“JENNY MARX. LA FEMME DU DIABLE”: ЧАСТЬ № 4
Предыдущая часть - тут.
Ещё одним примером того, как авторы фильма путаются в окружении Маркса, является история знакомства Карла со своим будущим зятем - молодым французским социалистом Полем Ляфаргом. По мнению Мишеля Уина и компании, всё было по буржуазному просто и красиво: во время бала, устроенного в доме Марксов, очевидно, по случаю необходимости вывода второй дочери, Женни Лауры (Jenny Laura Marx), в полусвет, хозяин дома с высоты второго этажа обратил внимание на чернявого чубатого юношу, который слишком часто танцевал его дочурку. На типично интеллигентский немой вопрос в глазах, адресованный супруге, дескать, какого хрена и шо это за хамло, Мавр с удивлением понял, что его никто ни в грош не ставит - он, хозяин дома и глава семьи, узнаёт тут всё самым последним: молодой человек, оказывается, обхаживает Лауру (для удобства Марксы называли дочерей или по прозвищам, которые имел каждый член семейства, включая и Энгельса, или по второму имени) уже не первый день. В общем, так вот, слово за слово, будущий отец основатель познакомился, а затем и сдружился с будущим зятем.
Женни Лаура Ляфарг (урождённая Женни Лаура Маркс), декабрь 1863 года. Фотография Джорджа Райта (George P. Wright).
На самом деле (пожалуй, в отношении этой фразы применительно к данной кинокартине уже пора вводить копирайт) всё было не то, чтобы не совсем так, а совершенно не так. Собственно, дабы убедиться в этом далеко ходить не надо - достаточно раскрыть воспоминания Ляфарга о Марксе:
«В первый раз увидел я Карла Маркса в феврале 1865 г. 28 сентября 1864 г. в Лондоне на собрании в Сент-Мартинс Холле был основан I Интернационал. Я приехал из Парижа, чтобы сообщить Марксу сведения об успехах, достигнутых там молодой организацией. Г-н Толен, ныне сенатор буржуазной республики и один из её представителей на Берлинской конференции, дал мне рекомендательное письмо. Мне было тогда 24 года; всю свою жизнь я не забуду того впечатления, которое произвела на меня эта первая встреча. Маркс тогда болел и работал над первым томом “Капитала”, который вышел только два года спустя, в 1867 г. Он опасался, что ему не придётся довести до конца свой труд, и с удовольствием принимал молодых людей, ибо, говорил он, “я должен воспитывать людей, которые после меня будут продолжать коммунистическую пропаганду”…».
Вообще, в этой манере авторов фильмы манкировать героями и событиями есть что-то детское: ребёнок, когда ему предстоит говорить о чём-то, смысл чего он не понимает, повторяет неизвестные ему слова, как мантру, долдоня их из разу в раз. Помнится, лет тридцать назад, когда пан Гридь был юн и даже мал, вляпался он в одну примечательную историю. Решил наш школьный учитель украинского языка и литературы организовать вечер памяти Тараса Грыгоровыча Шевчэнка, и в качестве изюминки оного мероприятия вздумалось ему провести конкурс чтецов одного из знаковых произведений великого Кобзаря - его «Заповіта». Для пущего шику и лоску задумка предполагала чтение стихотворения на языках разных народов мира. Пану Гридю - впрочем, тогда он был, пожалуй, и не паном вовсе, а скорее панычом - выпало читать «Заповіт» то ли на румынском, то ли на венгерском. Это сегодня пан Гридь такой эрудированный, чтобы понимать, что языки эти - из разных языковых семей - индоевропейской и уральской, соответственно, - а о те времена ему было глубоко фиолетово, румынское это исполнение произведения, либо угорское - один хрен ничего понять нельзя, да ко всему прочему и запомнить сложно!
