(no subject)
Не слышны в аду даже шорохи
ДЕНИС ГОРЕЛОВ, «Русский Телеграф»
Фильмы последних лет пока не играют роли в борьбе кино и телегигантов. Однако именно они -- то самое начало постепенного возрождения российского кино, которое в недалеком будущем предрекают специалисты. "Страна глухих" Валерия Тодоровского идет теперь на московских экранах. Она нравится многим, и этому обстоятельству совершенно не мешает тот факт, что фильм не получил призов на последнем Берлинском кинофестивале.
Слышащие ждали первого самолета, дабы рев турбин заглушил выстрелы их. Глухие не услышали рева, но вняли неба содроганье и открыли огонь первыми. (Из фильма)
Ангелов полет
Бедным нациям свойственна обильная жестикуляция. Чем голимей нищета -- тем выше гонор и сексуальность, желанней дармовое лотерейное счастье и оживленней ручная речь. Даже хваленая сдержанность Дальнего Востока, наследующего империям восходящего солнца и златоордынскому величию, тает в суете и чайнатаунов, и комических гонконгских боевиков. Что уж говорить о кавказцах, индусах, латиносах, ирландцах, русских, южноевропейцах и негроамериканцах -- все они рьяно помогают разговору руками, одни из-за длинноты слов и пределов речевой скорострельности, другие -- из-за незнания прочих слов, кроме главных пяти. Казалось бы, причиной всему этикет, не велящий сытому романо-германскому меньшинству разговаривать руками, мешая собеседнику. Но ведь и не слишком обремененные этикетом скандинавы держат руки при себе. Правила хорошего тона здесь ни при чем. Здесь другое. Ас распальцовки Валерий Тодоровский снял кино про свою страну форсированного жеста и артикуляции -- как будто разговор идет под рейв, шторм или канонаду. Про страну, где никто никого не слышит, по повести Ренаты Литвиновой, фирменной актрисы Киры Муратовой, всю жизнь делавшей фильмы про то, как никто никого не слышит.
Фильм "Страна глухих" мог появиться только сейчас, когда наконец-то сошла перестройка с ее тупыми глобальными аллегориями "Вся Россия наш дурдом, наша зона и наша помойка". Съемок сырой подворотни с облупленной штукатуркой под марш "Прощание славянки" уже недостаточно, чтобы честной мир восхитился образом и бил себя в грудь -- как нам не стыдно так жить. Вот теперь пришло время обобщений тонких и необязательных, точно полет над кукушкиным гнездом. Тоже ведь можно расценить как историю рядовой американской психушки.
Девушка Яя глухая. Она все время заискивающе улыбается, бурно привлекает к себе внимание и вообще выворачивает эмоцию. Имя придумала себе сама: с одной стороны, легко произносится, с другой -- приятно ощущать себя пупом земли. Втайне Яя мечтает войти когда-нибудь в светлый, полноценный, счастливый и от счастья бессердечный мир слышащих, но для этого нужны уши и перепонки. С перепонками дело плохо, а уши Яя бережет пуще глаз, потому что без них совсем швах -- путь закрыт и ключ снаружи. Она очень ревнует к своим, кто слышит хотя бы на тридцать процентов, -- как захаровские лилипуты из "Дома, который построил Свифт", надевавшие толстые стельки, чтоб хотя бы среди своих казаться большими. От комплексов регулярно заявляет, что дуракам-слышащим нашего особого мира не понять, и напяливает вычурные хамдамовские шляпы, и красит ногти во все цвета, и выдумывает истории, как из-за нее миллионщик застрелился, нормальный, между прочим, не глухой. Она нежно бережет свой мир и безнадежно мечтает о чужом.
Ну чем не образ милой родины, одновременно сиротки-племянницы и правнучатой столбовой дворянки?
