ПАСТЫРЬ
Авторское предуведомление: специально для уважаемых мною читателей, лишённых по причинам правового и технического свойства возможности читать длинные тексты в telegra.ph’е, нынче и впредь оные тексты будут дублироваться в ЖЖ. Ну, хоть на что-то сгодится эта площадка.
После казни пяти бунтовщиков-организаторов декабрьского восстания на Сенатской площади по Санкт-Петербургу долго и упорно бродили слухи о добром царе и злых боярах. Так, например, на закате своей жизни Елизавета Петровна Янькова вспоминала на этот счёт [Рассказы бабушки из воспоминаний пяти поколений, записанные и собранные её внуком Д. Благово. - Л.: Ленинградское отделение изд-ва «Наука», 1989. - с. 304]:
«… В день казни государя в Петербурге не было: он заранее уехал в Царское Село. Он хотел было, говорят, помиловать от смертной казни и этих зачинщиков, как он сделал в отношении некоторых других мятежников, но люди приближённые, а кто говорит, что и сам митрополит Серафим и другие члены святейшего Синода, прослышав о намерениях государя, восстали против монаршего милосердия и уговорили его показать пример строгости над главными возмутителями (Выделено мной. - Пан Гридь), и государь послушался их советов. Для всех прочих государь смягчил приговоры Верховной комиссии, и, хотя некоторые были обречены на казнь, их только сослали, осуждённым на ссылку убавил число лет пребывания в Сибири и сделал всем облегчения…».
Допрос декабриста Следственным комитетом. Рисунок флигель-адъютанта Эдварда Фердинанда Волдэмара Адлерберга (Edvard Ferdinand Voldemar Adlerberg) или, на русский манер, Владимира Фёдоровича Адлерберга-первого, 1826 год.
Так это было или не так, я не знаю. Известно лишь то, что Николай Павлович не желал крови. Академик Нечкина так описала этот настрой императора относительно судеб Пестеля, Рылеева, Муравьёва-Апостола, Бестужева-Рюмина и Каховского [Нечкина М.В. Движение декабристов. Том II. - М.: Изд-во АН СССР, 1955. - с. 408]:
«… В конце указа (Указ Николая Павловича Верховному уголовному суду от 10-го июля 1826 года по ст. ст. - Пан Гридь) особо выделялся вопрос о каре пяти декабристам, поставленным “вне разрядов”. Тут было принято характерное для Николая I глубоко лицемерное решение: поставленные “вне разрядов” декабристы предавались “тому окончательному решению, какое о них в сём суде состоится”…».
«Декабристы». Эскиз художника Петра Александровича Игнатьева для росписи Комендантского домика в Петропавловской крепости, 1971 год.
Почему решение было лицемерным, Милица Васильевна объясняет далее [Там же, с. 408 - 409]:
«… В тот же день, когда был подписан царский указ о приговоре - 10 июля, председатель князь Лопухин получил от начальника Главного штаба И.И. Дибича из Царского села письмо, излагавшее негласные царские инструкции по данному вопросу: “На случай сомнения о виде казни, какая сим преступникам судом определена быть может, государь император повелеть мне соизволил предварить вашу светлость, что его величество никак не соизволяет не токмо на четвертование, яко казнь мучительную, но и на расстреляние, как казнь одним воинским преступлениям свойственную, ни даже на простое отсечение головы, и словом ни на какую смертную казнь, с пролитием крови сопряжённую (Выделено мной. - Пан Гридь)”. […] Суд понял самодержца. Выписка из протокола Верховного уголовного суда от 11 июля 1826 г. гласила: “Сообразуясь с высокомонаршим милосердием, в сём деле явленным..., Верховный уголовный суд по высочайше предоставленной ему власти приговорил вместо мучительной смертной казни четвертованием, Павлу Пестелю, Кондратию Рылееву, Сергею Муравьеву-Апостолу, Михайле Бестужеву-Рюмину и Петру Каховскому приговором суда определённой, - сих преступников за их тяжкие злодеяния, - повесить”».
Так вот, возвращаясь к слухам, описанным бабушкой Елизаветой Петровной. Весьма характерно, как легко оная дама поверила народной молве… нет, не о милосердии царя - с этим как раз всё понятно, а о кровожадности церковного пастыря - Серафима, митрополита Новгородского, Санкт-Петербургского, Эстляндского и Финляндского! И ведь наверняка в основании такого легковерия лежало нечто существенное - какие-то факты из его биографии.
Портрет самого архипастыря, созданный неизвестным художником не ранее 1823 года. Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург, Российская Федерация.
Кроме ярко выраженной верноподданнической позиции митрополита (он, например, в злосчастное утро 14-го декабря 1825 года по ст. ст. лично выходил к заговорщикам на Сенатскую площадь и увещевал их опомниться, за что, по слухам, был пожалован то ли Императорским орденом Святого апостола Андрея Первозванного, высшей государственной наградой, то ли бриллиантовыми знаками к нему), известна его роль в приостановке деятельности (а по факту - в закрытии) Российского Библейского общества, занимавшегося в том числе переводом Священного Писания на русский язык, в запрете изданных переводах на русский язык Пятикнижия и Катехизиса и доносительстве на А.С. Пушкина и П.Я. Чаадаева.