В общем, когда паныч Гридь в своём высокохудожественном исполнении на румыно-венгерском наречии великого произведения великого же поэта и, не побоюсь этого слова, пророка украинского народа уже подходил к финалу, внезапно его переклинило: все те иностранные и мудрёные слова, кои он сперва в лучших традициях отечественного школы преподавания иностранных языков так старательно записывал кириллицей, а потом столь же пунктуально зубрил, куда-то пропали из его головы. Удивительно, но паники не было, а включился холодный рассудок без каких-либо эмоций. Внезапно паныч Гридь понял то, что следовало бы понимать ещё на стадии разучивания стихотворения: один хрен в зале никто не гундосит ни по-румынски, ни по-венгерски, так чего ради переживать-то? И он, нимало не смущаясь, лихо дочитал последние строчки стихотворения до конца, используя какую-то одному ему известную абракадабру, вместо иностранного языка (это, к слову, был первый раз, когда я вот так вот единовременно и существенно помудрел, потом были и другие разы)! Заминка была небольшая - всего-то доля секунды, почему никто в зале её и не приметил. В общем, дело закончилось большим успехом и бурными овациями (хотя, положа руку на сердце, сейчас я понимаю, что публике и до оригинального-то «Заповіта» тогда особого дела не было, не говоря уже о его переводах на другие европейские и не очень европейские языки). Помнится, панычу Гридю тогда даже подарили книжку с благодарственной надписью - сборник песен революционной поры. Неплохая, между прочим, книга оказалась.
Да, так вот, к чему эти сентиментальные воспоминания: авторы картины, в общем-то, ведут себя точно так же, как пан Гридь в этом примере. Нимало не беспокоясь тем, что не владеют фактурой, они смело перекраивают историю жизни персонажа, полагаясь на то, что сохраняют главное - логику развития событий, и не понимая главного: иная эпоха с другими стереотипами поведения задаёт и иную логику развития событий. Короче говоря, дух времени у них не тот. Совсем как в эпизоде с изданием газеты “Neue Rheinische Zeitung. Organ der Demokratie” в революционной Германии в 1848 - 1849 годах. Пример этот столь показателен и интересен, что о нём следует рассказать отдельно и во всех деталях.
Итак, в сцене, посвящённой данному периоду жизни Карла Маркса и, соответственно, его супруги, в кабинет к Фердинанду фон Вестфален приходит Вильгельм Штибер - почему-то через потайную дверь, замаскированную под книжный стеллаж, сам же хозяин кабинета испуганно озирается по сторонам, прежде чем впустить в комнату гостя! - и огорчает господина бывшего министра - да, именно так: будущий, с декабря 1850 года, министр уже успел, в 1848 году, стать бывшим! - известием о том, что газета, которую затеял Маркс в Кёльне, имеет 20 тысяч подписчиков, причём все они - из числа жителей этого города. «Ну и что тут такого, кроме разве что известного анахронизма с героями сцены?» - спросит удивлённый читатель.
Всё дело в том, что этого не могло быть, потому что не могло быть в принципе! Для Пруссии, да и для всей прочей континентальной Европы середины XIX столетия (разве что кроме Франции) характерны тиражи ежедневных газет в 2 - 2,5 тысячи экземпляров. Только выдающиеся издания перешагивали черту в 3 - 5 тысяч подписчиков, хотя и не могли надеяться на достижение фигурирующего в фильме тиража. Так, например, ведущая ежедневная политическая газета Германии аугсбургская “Allgemeine Zeitung” издавалась в 1840 году тиражом в 9 (в начале года) - 10 (в конце года) тысяч экземпляров, а мега-популярная рейнская газета “Kölnische Zeitung”, которая де-факто была общенациональным изданием и претендовала на лавры прусской “The Times”, имела в 1842 году 8.300 подписчиков! Лишь в начале 1860-ых годах берлинская “Volks-Zeitung” смогла достичь и перешагнуть упомянутый в фильме рубеж (22 тыс. экземпляров).
На фоне этих медийных монстров газеты, которыми руководил Маркс, находились на ступеньку ниже. Впрочем, нельзя не признать: Карлу на поприще главного редактора сперва “Rheinische Zeitung für Politik, Handel und Gewerbe” (1842 - 1843 годы), а затем и “Neue Rheinische Zeitung. Organ der Demokratie” (1848 - 1849 годы) действительно удалось совершить невозможное. Напомню читателям: газета “Rheinische Zeitung”, с которой началась редакторская карьера Маркса (до этой работы ему случалось публиковать свои статьи в других изданиях, например, в “Deutsche Jahrbucher für Wissenschaft und Kunst”, издававшейся Арнольдом Руге, но в этих случаях он выступал лишь в роли журналиста-фрилансера; работа же в “Rheinische Zeitung” стала одной из немногих в его жизни работ, на которых он трудился в качестве наёмного служащего с фиксированным окладом), была выкуплена предприимчивыми дельцами Кёльна у прежнего хозяина (ранее она издавалась под титлом “Rheinischen Allgemeinen Zeitung”) и начала выходить с 1-го января 1842 года, взяв на себя роль либерального рупора промышленных и торговых кругов Рейнской провинции. Журналисты, которых учредителям удалось привлечь к сотрудничеству, публикацией своих материалов способствовали бурному росту популярности издания: если к моменту выхода первого номера газеты число её подписчиков составляло всего лишь 400 человек, то уже в августе 1842 года тираж исчислялся 885 экземплярами, а к январю 1843 года, в том числе и благодаря руководству Маркса, произошёл беспрецедентный для немецких средств массовой информации той эпохи рост числа подписчиков до 3,4 тыс. человек!
