ИСТОРИЯ ОДНОЙ ЭКСПЕРТИЗЫ
Авторское предуведомление: специально для уважаемых мною читателей, лишённых по причинам правового и технического свойства возможности читать длинные тексты в telegra.ph’е, нынче и впредь оные тексты будут дублироваться в ЖЖ. Ну, хоть на что-то сгодится эта площадка.
* * *
Давеча в разговоре о прожекте полковника Пауля Бурхарда Пестеля прозвучал вопрос о крови христианских младенцев, в связи с чем вспомнилась мне занятная история.
* * *
«У всех народов, где только проживают евреи, существует с незапамятных времён поверье или предание, что жиды умерщвляют мученически христианских младенцев, нуждаясь для каких-то таинственных обрядов в невинной христианской крови».
(Розыскание о убиении евреями христианских младенцев и употреблении крови их, 1844 год).
61-ый номер или, как тогда говорили, лист газеты «Колокол» за 1860 год открывался большим анонимным письмом, названным его автором «Украйна (Письмо к издателю Колокола)» и адресованным А.И. Герцену.
Как несложно догадаться, оная публикация была посвящена мыслям неизвестного автора о его отечестве, Украине, и заканчивалась довольно дерзко, как для подданого российского императора [«Колокол»: Газета А.И. Герцена и Н.П. Огарёва. Вольная русская типография, 1857 - 1867. Лондон - Женева. Факсимильное издание. Выпуск третий: 1860, Лондон. - М.: Издательство Академии Наук СССР, 1962. - с. 502 - 503]:
«… Благодарим императора Александра II и просим только, чтобы народ освободился не по одному имени, но чтоб пользовался перед законом одинакими правами с дворянством: иной свободы Украйна, упорная в старых своих убеждениях, не понимает.
Мы желали бы сверх того, чтоб правительство не только не препятствовало нам, украинцам, развивать свой язык, но оказало бы этому делу содействие и сделало теперь же распоряжение, чтоб в школах, которые - как оно само уже объявило - будут заведены для нашего народа, предметы преподавались на родном языке, ему понятном, а не на официально-великороссийском […]
Пусть же ни великороссы, ни поляки не называют своими земли, заселённые нашим народом».
Обложка книги «Розыскание об убиении евреями христианских младенцев и употреблении крови их», изданной в 1844 году под эгидой министра внутренних дел Российской империи Льва Алексеевича Перовского.
Так вот, в своём письме на имя Герцена автор вскользь описывает тяжкую судьбину одного ссыльного, как яркий пример незащищённости человека перед полицейским произволом в Николаевской России [Там же, с. 502]:
«… Одного из политических преступников, бывшего киевского профессора Костомарова, сослали в Саратов. Там случилось необыкновенное убийство: нашли двух мальчиков, замученных и брошенных на лёд Волги. Подозрение падало на евреев. Приехавший из Петербурга следователь потребовал, через губернатора, к себе Костомарова и поручил ему написать записку о том: представляет ли история данные для того, чтоб допускать возможность существования между евреями какой-нибудь кровожадной секты? Костомаров, занявшись несколько месяцев этим предметом, представил следователю записку, где, по своему убеждению, высказал, что существование такой секты возможно. Между тем губернатору Кожевникову хотелось, чтоб было напротив. Он призвал Костомарова и, несмотря на то что сам поручил ему исполнить требование следователя, грозил засадить его в острог, пользуясь своим правом над сосланным политическим преступником и придираясь к тому, что Костомаров в своей записке находил кровавую сторону в самых библейских сказаниях и пользовался при составлении этой записки запрещёнными книгами. А этот губернатор, как говорят, был либерал!..».
Профессор русской истории Санкт-Петербургского Императорского университета Николай Иванович Костомаров в 1861 году.
Получается весьма нетривиальная ситуация, когда чиновник-держиморда - либерал и гуманист, а учёный, адъюнкт-профессор и просто государственный преступник, что в условиях Николаевской России равнозначно прогрессивной личности, оказывается человеком заскорузлых взглядов, готовый из шкурных соображений написать любую дичь.
И это неудивительно, если мы примем к сведению, что автор этих строк - известный украинский историк, этнограф, фольклорист и публицист Н.И. Костомаров. Жизнь не раз била Николая Ивановича и, судя по приведённой цитате, таки, сломала его: потрясение, связанное с гибелью отца, тяжёлое детство, вызванное статусом байстрюка и крепостного, а после - арест, нахождение под следствием, тюремное заключение в Петропавловской крепости и ссылка за участие в Кирилло-Мефодиевском обществе, в дополнение к расстроившейся женитьбе. Пожалуй, мало для кого череда подобного рода событий не имела бы негативных последствий.
