Человек в футляре
Алексей Козлов: страдания рок-динозавра
ДЕНИС ГОРЕЛОВ, «Русский Телеграф»
ВРЕЗ
Старик-боец пришел на сбор к внучатам Ильича. Внучата сели по местам и ну пытать его.
-- А какое, -- говорят, -- время в партии было для вас, дедушка, самым благоприятным?
-- 1916 год, -- им с поклоном старик отвечает.
-- Почему же именно 1916-й? -- не унимаются юнкоры.
-- А молодой я был. Девки любили.
У каждой эпохи свои заступники.
Все когда-то были молодые. Всех девки любили, а теперь не любят -- иначе зачем так пыхтеть?
Издатель подпольного рок-журнала "Урлайт" Илья Смирнов десятый год подряд отпевает русский рок и отгоняет от заветной могилы землекопов и фальшивых родственников.
Каэспеэшники сбились в кучу и важно сберегают свой огонь, свой портвейн и свою товарищ-гитару. Сырая палатка, мулатка-шоколадка, романтика рваных кед и пьяных рассветов.
Кинокритики вздыхают по коротким временам реабилитанса, когда они раз в жизни были кому-то нужны.
А знатный саксофонист Козлов со страниц глянцевых журналов не велит замать стиляжество, ботинки на манной каше и слово "чува".
Все защитники чем-то неуловимо похожи. Все -- мерило и совесть нации в духе позднего Градского. Все ортодоксы голимой, но гордой нищеты. Все приватизируют свою золотую пору и по-комисcарски шугают попутчиков. Примазавшихся. Пригаранянившихся. Кто пороху не нюхал, а на дудке играет.
Вы не любили. Вы не пили. Вас было много на челне. Вас не шлепали в Иркутске за кленовые палочки и ржавый граммофон. Мы хо-хо-хо, а вы хи-хи-хи.
Меж тем наследство делится вполне эфемерное. Общество давно уже равнодушно к джазу, рюкзакам, волосам и прочему скалолазанию, сиречь выпендрежу. Плотность выпендрежа в стране превысила все мыслимые концентрации, никто уже не помнит биржу "Алиса", Кашпировского и обстрел американского посольства из гранатомета, а Козлов хочет, чтобы помнили его доисторическую борьбу с КГБ посредством штанов.
Какая к черту борьба? Три четверти нашего рахитичного сопротивления составляли инфантильные казаки-разбойники, которых следовало гонять мокрой тряпкой, и не в Мордовию, а в темный чулан без сладкого. Это ж так приятно -- сосать пиво, дуться по ночам в преф и одновременно быть в контрах с властями, знать, что о тебе заботятся большие люди с водянистыми глазами и высшим юридическим образованием. Собираться на подпольные сейшены с коптелкой, как искровцы на читку коммунистического манифеста. Идейно фарцевать. Хамить следователю.
И героев не было. Людям не давали дорасти до геройства, снимая башку за безобидные вещи типа чтения книжек или разговоров о двухпартийности. Героями диссидентов делали срок и могила -- что особенного было бы в демонстрации семерки на Красной площади, кабы ее просто не заметили? Впрочем, те семеро все равно сделали бы что-то, за что бы их загнали за Можай, и все равно остались бы героями. А музыкант Козлов так бы и ходил с фигой в кармане, о которой знали бы он сам, домашние да драматург Виктор Славкин.
Зато какая фига была! Как карман оттопыривался! Как жлобы зубами скрипели! Как мы свободу приближали, не склоняя головы! Умри, говно, я воевал.
Похоже на героизацию траха без презервативов отчаянными американскими тинэйджерами. Они поют, а им прикладом по пальцам, по пальцам, чтоб не пели! Но музыку толстых не остановить, пусть товарищи не надеются! Если любовь к Родине хранится у нас в потайных карманах ватиновых пиджаков, то ненависть к совдепии мы несем на кончиках своих саксофонов. Don't cry, daddy. Let's start all over again.