У Яи подруга Рита, балда с ушами. Она из волшебного перепончатого мира, но ей нужны деньги, а быстро заработать Большие деньги можно только там, в стране глухих. Для этого нужно притворяться глухой и на стрелках сигналить глухому бандиту тревогу, если что. Рита быстро учится языку страны, где энергичным одна дорога в бандиты, и медленно -- не реагировать на резкие раздражители первой сигнальной системы: звонки телефона, визг тормозов, свистки, стеклобой -- чтобы злые слышащие не поняли, что она из их мира. Иногда она завидует Яе, что та не слышит кучу постороннего звукового мусора, а только мерный шум моря. Яя завидует Рите. И любит ее очень сильно, требовательно, с истериками и прощаниями навсегда, навсегда, уходи из моего мира, не люблю тебя.
Вместе с азбукой глухих Рита учится не стоять, когда стреляют, любить себя и не любить уродов, не водиться с теми, от кого веет несчастьем, -- все премудрости смешанной сурдо-страны периода реформации. Глухота обостряет остальные органы чувств -- эти люди секут мир и жизнь получше любого другого. Разве за самой спиной опасности не слышат.
Из этой страны дороги нет, в ней увязаешь. В ее деньгах, выстрелах, любви, мастерских скульпторов, шляпках-вуальках, в ее повышенной эмоции девушках с ногтями, самых-самых красивых, из-за которых даже один не наш миллионер застрелился. В закатах, любовно снятых здешним оператором Юрием Шайгардановым под музыку здешнего композитора Алексея Айги.
Постепенно перестаешь слышать ее пальбу, стеклобой, тормоза, свистки, истошные крики телефона -- а только мерный шум моря.
Бананы в ушах
На Берлинском фестивале все тодоровские усилия, гимны, серенады пошли псу под хвост, как он и предполагал. В фильме увидели не "страну глухих", а "страну бандюков", бессмысленную и беспощадную. Не безмолвный, ранимый и экзальтированный мир, а край зеленого бильярдного сукна, кокаиновых дорожек, судьбы-индейки и жизни-копейки. "Уже с первой фразы ясно, что речь идет о Москве, городе страха и неуюта", -- писала фестивальная пресса. Это все равно что про "Pulp Fiction" написать: "Уже с первой фразы ясно, что речь о Лос-Анджелесе, городе ночи, где всегда темно и холодно, где никогда не бывает лета, где за косой взгляд укокошат и денег не возьмут. Город насилия, наркотиков, договорных боев и налетов на придорожные забегаловки. Гневный голос молодого, но несмирившегося итало-американского режиссера К. Тарантино, с детства познавшего нужду и улицу..."
Тодоровский вот тоже -- молодой, не несмирившийся. С творящимися на его родине безобразиями. С наследием кровавого режима. С произволом родителей, бьющих детей до глухоты. С опасностью, которая вечно грозит от мужчин, и ущемлением прав инвалидов слуха на рынке нелегальной наркоторговли. С каменными джунглями, желтым дьяволом и всевластием чистогана.
Боже, как убога, как нища и примитивна наша Россия в глазах одноколейных вегетарианских наций, которым воспитание не позволяет даже сделать "козу", а не то что внятно на пальцах перевести программу "Время". Боже, с каким самомнением они хватают вершки, претендуя на глубину киноведческого и психологического анализа, как ослаблены у них органы чувств здоровым функционированием каждого.
Только и остается этим несчастным ухогорлоносикам, что считать себя счастливыми и умиляться элементарной кинематографической ремеслухе -- вот, вишь ты, и русские умеют финальную панораму так сложить, что и ампирная высотка вошла, и зонтики летнего кафе, и казино, и трейлер, и белые контуры на мокром асфальте. И желтый огонь светофора в луже очень художественно отражается. И заключительная античная свара безмолвных женщин отлично смотрится в мастерской скульптора, на фоне дорических колонн и римских профилей. Однако!
Под конец фестиваля фильму хотели дать приз гее-лесбияночного жюри. И кто из нас глухой, ара, да?