Второй опыт издания Марксом газеты на территории Пруссии относится к лету 1848 - весне 1849 годов и несколькими грубыми мазками обозначен в фильме. Собственно говоря, с началом революции в Германии Маркс, приняв решение вернуться в Рейнланд, не планировал издавать газету: ехал он сугубо с подрывными целями разворачивания на территории промышленно развитой прусской провинции нелегальной организации «Союз коммунистов». Однако, оказавшись в Кёльне и осмотревшись, он понял, что газета - это именно тот инструмент, который ему нужен для достижения поставленных целей. Тем более, что кёльнские демократы вкупе с некоторыми членами местной ячейки «Союза коммунистов» как раз решили организовать издание печатного органа локального масштаба. По воспоминаниям Энгельса, буквально в 24 часа Маркс перевернул ситуацию с ног на голову, поставив ещё находившуюся на стадии проекта газету под свой контроль.
Маркс и Энгельс приехали в Кёльн 11-го апреля 1848 года. Газету они планировали запустить с 1-го июля. Однако развивавшаяся с быстротой экспресса политическая ситуация в Германии требовала либо отойти в сторону и пропустить всё самое интересное, либо плюнуть на обозначенные ранее сроки и, выхватив из ножен саблю, с криком «Банзай!» ринуться в гущу событий, попытавшись наловить рыбы в мутной воде революции. Естественно поэтому, что Маркс выбрал второй вариант - первый номер газеты, названной в честь его первого детища “Neue Rheinische Zeitung. Organ der Demokratie”, вышел уже 1-го июня 1848 года.
Знаменитый так называемый красный номер “Neue Rheinische Zeitung” от 19-го мая 1849 года с «Прощальным словом» авторства Херманна Фердинанда Фрайлиграта (Hermann Ferdinand Freiligrath).
Надо сказать, что, несмотря на преждевременный запуск издания, Марксу удалось избежать многих «детских болезней» газеты. В значительной степени это было результатом его активной деятельности по подготовке выпуска “Neue Rheinische Zeitung”: проведённые загодя переговоры позволили ему привлечь к работе в газете авторов из различных уголков Европы, что в реалиях середины XIX столетия гарантировало изданию регулярное получение разнообразной и достоверной информации. Карл даже добился формального согласия Пьера-Жозэфа Прудона (Pierre-Joseph Proudhon), с которым к тому времени был на ножах (во многом благодаря самому же Марксу, издавшему летом 1847 года едкую отповедь на работу Прудона «Философия нищеты» - «Нищета философии. Ответ на “Философию нищеты” г-на Прудона»), на сотрудничество с “Neue Rheinische Zeitung”. Правда, тот обставил его таким количеством условий, что фактически перечеркнул какую-либо возможность совместной работы с Марксом.
В конечном итоге, все эти предварительные шаги вместе с дальнейшим эффективным управлением газетой позволили ей добиться знатных результатов. Правда, уже после выхода первого номера добрая половина акционеров, по воспоминаниям Фридриха Энгельса, покинули издание, будучи напуганными радикальным курсом, взятым редакцией газеты. Однако сие не только не помешало развитию этого персонального рупора Карла Маркса (хотя “Neue Rheinische Zeitung” считалась органом «Союза коммунистов», де-факто тон в ней задавал один-единственный человек: «Конституция редакции сводилась просто к диктатуре Маркса»), а, скорее, даже пошло ему на пользу: уже к 1-му сентября 1848 года, т.е. через три месяца после начала выхода газеты, число её подписчиков выросло до почти 5 тыс. человек. С введением в Кёльне осадного положения выпуск газеты был прекращён, а затем, возобновив его в середине октября 1848 года, “Neue Rheinische Zeitung” наверстала упущенное, доведя свой ежедневный тираж к моменту закрытия в мае 1849 года до 6 тыс. экземпляров. Успех был налицо...