Оказывается, стиляжий слэнг (которым, по убеждению Козлова, бессовестно щеголяет нынешнее племя) был изобретен, чтобы запутать предков и сбить со следа КГБ! Небось, все пятое управление головы ломало, что значит "кочумай", "ништяк" и "хилять по Броду", шифровальщики сутками потели и бессильно отдувались на председательском ковре: нет, не разгадали мы еще военной тайны Бэмса, Клюшки и диксиленда "Крутое яйцо". За эти слова, божился Козлов в старой "Намедни", и посадить могли запросто. Ну конечно. Не иначе целые эшелоны ушли в Синеволчанск вечную мерзлоту ковырять, дабы неповадно было комсомолок обзывать "герлами".
А вот теперь, оказывается, новые необстрелянные бросаются нашими словами, ничем не рискуя, не оплатив это гордое право беседами с участковым и комсомольским порицанием.
Бедные, бедные элитарщики. Все у них отняли. Принципиально боровшиеся с нормой, шаблоном, стандартом, они пришиблены временами бесстандартья ничуть не меньше, чем заслуженные учительницы и начальники паспортных столов. Что это, в самом деле: хочешь -- голым ходи, хочешь -- жвачку жуй, хочешь -- в смокинге на коньках катайся. А эшафот? А вызов? Во дни стремительной демократизации любой спецодежды, спецязыков, спецпричесок, когда одни и те же люди одевают бандитские портки, разночинный свитер, тройку или косуху в зависимости от обстоятельств и погоды, снобы со своей дисциплиной стиля сами превратились в норму, в некую злобную военно-монашескую секту на манер ветеранов Порт-Артура, со своими "правильно" и "западло". Не смей надевать наш пиджак! Не пользуй наших слов! Зону не топтал -- по фене ботаешь!
Вы, робя, этих клетчатых дяденек бойтесь -- у них партсобрание, еще клюшкой врежут.
Нудная борьба за свободу и отдельность вылилась в лютые самоограничения -- не по своему хотению, а по уставу ( чего стоит одна злющая инвектива Козлова прелестным "Неуловимым мстителям" -- опять, мол, краснопузых прославляют!). Им непонятно, как быть можно дельным человеком и НЕ думать о красе ногтей. Им не верится, что антикварное слово "чувак" в сегодняшней Москве можно услышать разве что на вернисаже какого-нибудь Михаила Шемякина.
Или Козлову так насолила группа "Браво", одна на 150 миллионов в красных носках? Наступила на любимую мозоль лаковым штиблетом и попугайским галстуком? Массовостью и танцевальностью? Отсутствием ссылки на первоисточник?
Только стоит отечественному контркультурщику в очередной раз заикнуться о своем первородстве, пионерстве и оригинальности, немедленно приходит на ум, что не существовало у нас ни одного контртечения, которое не было бы слизано, содрано, собезьянено с новосветских аналогов до последней волосинки, пуговицы и ноты. И весь их сленг -- англизированный. И все их шмотки -- с манхэттенских барахолок. И вся их музыка -- зады негритянского саунда. И единственным на всю Россию оригинальным движением были митьки, но они незлобивы, конформистичны и всех к себе принимают (не зря самый умный из контриков -- БГ -- особенно к ним тянется, тихие песенки сочиняет, а песню "Козлы" давно уже не поет, несмотря на настырные требования сподвижников).
Все же прочие наши хиппи, стиляги, битники, панки глубоко вторичны -- оттого и защищают традицию с яростью и энтузиазмом новобранцев. Мы пахали! Мы лабали! Нашу фамилью-имя-отчество прекрасно знали в КГБ! Мы Моррисона слушали, еще когда вы все -- "Пионерскую зорьку"! Ну и ладушки, вы были счастливее, зачем так кричать?
А затем. Когда вся страна состоит из не таких, как все, монополия на нетаковость пропадает. И большинству на нетаковость любого рода накласть с прибором: подумаешь, фельетон "Плесень" о них написали! Достойный повод сорок лет ходить фертом. И КГБ за ними не гоняется, и на чашку чая не зовет. И некому гнать волну. И девки прутся от Сюткина.
Какое счастье, что еще существуют глянцевые журналы.