В общем, персонаж был с душком…
После казни пяти бунтовщиков-организаторов декабрьского восстания на Сенатской площади по Санкт-Петербургу долго и упорно бродили слухи о добром царе и злых боярах. Так, например, на закате своей жизни Елизавета Петровна Янькова вспоминала на этот счёт [Рассказы бабушки из воспоминаний пяти поколений, записанные и собранные её внуком Д. Благово. - Л.: Ленинградское отделение изд-ва «Наука», 1989. - с. 304]:
«… В день казни государя в Петербурге не было: он заранее уехал в Царское Село. Он хотел было, говорят, помиловать от смертной казни и этих зачинщиков, как он сделал в отношении некоторых других мятежников, но люди приближённые, а кто говорит, что и сам митрополит Серафим и другие члены святейшего Синода, прослышав о намерениях государя, восстали против монаршего милосердия и уговорили его показать пример строгости над главными возмутителями (Выделено мной. - Пан Гридь), и государь послушался их советов. Для всех прочих государь смягчил приговоры Верховной комиссии, и, хотя некоторые были обречены на казнь, их только сослали, осуждённым на ссылку убавил число лет пребывания в Сибири и сделал всем облегчения…».
Допрос декабриста Следственным комитетом. Рисунок флигель-адъютанта Эдварда Фердинанда Волдэмара Адлерберга (Edvard Ferdinand Voldemar Adlerberg) или, на русский манер, Владимира Фёдоровича Адлерберга-первого, 1826 год.
Так это было или не так, я не знаю. Известно лишь то, что Николай Павлович не желал крови. Академик Нечкина так описала этот настрой императора относительно судеб Пестеля, Рылеева, Муравьёва-Апостола, Бестужева-Рюмина и Каховского [Нечкина М.В. Движение декабристов. Том II. - М.: Изд-во АН СССР, 1955. - с. 408]:
«… В конце указа (Указ Николая Павловича Верховному уголовному суду от 10-го июля 1826 года по ст. ст. - Пан Гридь) особо выделялся вопрос о каре пяти декабристам, поставленным “вне разрядов”. Тут было принято характерное для Николая I глубоко лицемерное решение: поставленные “вне разрядов” декабристы предавались “тому окончательному решению, какое о них в сём суде состоится”…».
«Декабристы». Эскиз художника Петра Александровича Игнатьева для росписи Комендантского домика в Петропавловской крепости, 1971 год.
Почему решение было лицемерным, Милица Васильевна объясняет далее [Там же, с. 408 - 409]:
«… В тот же день, когда был подписан царский указ о приговоре - 10 июля, председатель князь Лопухин получил от начальника Главного штаба И.И. Дибича из Царского села письмо, излагавшее негласные царские инструкции по данному вопросу: “На случай сомнения о виде казни, какая сим преступникам судом определена быть может, государь император повелеть мне соизволил предварить вашу светлость, что его величество никак не соизволяет не токмо на четвертование, яко казнь мучительную, но и на расстреляние, как казнь одним воинским преступлениям свойственную, ни даже на простое отсечение головы, и словом ни на какую смертную казнь, с пролитием крови сопряжённую (Выделено мной. - Пан Гридь)”. […] Суд понял самодержца. Выписка из протокола Верховного уголовного суда от 11 июля 1826 г. гласила: “Сообразуясь с высокомонаршим милосердием, в сём деле явленным..., Верховный уголовный суд по высочайше предоставленной ему власти приговорил вместо мучительной смертной казни четвертованием, Павлу Пестелю, Кондратию Рылееву, Сергею Муравьеву-Апостолу, Михайле Бестужеву-Рюмину и Петру Каховскому приговором суда определённой, - сих преступников за их тяжкие злодеяния, - повесить”».
Так вот, возвращаясь к слухам, описанным бабушкой Елизаветой Петровной. Весьма характерно, как легко оная дама поверила народной молве… нет, не о милосердии царя - с этим как раз всё понятно, а о кровожадности церковного пастыря - Серафима, митрополита Новгородского, Санкт-Петербургского, Эстляндского и Финляндского! И ведь наверняка в основании такого легковерия лежало нечто существенное - какие-то факты из его биографии.
Портрет самого архипастыря, созданный неизвестным художником не ранее 1823 года. Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург, Российская Федерация.
Кроме ярко выраженной верноподданнической позиции митрополита (он, например, в злосчастное утро 14-го декабря 1825 года по ст. ст. лично выходил к заговорщикам на Сенатскую площадь и увещевал их опомниться, за что, по слухам, был пожалован то ли Императорским орденом Святого апостола Андрея Первозванного, высшей государственной наградой, то ли бриллиантовыми знаками к нему), известна его роль в приостановке деятельности (а по факту - в закрытии) Российского Библейского общества, занимавшегося в том числе переводом Священного Писания на русский язык, в запрете изданных переводах на русский язык Пятикнижия и Катехизиса и доносительстве на А.С. Пушкина и П.Я. Чаадаева.
В общем, персонаж был с душком…