Больше интересного - тут.
Ещё одним примером того, как авторы фильма путаются в окружении Маркса, является история знакомства Карла со своим будущим зятем - молодым французским социалистом Полем Ляфаргом. По мнению Мишеля Уина и компании, всё было по буржуазному просто и красиво: во время бала, устроенного в доме Марксов, очевидно, по случаю необходимости вывода второй дочери, Женни Лауры (Jenny Laura Marx), в полусвет, хозяин дома с высоты второго этажа обратил внимание на чернявого чубатого юношу, который слишком часто танцевал его дочурку. На типично интеллигентский немой вопрос в глазах, адресованный супруге, дескать, какого хрена и шо это за хамло, Мавр с удивлением понял, что его никто ни в грош не ставит - он, хозяин дома и глава семьи, узнаёт тут всё самым последним: молодой человек, оказывается, обхаживает Лауру (для удобства Марксы называли дочерей или по прозвищам, которые имел каждый член семейства, включая и Энгельса, или по второму имени) уже не первый день. В общем, так вот, слово за слово, будущий отец основатель познакомился, а затем и сдружился с будущим зятем.
Женни Лаура Ляфарг (урождённая Женни Лаура Маркс), декабрь 1863 года. Фотография Джорджа Райта (George P. Wright).
На самом деле (пожалуй, в отношении этой фразы применительно к данной кинокартине уже пора вводить копирайт) всё было не то, чтобы не совсем так, а совершенно не так. Собственно, дабы убедиться в этом далеко ходить не надо - достаточно раскрыть воспоминания Ляфарга о Марксе:
«В первый раз увидел я Карла Маркса в феврале 1865 г. 28 сентября 1864 г. в Лондоне на собрании в Сент-Мартинс Холле был основан I Интернационал. Я приехал из Парижа, чтобы сообщить Марксу сведения об успехах, достигнутых там молодой организацией. Г-н Толен, ныне сенатор буржуазной республики и один из её представителей на Берлинской конференции, дал мне рекомендательное письмо. Мне было тогда 24 года; всю свою жизнь я не забуду того впечатления, которое произвела на меня эта первая встреча. Маркс тогда болел и работал над первым томом “Капитала”, который вышел только два года спустя, в 1867 г. Он опасался, что ему не придётся довести до конца свой труд, и с удовольствием принимал молодых людей, ибо, говорил он, “я должен воспитывать людей, которые после меня будут продолжать коммунистическую пропаганду”…».
Вообще, в этой манере авторов фильмы манкировать героями и событиями есть что-то детское: ребёнок, когда ему предстоит говорить о чём-то, смысл чего он не понимает, повторяет неизвестные ему слова, как мантру, долдоня их из разу в раз. Помнится, лет тридцать назад, когда пан Гридь был юн и даже мал, вляпался он в одну примечательную историю. Решил наш школьный учитель украинского языка и литературы организовать вечер памяти Тараса Грыгоровыча Шевчэнка, и в качестве изюминки оного мероприятия вздумалось ему провести конкурс чтецов одного из знаковых произведений великого Кобзаря - его «Заповіта». Для пущего шику и лоску задумка предполагала чтение стихотворения на языках разных народов мира. Пану Гридю - впрочем, тогда он был, пожалуй, и не паном вовсе, а скорее панычом - выпало читать «Заповіт» то ли на румынском, то ли на венгерском. Это сегодня пан Гридь такой эрудированный, чтобы понимать, что языки эти - из разных языковых семей - индоевропейской и уральской, соответственно, - а о те времена ему было глубоко фиолетово, румынское это исполнение произведения, либо угорское - один хрен ничего понять нельзя, да ко всему прочему и запомнить сложно!