ДЕНИС ГОРЕЛОВ, «Русский Телеграф»
Фильмы последних лет пока не играют роли в борьбе кино и телегигантов. Однако именно они -- то самое начало постепенного возрождения российского кино, которое в недалеком будущем предрекают специалисты. "Страна глухих" Валерия Тодоровского идет теперь на московских экранах. Она нравится многим, и этому обстоятельству совершенно не мешает тот факт, что фильм не получил призов на последнем Берлинском кинофестивале.
Слышащие ждали первого самолета, дабы рев турбин заглушил выстрелы их. Глухие не услышали рева, но вняли неба содроганье и открыли огонь первыми. (Из фильма)
Ангелов полет
Бедным нациям свойственна обильная жестикуляция. Чем голимей нищета -- тем выше гонор и сексуальность, желанней дармовое лотерейное счастье и оживленней ручная речь. Даже хваленая сдержанность Дальнего Востока, наследующего империям восходящего солнца и златоордынскому величию, тает в суете и чайнатаунов, и комических гонконгских боевиков. Что уж говорить о кавказцах, индусах, латиносах, ирландцах, русских, южноевропейцах и негроамериканцах -- все они рьяно помогают разговору руками, одни из-за длинноты слов и пределов речевой скорострельности, другие -- из-за незнания прочих слов, кроме главных пяти. Казалось бы, причиной всему этикет, не велящий сытому романо-германскому меньшинству разговаривать руками, мешая собеседнику. Но ведь и не слишком обремененные этикетом скандинавы держат руки при себе. Правила хорошего тона здесь ни при чем. Здесь другое. Ас распальцовки Валерий Тодоровский снял кино про свою страну форсированного жеста и артикуляции -- как будто разговор идет под рейв, шторм или канонаду. Про страну, где никто никого не слышит, по повести Ренаты Литвиновой, фирменной актрисы Киры Муратовой, всю жизнь делавшей фильмы про то, как никто никого не слышит.
Фильм "Страна глухих" мог появиться только сейчас, когда наконец-то сошла перестройка с ее тупыми глобальными аллегориями "Вся Россия наш дурдом, наша зона и наша помойка". Съемок сырой подворотни с облупленной штукатуркой под марш "Прощание славянки" уже недостаточно, чтобы честной мир восхитился образом и бил себя в грудь -- как нам не стыдно так жить. Вот теперь пришло время обобщений тонких и необязательных, точно полет над кукушкиным гнездом. Тоже ведь можно расценить как историю рядовой американской психушки.
Девушка Яя глухая. Она все время заискивающе улыбается, бурно привлекает к себе внимание и вообще выворачивает эмоцию. Имя придумала себе сама: с одной стороны, легко произносится, с другой -- приятно ощущать себя пупом земли. Втайне Яя мечтает войти когда-нибудь в светлый, полноценный, счастливый и от счастья бессердечный мир слышащих, но для этого нужны уши и перепонки. С перепонками дело плохо, а уши Яя бережет пуще глаз, потому что без них совсем швах -- путь закрыт и ключ снаружи. Она очень ревнует к своим, кто слышит хотя бы на тридцать процентов, -- как захаровские лилипуты из "Дома, который построил Свифт", надевавшие толстые стельки, чтоб хотя бы среди своих казаться большими. От комплексов регулярно заявляет, что дуракам-слышащим нашего особого мира не понять, и напяливает вычурные хамдамовские шляпы, и красит ногти во все цвета, и выдумывает истории, как из-за нее миллионщик застрелился, нормальный, между прочим, не глухой. Она нежно бережет свой мир и безнадежно мечтает о чужом.
Ну чем не образ милой родины, одновременно сиротки-племянницы и правнучатой столбовой дворянки?