Кстати, в своих автобиографических записках Николай Иванович, продолжая лепить из губернатора Матвея Львовича Кожевникова образ сановного самодура, добавляет подробностей [Костомаров Н.И. Исторические произведения. Автобиография. - К.: Изд-во при Киевском государственном университете, 1989. - с. 495]:
«… Но когда губернатор узнал о том, что я написал, то призвал меня к себе и начал грозить, что он меня засадит в острог и напишет куда следует о моей неблагонадёжности, чтобы меня послали куда-нибудь подальше и в худшее место. Дело в том, что губернатор допустил противозаконно проживать евреям в великорусской губернии, где им не дозволялось жительствовать, опасался со стороны присланного чиновника под себя подкопа и не хотел, чтобы правительство признало подозрение на евреев сколько-нибудь основательным. В то же время он написал к Дурново отношение, в котором очернил меня и поставил ему в непристойность доверие ко мне как к лицу, дурно себя заявившему и находящемуся под надзором полиции. Я принуждён был оставить еврейский вопрос…».
Вот такой вот портрет вырисовывается, хотя люди, знавшие его - а губернатор, человек общительный, у себя за обедами собирал весьма недурственное общество, - отзывались о Матвее Львовича в совершенно ином ключе [Воспоминания декабриста А.П. Беляева о пережитом и перечувствованном с 1803 года // Русская старина. - 1884. - Май. - с. 314 - 315]:
«… это был человек большого ума и с большими познаниями, так что составлял прекрасный материал для министерского портфеля. Остроумный, чрезвычайно приятный в обществе, гостеприимный, гастроном и большой знаток и любитель хорошего вина, которых всегда было изобилие за его столом, так как сам он любил выпить и любил, чтобы и гости его пили. Он был очень радушен, гостеприимен, и все приезжавшие в Саратов обедывали у него. Помнится, что я у него за обедом видел Н.Г. Чернышевского, сына саратовского протоиерея, тогда ещё студента и неизвестного, а впоследствии получившего такую известность своими сочинениями. Днём Кожевников обыкновенно занимался делами, принимал доклады чиновников, разъезжал по городу; а время же обеда было для него временем отдыха. Свободный от бремени правления, он был весел, остроумен, чрезвычайно приятен и увлекателен».
* * *
Давеча в разговоре о прожекте полковника Пауля Бурхарда Пестеля прозвучал вопрос о крови христианских младенцев, в связи с чем вспомнилась мне занятная история.
* * *
«У всех народов, где только проживают евреи, существует с незапамятных времён поверье или предание, что жиды умерщвляют мученически христианских младенцев, нуждаясь для каких-то таинственных обрядов в невинной христианской крови».
(Розыскание о убиении евреями христианских младенцев и употреблении крови их, 1844 год).
61-ый номер или, как тогда говорили, лист газеты «Колокол» за 1860 год открывался большим анонимным письмом, названным его автором «Украйна (Письмо к издателю Колокола)» и адресованным А.И. Герцену.
Как несложно догадаться, оная публикация была посвящена мыслям неизвестного автора о его отечестве, Украине, и заканчивалась довольно дерзко, как для подданого российского императора [«Колокол»: Газета А.И. Герцена и Н.П. Огарёва. Вольная русская типография, 1857 - 1867. Лондон - Женева. Факсимильное издание. Выпуск третий: 1860, Лондон. - М.: Издательство Академии Наук СССР, 1962. - с. 502 - 503]:
«… Благодарим императора Александра II и просим только, чтобы народ освободился не по одному имени, но чтоб пользовался перед законом одинакими правами с дворянством: иной свободы Украйна, упорная в старых своих убеждениях, не понимает.
Мы желали бы сверх того, чтоб правительство не только не препятствовало нам, украинцам, развивать свой язык, но оказало бы этому делу содействие и сделало теперь же распоряжение, чтоб в школах, которые - как оно само уже объявило - будут заведены для нашего народа, предметы преподавались на родном языке, ему понятном, а не на официально-великороссийском […]
Пусть же ни великороссы, ни поляки не называют своими земли, заселённые нашим народом».
Обложка книги «Розыскание об убиении евреями христианских младенцев и употреблении крови их», изданной в 1844 году под эгидой министра внутренних дел Российской империи Льва Алексеевича Перовского.