В общем, когда паныч Гридь в своём высокохудожественном исполнении на румыно-венгерском наречии великого произведения великого же поэта и, не побоюсь этого слова, пророка украинского народа уже подходил к финалу, внезапно его переклинило: все те иностранные и мудрёные слова, кои он сперва в лучших традициях отечественного школы преподавания иностранных языков так старательно записывал кириллицей, а потом столь же пунктуально зубрил, куда-то пропали из его головы. Удивительно, но паники не было, а включился холодный рассудок без каких-либо эмоций. Внезапно паныч Гридь понял то, что следовало бы понимать ещё на стадии разучивания стихотворения: один хрен в зале никто не гундосит ни по-румынски, ни по-венгерски, так чего ради переживать-то? И он, нимало не смущаясь, лихо дочитал последние строчки стихотворения до конца, используя какую-то одному ему известную абракадабру, вместо иностранного языка (это, к слову, был первый раз, когда я вот так вот единовременно и существенно помудрел, потом были и другие разы)! Заминка была небольшая - всего-то доля секунды, почему никто в зале её и не приметил. В общем, дело закончилось большим успехом и бурными овациями (хотя, положа руку на сердце, сейчас я понимаю, что публике и до оригинального-то «Заповіта» тогда особого дела не было, не говоря уже о его переводах на другие европейские и не очень европейские языки). Помнится, панычу Гридю тогда даже подарили книжку с благодарственной надписью - сборник песен революционной поры. Неплохая, между прочим, книга оказалась.
Да, так вот, к чему эти сентиментальные воспоминания: авторы картины, в общем-то, ведут себя точно так же, как пан Гридь в этом примере. Нимало не беспокоясь тем, что не владеют фактурой, они смело перекраивают историю жизни персонажа, полагаясь на то, что сохраняют главное - логику развития событий, и не понимая главного: иная эпоха с другими стереотипами поведения задаёт и иную логику развития событий. Короче говоря, дух времени у них не тот. Совсем как в эпизоде с изданием газеты “Neue Rheinische Zeitung. Organ der Demokratie” в революционной Германии в 1848 - 1849 годах. Пример этот столь показателен и интересен, что о нём следует рассказать отдельно и во всех деталях.
Итак, в сцене, посвящённой данному периоду жизни Карла Маркса и, соответственно, его супруги, в кабинет к Фердинанду фон Вестфален приходит Вильгельм Штибер - почему-то через потайную дверь, замаскированную под книжный стеллаж, сам же хозяин кабинета испуганно озирается по сторонам, прежде чем впустить в комнату гостя! - и огорчает господина бывшего министра - да, именно так: будущий, с декабря 1850 года, министр уже успел, в 1848 году, стать бывшим! - известием о том, что газета, которую затеял Маркс в Кёльне, имеет 20 тысяч подписчиков, причём все они - из числа жителей этого города. «Ну и что тут такого, кроме разве что известного анахронизма с героями сцены?» - спросит удивлённый читатель.
Всё дело в том, что этого не могло быть, потому что не могло быть в принципе! Для Пруссии, да и для всей прочей континентальной Европы середины XIX столетия (разве что кроме Франции) характерны тиражи ежедневных газет в 2 - 2,5 тысячи экземпляров. Только выдающиеся издания перешагивали черту в 3 - 5 тысяч подписчиков, хотя и не могли надеяться на достижение фигурирующего в фильме тиража. Так, например, ведущая ежедневная политическая газета Германии аугсбургская “Allgemeine Zeitung” издавалась в 1840 году тиражом в 9 (в начале года) - 10 (в конце года) тысяч экземпляров, а мега-популярная рейнская газета “Kölnische Zeitung”, которая де-факто была общенациональным изданием и претендовала на лавры прусской “The Times”, имела в 1842 году 8.300 подписчиков! Лишь в начале 1860-ых годах берлинская “Volks-Zeitung” смогла достичь и перешагнуть упомянутый в фильме рубеж (22 тыс. экземпляров).
На фоне этих медийных монстров газеты, которыми руководил Маркс, находились на ступеньку ниже. Впрочем, нельзя не признать: Карлу на поприще главного редактора сперва “Rheinische Zeitung für Politik, Handel und Gewerbe” (1842 - 1843 годы), а затем и “Neue Rheinische Zeitung. Organ der Demokratie” (1848 - 1849 годы) действительно удалось совершить невозможное. Напомню читателям: газета “Rheinische Zeitung”, с которой началась редакторская карьера Маркса (до этой работы ему случалось публиковать свои статьи в других изданиях, например, в “Deutsche Jahrbucher für Wissenschaft und Kunst”, издававшейся Арнольдом Руге, но в этих случаях он выступал лишь в роли журналиста-фрилансера; работа же в “Rheinische Zeitung” стала одной из немногих в его жизни работ, на которых он трудился в качестве наёмного служащего с фиксированным окладом), была выкуплена предприимчивыми дельцами Кёльна у прежнего хозяина (ранее она издавалась под титлом “Rheinischen Allgemeinen Zeitung”) и начала выходить с 1-го января 1842 года, взяв на себя роль либерального рупора промышленных и торговых кругов Рейнской провинции. Журналисты, которых учредителям удалось привлечь к сотрудничеству, публикацией своих материалов способствовали бурному росту популярности издания: если к моменту выхода первого номера газеты число её подписчиков составляло всего лишь 400 человек, то уже в августе 1842 года тираж исчислялся 885 экземплярами, а к январю 1843 года, в том числе и благодаря руководству Маркса, произошёл беспрецедентный для немецких средств массовой информации той эпохи рост числа подписчиков до 3,4 тыс. человек!
