Все то же

[grifon]

Ты была несчастна ли, сердита -
и, не знаю уж в каком бреду,
мне сурово буркнула:
- Иди ты!..
Я в сердцах откликнулся:
- Иду...

И с того проклятого порыва,
как обида мне проткнула грудь -
одиноко, сумрачно и криво
пролегает жизненный мой путь.

Отравиться б зельем отворотным.
Поскорей бы сдохнуть от тоски!..
Я бреду привычно в подворотни,
чердаки, подвалы, кабаки.

Пью вину, взасос целуя змия -
солонеют капли на губе,
а в крови клубится эйфория:
будто я опять иду к тебе.

Словно наше зимнее ненастье
снова повернуло на весну.
Вместе я и ты;
лишь это - счастье!..

Жаль, что завтра утром я проснусь.

***
...хамсин стихал - и за седым барханом,
хоть в мареве не разглядеть и згу,
заметил чаек я над океаном
и пальмы на пологом берегу.

Пустую флягу пальцами сжимая,
глядел туда с надеждой и тоской,
где меж корней текла река живая,
прохладу обещая и покой.

Побрёл, мечтая: вот сейчас грозу бы...
И языком шершавым, как наждак,
облизывал запекшиеся губы,
шептавшие: «вода, вода, вода...»

Пусть был измучен.
Но счастливей многих,
поскольку знал: теперь уж не умру.
И даже если вдруг откажут ноги,
я доползу к оазису к утру.

Надежда приносила облегченье:
я шел сквозь ночь - мечты уже близки!
Но утром вновь сдавила боль виски.

Ни берега, ни пальмы, ни реки.
Расплавленного воздуха теченье,
и сколько видит глаз - пески, пески...

***
Прыгнет из тьмы на грудь ледяная тварь.
Вцепится в горло - даже вдохнуть не даст.
Просто такое время: зима, январь.
Ты и сама все знаешь. Не в первый раз.

Сколько их минуло. Ты уходила в ночь.
Рушился мир, и звезды гасил оркан,
кровь остывала - будто навеки, но
руку твою находила моя рука.

Из черепков собирали мы новый день.
Он, как обычно, был ни хорош, ни плох.
Но от полетов летних к шальной звезде
до января хранили с тобой тепло...

Солнце и в этот раз повернет к весне.
Счастье набухнет почками на кустах.
Снег, как и не было, тихо сойдет на нет.
Только рука холодна моя и пуста...