Так вот, в своём письме на имя Герцена автор вскользь описывает тяжкую судьбину одного ссыльного, как яркий пример незащищённости человека перед полицейским произволом в Николаевской России [Там же, с. 502]:
«… Одного из политических преступников, бывшего киевского профессора Костомарова, сослали в Саратов. Там случилось необыкновенное убийство: нашли двух мальчиков, замученных и брошенных на лёд Волги. Подозрение падало на евреев. Приехавший из Петербурга следователь потребовал, через губернатора, к себе Костомарова и поручил ему написать записку о том: представляет ли история данные для того, чтоб допускать возможность существования между евреями какой-нибудь кровожадной секты? Костомаров, занявшись несколько месяцев этим предметом, представил следователю записку, где, по своему убеждению, высказал, что существование такой секты возможно. Между тем губернатору Кожевникову хотелось, чтоб было напротив. Он призвал Костомарова и, несмотря на то что сам поручил ему исполнить требование следователя, грозил засадить его в острог, пользуясь своим правом над сосланным политическим преступником и придираясь к тому, что Костомаров в своей записке находил кровавую сторону в самых библейских сказаниях и пользовался при составлении этой записки запрещёнными книгами. А этот губернатор, как говорят, был либерал!..».
Профессор русской истории Санкт-Петербургского Императорского университета Николай Иванович Костомаров в 1861 году.
Получается весьма нетривиальная ситуация, когда чиновник-держиморда - либерал и гуманист, а учёный, адъюнкт-профессор и просто государственный преступник, что в условиях Николаевской России равнозначно прогрессивной личности, оказывается человеком заскорузлых взглядов, готовый из шкурных соображений написать любую дичь.
И это неудивительно, если мы примем к сведению, что автор этих строк - известный украинский историк, этнограф, фольклорист и публицист Н.И. Костомаров. Жизнь не раз била Николая Ивановича и, судя по приведённой цитате, таки, сломала его: потрясение, связанное с гибелью отца, тяжёлое детство, вызванное статусом байстрюка и крепостного, а после - арест, нахождение под следствием, тюремное заключение в Петропавловской крепости и ссылка за участие в Кирилло-Мефодиевском обществе, в дополнение к расстроившейся женитьбе. Пожалуй, мало для кого череда подобного рода событий не имела бы негативных последствий.
Кстати, в своих автобиографических записках Николай Иванович, продолжая лепить из губернатора Матвея Львовича Кожевникова образ сановного самодура, добавляет подробностей [Костомаров Н.И. Исторические произведения. Автобиография. - К.: Изд-во при Киевском государственном университете, 1989. - с. 495]:
«… Но когда губернатор узнал о том, что я написал, то призвал меня к себе и начал грозить, что он меня засадит в острог и напишет куда следует о моей неблагонадёжности, чтобы меня послали куда-нибудь подальше и в худшее место. Дело в том, что губернатор допустил противозаконно проживать евреям в великорусской губернии, где им не дозволялось жительствовать, опасался со стороны присланного чиновника под себя подкопа и не хотел, чтобы правительство признало подозрение на евреев сколько-нибудь основательным. В то же время он написал к Дурново отношение, в котором очернил меня и поставил ему в непристойность доверие ко мне как к лицу, дурно себя заявившему и находящемуся под надзором полиции. Я принуждён был оставить еврейский вопрос…».
Вот такой вот портрет вырисовывается, хотя люди, знавшие его - а губернатор, человек общительный, у себя за обедами собирал весьма недурственное общество, - отзывались о Матвее Львовича в совершенно ином ключе [Воспоминания декабриста А.П. Беляева о пережитом и перечувствованном с 1803 года // Русская старина. - 1884. - Май. - с. 314 - 315]:
«… это был человек большого ума и с большими познаниями, так что составлял прекрасный материал для министерского портфеля. Остроумный, чрезвычайно приятный в обществе, гостеприимный, гастроном и большой знаток и любитель хорошего вина, которых всегда было изобилие за его столом, так как сам он любил выпить и любил, чтобы и гости его пили. Он был очень радушен, гостеприимен, и все приезжавшие в Саратов обедывали у него. Помнится, что я у него за обедом видел Н.Г. Чернышевского, сына саратовского протоиерея, тогда ещё студента и неизвестного, а впоследствии получившего такую известность своими сочинениями. Днём Кожевников обыкновенно занимался делами, принимал доклады чиновников, разъезжал по городу; а время же обеда было для него временем отдыха. Свободный от бремени правления, он был весел, остроумен, чрезвычайно приятен и увлекателен».