(no subject)

Jun 25, 2007 09:57

Мычание козлят

На встрече с молодыми кинематографистами фильм "Змеиный источник" был торжественно выруган Никитой Михалковым за нерусскость

Денис ГОРЕЛОВ, «Русский Телеграф»

Между тем сюжет картины давно известен русской словесности и впервые встречается в сочинении господина Островского "Гроза". В новой картине Катерина приезжает в город Калинов на педагогическую практику. В городе Калинове все по-старому. Кабаниха правит и казнит в местной школе, двигаясь по коридорам тяжелым танком в жабо под синюю пиджачную пару и до крайности уважая старые обкомовские обертона типа "Товарищ, видимо, не понимает..." Тихон, выпускник-зубрила-выскочка, служит при ней адъютантом-секретарем. Безвольный Борис, в ссылку за которым и рванулась Катеринина птица-душа, трудится в местной больнице хирургом и обреченно дерет Кабаниху, когда той возжелается. За порядком в городе приглядывает начальник горуправления внутренних дел С.П. Дикой, а массовку составляют неисчислимые Феклуши с песьими головами да старик-резонер Кулигин, хата которого стоит посреди города и все равно всякий раз оказывается с краю.

Для оживления же бесцельного пейзажа в городе действует маньяк-душитель, потихоньку истребляющий женскую часть населения возле главной городской целебной достопримечательности с добродушным названием Змеиный источник.

Такова вкратце исходная диспозиция одноименного фильма дебютанта Николая Лебедева, снятого с таким градусом ненависти к провинции, которого просвещенная общественность не видала 14 лет аж с выхода на экран фильма "Чучело". Ракиты с рябинами, пригорки с подлесками, необозримые родные просторы, как и в жизни, становятся контрастной декорацией для дегенеративных детей, пишущих "х..." с тремя ошибками, их косолапых мамаш в кофтах, застегнутых вокруг необъятного бюста на одну пуговицу, общей дубовости, первобытности, подобострастия и склонности к самосуду. "Я ненавижу свой город за магазины, пьяных, равнодушных, химию, милицию, пожилых, шпану, бардак, грязь, серость", -- писал 10 лет назад Александр Терехов о своей малой родине городе Новомосковске Тульской области. Под этими словами охотно подписались бы многие выходцы из среднерусских райцентров, "где дрянь с паразитом да сифилис". "Не найдут его все равно, -- говорит резонер дедушка Кулигин. -- Потому что маньяк -- он в своей воде. Он кто угодно может быть. Он -- часть от целого". Дедушка Кулигин как в Змеиный Источник глядит. Убийцей может быть и трехнутая на власти директриса Кабаниха. И ее гадкий мальчик-секретарчик, победитель олимпиад и расторопная лягушка, с папочкой подмышкой. И тряпка Борис, имевший, между прочим, отношения со всеми без исключения жертвами, а также с Томкой из 7 "А" и Валькой с параллельного. Разве что один С.П. Дикой вне подозрений, да и то потому, что мозгов у него мало -- столько народу порешить и не попасться. Таким образом, круг подозреваемых (в который попадает и Катерина) ограничивается врачами и учителями, миф о светлом образе которых оказывается самым долгоиграющим в Калинове и окрестностях.

Вайль с Генисом однажды заметили, что русскую приключенческую литературу погубила глубина авторов. Вся проза XIX века изобиловала роскошными поединками, на которых вместо виконтов и маркизов рубились на десяти шагах Онегин с Ленским, Печорин с Грушницким, Базаров с Кирсановым и Ромашов с Николаевым. Из офицерского боевика времен кавказских кампаний -- с интригами, романами, поножовщиной, дуэлью и парой добрых перестрелок -- вышел "Герой нашего времени". Из захватывающего детектива о старушках -- "Преступление и наказание". Из идеального женского романа (он красивый, сукин сын, а она несчастная и за старика пошла) -- "Евгений Онегин". Упоительное чтиво убивала рефлексия, самоедство и вечные вопросы.

С кинематографом оказалось сложнее. Картинка ярче буковок, и глубокие мысли оказались вполне передаваемы с помощью кичевых знаков -- чего стоит один водевиль "Ирония судьбы" или боевик про место встречи. Николай Лебедев снял правильный здоровый триллер, от которого вопили в ужасе старики, собравшиеся на благотворительный сеанс в Дом кино. В облегченном жанре, в котором русские артисты обычно не склонны перетруждаться, фантастически отработал Евгений Миронов (редкое умение -- быть прелестно омерзительным), а Ольга Остроумова (Кабаниха) -- так и вовсе сыграла лучшую за 25 лет роль.

И все же выверенный, динамичный, колотушный триллер оказался фильмом не о маньяке, а о болоте. Вернее, змеином источнике, из которого расползаются по окрестностям склизкие гады и о котором снимают потом леденящие сюжеты ошарашенные американские документалисты. В финале калиновский фотограф Коля рвет со стен фотографии, на которых лубочно-художественно засняты обшарпанные домишки его родного города, с решетками на окнах первого этажа и зеркальными лужами у подъездов. И пленки светит, и негативы жжет. В молочном тумане шаткий-валкий катер увозит его с Катериною к чертовой бабушке, подальше от этих заколдованных столетия назад мест. Такой же катерок четырнадцать лет назад увозил из приволжского города Чучелу и ее дедушку Бессольцева.

А козлята остались на месте, на любимой, до боли малой родине. Жить-поживать, зла наживать.

Зло ведь в настоящих триллерах не умирает. Зло только копится тихо-тихо -- на вторую и третью серии.

Горелов, "Русский Телеграф"

Previous post Next post
Up