда в Риме, ни пока еще где-либо в ином месте. Рим требовал от Востока принятия своей "формулы" веры, которая к тому же была и формулой вселенского собора в Халкидоне. Это привело к расколу.
На Востоке же смотрели на вещи совершенно другими глазами. Петр Монг принял формулу единства (Энотикон) императора Зенона, и поэтому он в глазах византийцев был православным. Дело в том, что сама эта формула выражала правильную веру, хотя император и изложил ее только полнотой своей власти как верховный глава христианства. Для этого он не нуждался ни в Соборе, ни в епископах. Это было, впрочем, важным прецедентом на будущее. Итак, здесь снова был задействован восточный, им-перско-церковный принцип. Кто бы осмелился обвинять в ереси явного наместника Бога на земле, властителя, помазанника Божия? В Энотиконе автор избежал оспариваемых выражений "одна природа", "две природы", не отклонил конкретно решений Халкидонского собора, но и не безусловно принял их. Эта формула веры была принята подавляющим большинством епископов Восточной половины Империи. Ее отклонили только совершенно радикальные монофизиты. Даже Север, патриарх Антиохийский (512-518), собственно и явившийся отцом позднейшего, чисто вербального монофизитства, принял эту формулу. В глазах византийцев был православным тот, кто принимал эту формулу. Следовательно, осуждение Петра Монга и Акакия Римом в глазах греков было несправедливым. Приговор патриарху столицы, по имению византийцев, был не в компетенции папы, а только Вселенского собора. Следовательно, когда Рим отказал в церковном общении Востоку, то это акт - опять же в глазах византийцев - основывался на ошибочных предпосылках и поэтому не должен был иметь значения. Значит, обязательный авторитет папы в делах веры и абсолютная необходимость общения с верховным главой вселенской Церкви, тогда не были ясно осознаваемы в Константинополе. Разумеется, там не чувствовали себя раскольниками и тем более еретиками, но и пока еще не обвиняли Запад в ереси. Следовательно, в этом споре в принципе речь шла о расхождении в правильном понимании Церкви. Снова непримиримо встали друг против друга папско-церковный и имперско-церковный принципы. В Константинополе не были готовы получать приказы из Рима. Со всей прямотой эту точку зрения выразил император Анастасий (491-518) в своем письме папе Гормизде от 11 июля 517 г., в котором читаем: "Если некоторые люди, которые выводят свою власть от самих апостолов, а при этом своим непослушанием пренебрегают применять благое учение, то мы не знаем, где мы можем найти учение благосердного Господа и великого Бога... Быть оскорбленными и принимаемыми за ничто, это мы можем вынести, но мы не можем допустить, чтобы нам приказывали". Анастасий здесь боролся не против политических превышений власти папой - об этом не было и речи, но против его религиозного авторитета, который казался для императора непереносимым. Императивное вмешательство папы в дела Востока император в принципе отклонял. При восстановлении общения с Римом в 519 г., при папе Гормизде и императоре Юстине византийцы хотя и признали в знаменитой "Формуле Гормизды" авторитет папы, но ни в коем случае не согласились с тем, что прежде они будто бы заблуждались в вере - они были убеждены, что такого не было, - а также и с тем, что Акакий был осужден правильно. Патриарх Иоанн предпослал формуле предисловие, в которой подчеркивалось, что Старый и Новый Рим единодушны в вере. Пассаж об осуждении Акакия в редакции формулы унии, принятой Константинополем, был опущен. Чтобы сохранить добрый мир, византийцы согласились на исключение имени Акакия из диптихов.
4. Имперская Церковь против Папской в период правления Юстиниана (527-565 гг.)
Заключение мира в 519 г. представлялось как триумф папства и папской концепции Церкви. Но уже папа Гормизда, видимо, предчувствовал, что с новым правлением в Константинополе, несмотря на все шаги навстречу, еще можно опасаться более значительных трудностей, чем прежде. Хотя он приветствовал в письме от 26 марта 519 г. императора Юстина как "Езекию нашего века" и хвалил высокопарными словами его заслуги в устранении схизмы, однако, в том же письме звучит и озабоченность о будущем, когда он призвал императора "не терпеть никаких послаблений в таком хорошем начинании". Эта озабоченность была достаточно обоснованной. Вскоре после этого в 527 г. на императорский трон взошел один из самых типичных и самых энергичных представителей идеи имперской Церкви - Юстиниан. Его идеалом было единство, его восстановление - поэтому он пытался снова завоевать потерянные империей территории на Западе, - и единство внутри государства: речь шла преимущественно о единстве в вере, а именно - устранение монофизитского раскола. Путь к этому император наметил пройти как богоизбранный высочайший повелитель единого христианского сообщества, для которого Церковь является только одним из аспектов. Церковь была необратимо втянута в единое государство, когда она осмеливалась противостоять ему. Хотя Юстиниан подчеркивал свое благоговение перед Апостольским Престолом в Риме, но в случае необходимости умел проводить различие между самим Престолом и тем, кто его занимает. Того он мог и взять в плен, как он сделал в 537 г. с папой Сильверием, а несколько лет спустя, в 545, с его преемником Ви-гилием. Арестованного он мог подвергнуть самому сильному давлению до тех пор, пока тот, наконец, не принимал составленную императором формулу веры. Вигилий, насильственно доставленный в Константинополь и подвергшийся там грубому обращению, наконец подписал, но с соблюдением решений Халкидонского собора, 11 апреля 548 г. осуждение "трех глав" (учения Феодора Мопсуэтского, Феодорита и Ивы Эдесского). Но вскоре под давлением оппозиции на Западе от своей подписи он снова отказался. Вигилий отказался присутствовать на соборе в Константинополе в 553 г., но, в конечном счете, вынужден был признать его догматические определения. Здесь Юстиниан принуждал принять Запад восточную концепцию Церкви, имперско-церковную идею, как он ее развил в новелле 105 и в предисловии к 6-й новелле. В новелле 105 утверждается: "Император послан Богом как живой закон для людей". Это распространяется также и на дела Церкви, и тот, кто не подчиняется такому закону, будь он хоть Верховный Первосвященник, занимающий Престол святого Петра в Риме, почувствует на себе гнев всемогущего господина государства и Церкви. В предисловии к 6-й новелле было, впрочем, проведено различие между епископским служением и императорской властью. Однако забота о сохранении вероучения была признана делом также и императорской власти. Перед епископами император испытывал величайшее благоговение. Они были обязаны молиться за императора. В остальном император должен был заботиться и о Церкви, в частности, о сохранении чистоты вероучения. Эти мысли диаметриально противоположны идеям папы Геласия о двух властях.
http://createc.livejournal.com/439878.html