У Яи подруга Рита, балда с ушами. Она из волшебного перепончатого мира, но ей нужны деньги, а быстро заработать Большие деньги можно только там, в стране глухих. Для этого нужно притворяться глухой и на стрелках сигналить глухому бандиту тревогу, если что. Рита быстро учится языку страны, где энергичным одна дорога в бандиты, и медленно -- не реагировать на резкие раздражители первой сигнальной системы: звонки телефона, визг тормозов, свистки, стеклобой -- чтобы злые слышащие не поняли, что она из их мира. Иногда она завидует Яе, что та не слышит кучу постороннего звукового мусора, а только мерный шум моря. Яя завидует Рите. И любит ее очень сильно, требовательно, с истериками и прощаниями навсегда, навсегда, уходи из моего мира, не люблю тебя.
Вместе с азбукой глухих Рита учится не стоять, когда стреляют, любить себя и не любить уродов, не водиться с теми, от кого веет несчастьем, -- все премудрости смешанной сурдо-страны периода реформации. Глухота обостряет остальные органы чувств -- эти люди секут мир и жизнь получше любого другого. Разве за самой спиной опасности не слышат.
Из этой страны дороги нет, в ней увязаешь. В ее деньгах, выстрелах, любви, мастерских скульпторов, шляпках-вуальках, в ее повышенной эмоции девушках с ногтями, самых-самых красивых, из-за которых даже один не наш миллионер застрелился. В закатах, любовно снятых здешним оператором Юрием Шайгардановым под музыку здешнего композитора Алексея Айги.
Постепенно перестаешь слышать ее пальбу, стеклобой, тормоза, свистки, истошные крики телефона -- а только мерный шум моря.
Бананы в ушах
На Берлинском фестивале все тодоровские усилия, гимны, серенады пошли псу под хвост, как он и предполагал. В фильме увидели не "страну глухих", а "страну бандюков", бессмысленную и беспощадную. Не безмолвный, ранимый и экзальтированный мир, а край зеленого бильярдного сукна, кокаиновых дорожек, судьбы-индейки и жизни-копейки. "Уже с первой фразы ясно, что речь идет о Москве, городе страха и неуюта", -- писала фестивальная пресса. Это все равно что про "Pulp Fiction" написать: "Уже с первой фразы ясно, что речь о Лос-Анджелесе, городе ночи, где всегда темно и холодно, где никогда не бывает лета, где за косой взгляд укокошат и денег не возьмут. Город насилия, наркотиков, договорных боев и налетов на придорожные забегаловки. Гневный голос молодого, но несмирившегося итало-американского режиссера К. Тарантино, с детства познавшего нужду и улицу..."
Тодоровский вот тоже -- молодой, не несмирившийся. С творящимися на его родине безобразиями. С наследием кровавого режима. С произволом родителей, бьющих детей до глухоты. С опасностью, которая вечно грозит от мужчин, и ущемлением прав инвалидов слуха на рынке нелегальной наркоторговли. С каменными джунглями, желтым дьяволом и всевластием чистогана.
Боже, как убога, как нища и примитивна наша Россия в глазах одноколейных вегетарианских наций, которым воспитание не позволяет даже сделать "козу", а не то что внятно на пальцах перевести программу "Время". Боже, с каким самомнением они хватают вершки, претендуя на глубину киноведческого и психологического анализа, как ослаблены у них органы чувств здоровым функционированием каждого.
Только и остается этим несчастным ухогорлоносикам, что считать себя счастливыми и умиляться элементарной кинематографической ремеслухе -- вот, вишь ты, и русские умеют финальную панораму так сложить, что и ампирная высотка вошла, и зонтики летнего кафе, и казино, и трейлер, и белые контуры на мокром асфальте. И желтый огонь светофора в луже очень художественно отражается. И заключительная античная свара безмолвных женщин отлично смотрится в мастерской скульптора, на фоне дорических колонн и римских профилей. Однако!
Под конец фестиваля фильму хотели дать приз гее-лесбияночного жюри. И кто из нас глухой, ара, да?