Второй опыт издания Марксом газеты на территории Пруссии относится к лету 1848 - весне 1849 годов и несколькими грубыми мазками обозначен в фильме. Собственно говоря, с началом революции в Германии Маркс, приняв решение вернуться в Рейнланд, не планировал издавать газету: ехал он сугубо с подрывными целями разворачивания на территории промышленно развитой прусской провинции нелегальной организации «Союз коммунистов». Однако, оказавшись в Кёльне и осмотревшись, он понял, что газета - это именно тот инструмент, который ему нужен для достижения поставленных целей. Тем более, что кёльнские демократы вкупе с некоторыми членами местной ячейки «Союза коммунистов» как раз решили организовать издание печатного органа локального масштаба. По воспоминаниям Энгельса, буквально в 24 часа Маркс перевернул ситуацию с ног на голову, поставив ещё находившуюся на стадии проекта газету под свой контроль.
Маркс и Энгельс приехали в Кёльн 11-го апреля 1848 года. Газету они планировали запустить с 1-го июля. Однако развивавшаяся с быстротой экспресса политическая ситуация в Германии требовала либо отойти в сторону и пропустить всё самое интересное, либо плюнуть на обозначенные ранее сроки и, выхватив из ножен саблю, с криком «Банзай!» ринуться в гущу событий, попытавшись наловить рыбы в мутной воде революции. Естественно поэтому, что Маркс выбрал второй вариант - первый номер газеты, названной в честь его первого детища “Neue Rheinische Zeitung. Organ der Demokratie”, вышел уже 1-го июня 1848 года.
Знаменитый так называемый красный номер “Neue Rheinische Zeitung” от 19-го мая 1849 года с «Прощальным словом» авторства Херманна Фердинанда Фрайлиграта (Hermann Ferdinand Freiligrath).
Надо сказать, что, несмотря на преждевременный запуск издания, Марксу удалось избежать многих «детских болезней» газеты. В значительной степени это было результатом его активной деятельности по подготовке выпуска “Neue Rheinische Zeitung”: проведённые загодя переговоры позволили ему привлечь к работе в газете авторов из различных уголков Европы, что в реалиях середины XIX столетия гарантировало изданию регулярное получение разнообразной и достоверной информации. Карл даже добился формального согласия Пьера-Жозэфа Прудона (Pierre-Joseph Proudhon), с которым к тому времени был на ножах (во многом благодаря самому же Марксу, издавшему летом 1847 года едкую отповедь на работу Прудона «Философия нищеты» - «Нищета философии. Ответ на “Философию нищеты” г-на Прудона»), на сотрудничество с “Neue Rheinische Zeitung”. Правда, тот обставил его таким количеством условий, что фактически перечеркнул какую-либо возможность совместной работы с Марксом.
В конечном итоге, все эти предварительные шаги вместе с дальнейшим эффективным управлением газетой позволили ей добиться знатных результатов. Правда, уже после выхода первого номера добрая половина акционеров, по воспоминаниям Фридриха Энгельса, покинули издание, будучи напуганными радикальным курсом, взятым редакцией газеты. Однако сие не только не помешало развитию этого персонального рупора Карла Маркса (хотя “Neue Rheinische Zeitung” считалась органом «Союза коммунистов», де-факто тон в ней задавал один-единственный человек: «Конституция редакции сводилась просто к диктатуре Маркса»), а, скорее, даже пошло ему на пользу: уже к 1-му сентября 1848 года, т.е. через три месяца после начала выхода газеты, число её подписчиков выросло до почти 5 тыс. человек. С введением в Кёльне осадного положения выпуск газеты был прекращён, а затем, возобновив его в середине октября 1848 года, “Neue Rheinische Zeitung” наверстала упущенное, доведя свой ежедневный тираж к моменту закрытия в мае 1849 года до 6 тыс. экземпляров. Успех был налицо...
Больше интересного - тут.